Сент-Женевьев-де-Буа - Юденич Марина. Страница 33

Здесь же, на земле, маленький и щуплый красный командир, медленно убирая в кобуру тяжелый маузер, сухо подытожил:

— Значит, заговор. Здесь и сокрыт очаг восстания, факт У барышни нервишки сдали, не выдержала С остальными, думаю, придется повозиться Однако — не привыкать.

Молчание соратников его следовало понимать как выражение их полного согласия с ним, вкупе с готовностью действовать дальше.

Дмитрий Поляков вернулся в Париж вечерним поездом. Водитель машины, присланной из отеля, встречал его на перроне с табличкой, на которой с двумя ошибками, от руки фломастером было написано его имя. Очевидно водителя табличкой в отеле не снабдили или он ее попросту забыл и исправил свою ошибку наспех, нацарапав трудное русское имя постояльца на клочке бумаги В общем это была совершенно безобидная накладка, а в сущности, и не накладка вовсе. В другое время Поляков не обратил бы внимание на то как и на чем написано его имя — главное, что его встречают точно в указанное время В любое другое — но не теперь. Потому что теперь, что бы не происходило с Поляковым, он немедленно относил это на счет изменившегося к нему отношения Это была чушь, полный бред, но он ни чего не мог поделать с поселившейся в нем и крепнувшей час от часу уверенностью в том, что все вокруг знают о пережитом им в «Рояле» позоре и тайно потешаются над ним, а явно позволяют себе наносить всякие мелкие уколы его самолюбию, демонстрируя тем самым свою осведомленность о случившимся, и свое к нему отношение. Разумеется, ничего кроме презрения это отношение в себе заключать не могло. Промашку водителя он, конечно же, тоже отнес на этот счет, и в машину садился в состоянии крайнего раздражения и злости Самое ужасное заключалось в том, что он понимал насколько смешон и в том безумном шоу, которое утроил в «Рояле», и в этих своих трусливых и жалких подозрениях, и даже в своей злости на, уж точно, ни во что не посвященного водителя Понимал — но ничего не мог с собой поделать В таком состоянии он и прибыл на площадь Конкорд к парадному входу отеля «Де Крийон», хотя сейчас уж точно предпочел бы воспользоваться черным К счастью, в рецепции отеля в этот час скопилось много народа — заселялась большая группа безалаберных нахальных и крикливых как всегда американцев и равная им по числу, но совершенно противоположная по стилю поведения компания японцев, молчаливых, малоподвижных, но чрезвычайно дотошных и скрупулезно разбирающих каждую букву в анкетах Вместе же, все они создали в мраморном холле отеля непривычное столпотворение, что позволило Полякову процедуру своего возвращения в родные пенаты «Де Крийона» свести до минимума Он сам донес до номера спортивную сумку, с которой ездил в Довлиь, не желая оставаться один на одни со служащим отеля, который намеревался это сделать, чем наверное слегка обидел его, лишив приличных чаевых Но сейчас ему было не до эмоций служащих — свои были слишком сильны и болезненны Оставшись наконец один, Поляков первым делом отправился в ванную.

Проведя изрядное время в горячей душистой пене и опустошив две маленькие бутылочки виски « RED LEBEL», извлеченные из мини-бара, не добавляя льда и не разбавляя янтарный напиток содовой, он решил для себя, что точку в этой постыдной и сверхъестественной, если взглянуть на нее с позиций милой его сердцу формальной логики, истории, можно поставить единственным способом — а именно: на некоторое, возможно очень продолжительное время прекратить поездки во Францию Простое и возможно не самое оригинальное решение это оказалось вдруг настолько целительным для его явно заболевающего сознания, что принятие его довольно быстро вернуло мысли в привычную наезженную колею — он стал размышлять о том, на кого из коллег и подчиненных придется преложить в ближайшее время контакты с французскими партнерами по бизнесу, а что, напротив придется взять на себя — и эти нехитрые сугубо прагматические размышления заняли его сознание полностью — более он не думал ни о чем.

