Амрита - Ёсимото Банана. Страница 79

Месмер, залитый сияющим солнечным светом, выглядел сегодня каким-то умиротворенным. Они с Лапшой обменялись приветствиями, и стало ясно, что все обиды и горькие чувства остались в прошлом. Месмер окончательно что-то для себя решил и не скрывал того, что видит свой отъезд в Калифорнию как достойное завершение их с Лапшой романа. В конце концов, у каждого из нас есть право выбора идти своей дорогой.

Я смотрела из окна машины на голубеющее небо и думала о том, что сегодняшний день похож на сон. На стихотворные строчки, плывущие по небесной реке.

Поддавшись радостному возбуждению, мы громко разговаривали, шутили и смеялись.

В рабочий полдень машин на скоростном шоссе было совсем немного, и мы стремительно летели по белой стреле автострады под палящим солнцем.

Осколки и фрагменты последнего полугода моей жизни проносились перед моим внутренним взором: счастливые дни и ослепительные дороги Сайпана, поездки и путешествия, новые встречи и впечатления. Это не было беспорядочным мельтешением, как в те дни, когда воспоминания вдруг накатывали на меня, неожиданно возникая из небытия. Скорее это было похоже на стихотворение – каждый фрагмент как сверкающая строчка, кружащаяся в феерическом танце посреди изумрудной зелени, уплывающая все дальше и дальше за едва различаемую линию горизонта над летним океаном.

– Сакуми, прости меня за все то, что я тебе сказал во время нашей недавней встречи. Боюсь, моя откровенность граничила с грубостью.

– В тот день вы меня так напугали, Месмер, что ночью у меня начался жар.

– Честно?

– Куда уж честней.

– Ох, прости. Я не хотел.

– Да нет, что вы. Я в каком-то смысле благодарна вам за это. Когда ты взрослый, такой жар – это большая редкость… Я бы даже сказала – большая роскошь.

– Я, кажется, был слишком резким, – извиняющимся тоном сказал Месмер. – Но мне так хотелось, чтобы мы узнали друг друга поближе. А времени совсем не было. Теперь я понимаю, что нельзя было так спешить. Прости меня, ладно?

– Ты прекрасно знаешь, как твои слова действуют на людей, – сказала Лапша, бросив на него выразительный взгляд.

Кстати, она оказалась отличным водителем, хотя обычно те, кто получает водительские права за границей, чувствуют себя на японских дорогах очень неуверенно. Лапша же вела машину так мягко и легко, что, хотя я ехала с ней в первый раз, я не чувствовала обычной для таких случаев напряженности.

– Да ладно тебе, Месмер. Что ты так распереживался? Мало ли отчего у человека может начаться жар. Простое совпадение. А ты уже подумал, что это твоя заслуга, – сказала Лапша Месмеру, который никак не мог успокоиться и все продолжал извиняться сначала за свою грубость, а потом за то, что из-за него у меня поднялась температура.

– Да-да. Не берите в голову, – поддержала я Лапшу. – Я просто слишком впечатлительная.

– И я! – подал голос Ёшио. – Это потому, что мы брат и сестра.

Он врал, хотя, конечно, это слабое утешение.

И мы все об этом знали. Но никому не хотелось уличать его во лжи. Потому что тогда все это сияющее великолепие вокруг нас исчезло бы в одночасье и вместо него изо всех щелей повылезало бы темное, удручающее прошлое, как в той сказке про царя Мидаса.

Уж лучше считать, что все, сказанное здесь между нами, автоматически становится правдой.

Чтобы загладить неловкость, мы принялись болтать ни о чем. И уже через несколько минут смеялись как сумасшедшие над какой-то дурацкой шуткой.

Как же так?

Все опять повторяется?

Я и Ёшио. Нас притягивает в такие места как магнитом. Туда, где солнце. Туда, где океан.

В такие моменты мне кажется, будто я выпала из времени – почему моя встреча с океаном невозможна без присутствия брата? Непостижимым образом он каждый раз оказывается рядом со мной. Я поворачиваюсь и вижу перед собой его лицо.

Как бы далеко мы ни уезжали, всякий раз, когда я оказываюсь на берегу – посреди жары и зноя, – мне становится так хорошо под этим приветливым небом, на этом теплом песке.

