Дата моей смерти - Юденич Марина. Страница 28

Получалось так, что иного выхода, кроме как немедленно выйти в чат и выяснить, кто и зачем меня там поджидает, у меня просто не было.

Палец мой лишь слегка шевельнулся на кнопке «мышки», но этого было достаточно.

Панель предупредительно подсказала, что в чате всего одни посетитель и, даже указала его имя.

Разумеется, его звали Гор.

«Введите ваше имя» — вежливо попросила она меня, и я послушно вписала в пустое окошко свое настоящее имя.

« Введите ваш псевдоним» — продолжал пытать меня виртуальный распорядитель, но я решила, что с него хватит и имени. Тем более, что в отличие от того, другого посетителя, я назвала свое.

Теперь, когда формальности были завершены, я раздумывала, как начать беседу, но умная система и его уведомила о моем появлении.

И он не стал ждать.

— Привет! Почему так долго? Боялась?

— Чего?

— Не чего, а — кого. Впрочем, кто его знает, как теперь правильно?

Меня.

— А вы, простите, кто?

— Прощаю. Я — Гор. И знаешь, давай сразу, чтобы не тратить время на долгие препирательства, определимся.

— В чем же?

— Что я — это я.

— И каким образом мы это сделаем?

— Элементарно. Задай мне пару — тройку вопросов, ну таких…

Позаковыристей. Чтобы никто, кроме меня не мог знать на них ответа. И все.

Если я отвечу, значит, ты прекращаешь свои фрустрации, и мы говорим дальше.

Если — нет. Тебе надо только кликнуть" мышью". Хотя с твоим темпераментом ты скорее разобьешь компьютер..

Фрустрации — было одно из любимых словечек Егора.

Он употреблял его не всегда к месту, но никогда не желал этого признать.

И вообще, все, что успел сказать, а вернее написать мне тот, кто называл себя Гором, было очень похоже на него.

На Егора.

Это были его обороты речи, его стиль, его манера.

Я вдруг обнаружила, что помню все, до малейших оттенков его речи. Жаль, что компьютер на мог воспроизвести интонаций.

Но сдаваться так легко я не собиралась. Хотя руки мои, бегающие по клавиатуре, дрожали и гулко билось сердце в похолодевшей груди . Однако, это была совсем иная дрожь и иной сердечный трепет, чем те, что охватили меня несколько минут назад.

Теперь трепетала я не от ужаса.

Страх вообще почти покинул мою душу, переливаясь только слабой рябью волнения на ее поверхности.

А то, что творилось со мной теперь, едва глаза мои пробежали первые слова, обращенные ко мне из виртуальной бесконечности, было состоянием, которое я, как выяснилось, так и не удосужилась забыть. Оно охватывало меня всякий раз, когда рядом со мной появлялся Егор, или хотя бы его голос, или даже его мысли, поведанные оператору пейджинговой компании. Это длилось все семь лет и острота чувств, с годами, ни сколько не шла на убыль.

Потом все ушло разом — ведь он более не появлялся подле меня.

И вот теперь…

Однако, я снова резко одернула себя.

Что ж, кто-то подражает ему, очень похоже, а ты и поверила, чукча?

Чукчей называл меня Егор. Но, тот, который теперь хотел занять его место про это, оказывается, ведал тоже — Ну что молчишь, чукча? Злобствуешь? Или трусишь? — «злобсвуешь» — снова его словечко. Молчать, и вправду, больше нельзя:

— А с чего ты взял, если даже это ты, что я захочу с тобой говорить? — теперь замолчал он. Надолго. Я даже испуганно вскидываю глаза на панель — не сбежал ли с этого виртуального свидания мой странный собеседник. Нет, на месте. И вот — ожил. По экрану монитора поползли мелкие буквы.

— Да. Ты права. Об этом я как-то не подумал. Хотя, нет. Вру. Думал, конечно. Но думал, что ты… простишь. По крайней мере, теперь… Нет? Ну, не молчи только. Скажи, нет? — долгая — долгая пауза. Я снова проверяю: здесь ли он, а он в эти минуты шепчет мне еле слышно. То есть, конечно, пишет, привычно находя буквы на клавиатуре, но мне отчетливо слышится шепот — Я тебя безумно люблю — Я тебя — тоже — одному Богу известно, как вырываются у меня эти слова. Кому я адресую их? Как можно, так безоглядно верить? Испуганной птицей бьется запоздалый страх. Ведь была уже, была, молчащая трубка, и мои глупые призывы… Но поздно — пальцы бегут по клавишам и вслед за ними бегут по синему полю белые буквы. И слезы бегут по щекам.