Таковым был Дмитрий Поляков на протяжении все сорока без малого лет своей жизни и таковым становился он опять после полутора суток пребывания в состоянии если не безумия, то очень и очень к нему близком. Двойная порция виски и горячая ванна подействовали на него, как и обычно — ему захотелось спать, и боясь, растерять это дивное состояние сонного покоя — он стремительно выскочил из ванны и едва-едва промокнув влажное тело большим махровым полотенцем, с наслаждением нырнул в прохладную аккуратно застеленную постель. Сон уже смежал его веки и почему-то он был уверен, что это будет глубокий спокойный сон — без кошмаров и вообще без сновидений Он не мог с точностью сказать конечно, откуда взялась вдруг в нем эта спокойная уверенность — ответ знало только его подсознание — и он был прост — оно намеревалось спасать его травмированное сознание и раненную душу, а для этого все прошлое должно было кануть в нем как в черном бездонном колодце, безоглядно и безвозвратно. В этом было единственное его спасение. Но кого-то, противостоять кому оно не могло и не смело, такой исход явно не устраивал.

Телефонного звонка он не слышал очень долго Мужественное подсознание сражалось до последнего, пытаясь оградить Полякова от вторжения из вне, но противостоять объективной реальности оно могло только до определенного предела. Он настал — и громкий настойчивый звонок прорвал пелену крепкого, без сновидений, как он на то и надеялся, сна — Это ты-ы? — обратился к нему откуда-то издалека, из далекого подернутого туманом забвения прошлого, почти что из небытия низкий хрипловатый голос. Прошлое то было отвратительно и ужасно. Еще не проснувшись как следует, и не вспомнив все, что пыталась укрыть от него понадежнее память, он ощутил приступ ужаса, когда все внутри вдруг становится пустым и гулким, а оборвавшееся сердце стремительно катиться по этому холодному пространству куда-то вниз, вон из несчастного скорченного спазмом страха и покрытого липкой пленкой холодного пота тела. Все это ощутил он внезапно, сжимая телефонную трубку помертвевшими пальцами. Однако в следующие уже мгновенья растормошенная память вынуждена была воспроизвести ему все картины последних полутора суток. И ужас сменила в его груди холодная ярость Похоже сознание и подсознание его решительно объединились теперь и редкий тандем этот вознамерился бороться с воздействием внешнего мира до последнего. Поляков же полагал, что таковым было его собственное решение и он намерен был ему жестко следовать. Старый Поляков, как Афродита, возродившийся из ароматной пены ванны, настоянной на парах доброго виски, не желал уступать место своему нежеланному, нелюбимому, отвратительному во всех своих проявлениях, да и незаконнорожденному, в конце концов, двойнику — Да, это я. И я не желаю с тобой говорить. И не звони, я отключу телефон — Подожди. Пожалуйста, подожди только минуту…

Он бросил трубку на рычаг телефона, а потом снова снял ее. Нет, так не годилось, эти ослы в отеле решат, что он просто плохо положил трубку, и начнут ломиться в номер Надо предупредить, чтобы его просто ни с кем не соединяли, но он не было уверен, что в номер нельзя дозвониться минуя коммутатор отеля Почему-то ему вспомнилось, что каким-то образом это сделать можно Нужно было позвонить консьержу и все выяснить. Он стал разыскивать телефонный справочник, который как назло не находился, хотя обычно в каждой комнате номера обязательно попадался под руку хоть один экземпляр За этим занятием его и застал мелодичный звонок в деверь — Ну, нет! Она намеревается взять меня измором. А вернее своей обезоруживающей наглостью! Но теперь это ей не удастся — приемчики ее, слава Богу, известны Она просто не переступит порога номера, и все тут! А может, просто, не открывать? Нет, не годится! Она поднимет на ноги весь отель, будет верещать, что мне плохо или еще что ни будь в этом роде Нет, какого черта! Я ее не боюсь! Вот именно… Я больше ее не боюсь! Надо открыть дверь и вышвырнуть ее за порог! А потом позвонить в службу охраны и попросить избавить меня от домогательств назойливой девицы! Пусть теперь она объясняется с местными секьюрити, — мысли эти вертелись у него в голове стремительно Часть их он произносил в слух, часть не успевал — они буквально проносились в сознании Столь же стремительными и даже лихорадочными были его телодвижения, он то натягивал на себя тяжелый махровый халат с вензелями отеля на карманах, то снимал его и начинал надевать брюки, то расстегивал брюки и снова тянулся к халату. Звонок повторился — Кто там? — громко и грубо закричал Поляков, и одновременно порхнула в голове трусливая мыслишка вовсе не открывать двери. Взять да послать ее куда подальше, причем по-русски, не стесняясь в выражениях, а то икру видите ли мы по-русски едим, что ж, тогда и фольклор русский извольте слушать! А дверь не открывать… Зачем? Ей и так все будет прекрасно слышно.