Прислушиваться к шороху волн, глядеть на бескрайний океан… провожать глазами сияющее облако, пока оно не спеша плывет по небу…

Наблюдая за странным существом по имени день, когда кажется, что ты сам вот-вот растворишься в воздухе, чтобы превратиться в легкое белое сияние, я так и останусь стоять на этом вечном пляже. Вместе с братом.

Мы всегда будем думать друг о друге…

За окном море и небо. И предчувствие.

Наша сегодняшняя встреча не может повториться. Ни на следующей неделе, ни через неделю. Отсюда наши пути расходятся, как расходятся из – под темного брюха тучи золотые лучи солнца – чем ближе к земле, тем больше удаляясь друг от друга.

Не об этом ли задумывается каждый из нас, когда после очередного взрыва хохота наступает тишина?

День отходил, начинались печальные сумерки, когда каждая деталь пейзажа окаймлена мягким золотым светом – светом закатного солнца.

Мы шли по берегу у самой воды. Тишина и покой. Впереди размытые сумерками фигуры – люди, выгуливают собак. Тягучее предвечернее настроение.

Один щенок напомнил Месмеру дога, который когда-то был у него в Калифорнии. Месмер растрогался и принялся рассказывать мне о своем питомце. Лапша сразу же присоединилась к нашему разговору – отчасти потому, что она, по словам Месмера, тоже любила собак, отчасти из-за кокетства, которое просыпалось в ней каждый раз, стоило мне разговориться с ее бывшим женихом. Мне это жутко нравилось.

Ёшио вдруг заявил, что хочет есть.

– Хочу жаркого! – сказал он.

– Жаркого?

Мы беспомощно переглянулись.

– Саку, ну разве ты не помнишь? Мы ели такую штуку в тот раз, когда ездили в Идзу вместе с мамой. Там была огромная сковородка, и надо было кидать на нее мясо и креветки, и все шипело и скворчало… Не помнишь?

– Кажется, помню. Сковородку, по крайней мере, – улыбнулась я.

– Ну, вот и замечательно, – сказала Лапша. – С ужином мы, похоже, определились.

Как ни хотелось нам хоть ненадолго задержать этот день, он неумолимо уходил. Солнце полностью опустилось за океан, в окнах зданий погасли последние всполохи заката. Кто-то из нас четверых не удержался от печального вздоха.

– В Калифорнии мы с тобой часто прощались с солнцем на берегу. В сумерки. Помнишь? Это было чем-то вроде ритуала, – задумчиво произнесла Лапша.

– Ага, – кивнул Месмер, – не спеша шагая рядом с ней.

– Ведь вечером никогда не бывает грустно, потому что впереди еще вся ночь, и можно веселиться до тех пор, пока просто не начнешь падать с ног от усталости. А усталому человеку обычно не до грусти – ему бы добраться до кровати, повалиться на нее и уснуть. И больше ни о чем он думать не может. Ну а с утра его уже встречает новый день. Вот и получается, что сумерки – лучшее время для прощания. Зазор, тихая передышка, когда тебя вдруг переполняет сострадание ко всему живому…

– Ага, – снова кивнул Месмер.

В отеле на берегу океана обнаружился первоклассный ресторан, в меню которого было то, что мы искали. Месмер сказал, что приглашает нас на ужин в благодарность за подаренный ему прекрасный день.

Нам выделили отдельный кабинет. Мы – все в песке, с мокрыми от океанской воды ногами – чинно расселись вокруг стола. Официант включил огонь под гигантской сковородой и кинул на нее кусок жира. Жир аппетитно зашкворчал. А еще через несколько минут мы уже жарили на сковороде мясо, овощи и нежные креветки. Настроение было отличное. Мы смеялись по поводу и без повода. Пролитый соус, подгорелый лук – все это было таким забавным, что мы не могли удержаться от смеха. Наверное, со стороны мы казались сборищем мелких хулиганов, задумавших какую-то недобрую проказу.

Уже в самом конце ужина Месмер вдруг решил во что бы то ни стало показать Ёшио фирменный прыжок «Робота-полицейского-3».

– Смотри, Ёшио! – сказал он, выбираясь из-за стола. – Сейчас я покажу тебе, что такое настоящий прыжок. – И с этими словами он нелепо подпрыгнул.

Мы снова разразились безудержным хохотом, а Лапша от переизбытка чувств опрокинула на себя баночку с соевым соусом.