— Ты плачешь?

— Плачу — Знаешь, я тоже сейчас часто плачу. Все эти погода. Плакал.

— Ты? Не верю — Правда. Я очень сильно изменился, ты даже представить себе не можешь, как — А где ты сейчас?

— Не знаю, вернее это очень трудно объяснить. Я вообще не очень понимаю, что происходит со мной, вернее с тем, что осталось от меня. А ты — дома. Значит, я рассчитал правильно: на похороны ты не пошла.

— Сердишься?

— Нет. Зачем тебе туда? Там ведь — ничего. Понимаешь?

— Да.

— Оболочка. Тело. А я — вот непонятно где, но вроде и рядом с вами.

Знаешь, когда я осознал это свое новое состояние и понял, что могу как-то управлять собой, я первым делом пришел к тебе. Ты гуляла по бульварам в своем голубом пальто, том, которое мы купили в Париже. И вид у тебя был такой потерянный, словно ты забыла дорогу домой.

— А ты ее нашел…

— Да, я захотел посмотреть, как ты живешь. Откуда ты знаешь, чукча? Ты что, почувствовала что-то? Ну, говори быстро, о чем думаешь?

— О Париже — Вот мило! Я ей душу выворачиваю, а…

— А на кровати моей ты зачем валялся?

— Слушай, ты не можешь этого знать. Я же не оставляю следов. Теперь я такой, бесследный….

— Бестелесный — Ну, пусть так. Тогда откуда ты знаешь про кровать?

— Я и про подушку знаю — Ты — ведьма? Я знаю, ты решила наказать меня, и продала душу дьяволу, как доктор Фауст.

— Доктор Фауст хотел любви, а не наказания. И не поминай дьявола, тем более теперь…

— Да, теперь… Ты думаешь, это все существует?

— Что — это?

— Ну, ад, рай… Геенна огненная…

— Господи, да откуда же мне знать, это ведь ты… там — Нет, я пока еще здесь и мне… страшно. Правда, страшно…

— Не думай об этом — Пытаюсь. Но все-таки, откуда ты знаешь про подушку? Я обнял ее, она тобой пахла, слышишь ты, чукча?

— Слышу. Мне сон приснился. Что ты спишь на моей подушке. — я почему-то решаю солгать, но он верит сразу и успокаивается — Понятно. А я снам не верил никогда. Да и много, чему не верил…

— Гор?

— Да?

— Почему ты бросил меня?

— Это долго объяснить… И трудно. Особенно теперь. Но я даю тебе слово, мое слово, надеюсь, ты еще помнишь, что это такое?

— Помню.

— Ну, так вот. Я соберусь с силами, и попробую все объяснить тебе. Мне самому очень нужно, чтобы ты поняла. Только не сейчас. Сейчас мне пора, и я уйду. Но еще не насовсем, это я точно знаю.

— Ты вернешься?

— Да. Скоро. Возможно, завтра. Я дам тебе знать, только жди, пожалуйста, жди меня. Обещаешь?

— Да.

— Опять ревешь?

— Да — Не реви. Сказал же — вернусь. И вот еще что, завтра сходи, пожалуйста, на кладбище. Только не с утра. С утра потащится вся эта камарилья похмеляться после поминок. А ты с утра сходи лучше в церковь, только не туда, не к Николе, они там сегодня устроили такой шабаш — только храм опоганили, басурмане. Там у тебя возле дома есть церквушка, не помню, как называется, где-то прямо под окнами в переулке. Вот туда и сходи, и поставь свечу, как полагается за новопреставленного раба Божьего Егора, и поминание закажи. Знаешь, записочки такие пишут, я много раз видел. А на кладбище иди ближе к вечеру. Сделаешь?

— Зачем? На кладбище — зачем?

— Не знаю. Просто, чувствую, что так надо. Ты не удивляйся, я может, буду говорить странные вещи, и просьбы у меня могут быть странные, просто я сам много еще не понял, из того, что со мной происходит. Но вот одно я понял сразу. Сразу же, как очнулся в этом состоянии. Знаешь, что?

— Что?

— Что мне ничего не нужно больше в этом мире, и в том, в котором я оказался, и никто не нужен. Кроме тебя… Без тебя, я не смогу. Понимаешь?

Только не говори: ведь мог же!

— Ведь мог же! Целых полгода…