«Титаник» плывет - Юденич Марина. Страница 6

Тщеславие и жадность!

Итак, «нерадивые юнцы» не сообщили «важные вести» начальству. К слову, последнее предупреждение о скоплении айсбергов пришло на борт обреченного судна всего за час до столкновения. Еще можно было избежать катастрофы!

Но знаете, что ответил радист «Титаника»?

«Заткнись, — отстучал он тому, кто мог стать спасителем. — Я занят, я работаю…»

Итак, резюмирую: нерадивые юнцы-радисты не сообщили капитану важные вести о присутствии айсбергов. Потрясающая точность прогноза, не правда ли? Но и это еще не все.

Слушайте дальше!

Слушайте и постарайтесь постичь глубину пророчества и скрытность пророка.

«Грозный Зевс снова сразит его, погрузив в пучину Тартара».

Вас ничего не настораживает в этой фразе? Ну разумеется, вас ничего не настораживает!

А вот меня насторожило.

«…в пучину Тартара».

Почему в пучину?

Тартар — подземное царство, подземелье, иными словами.

В глубины Тартара…

В недра Тартара…

В лабиринты Тартара…

Пучина — это ведь нечто, связанное с толщей воды: моря, океана…

Нострадамус вряд ли оговорился. Нет, он помянул «пучину», сознательно указывая на то, что Зевс низвергнет могучего Титана в толщу океанических вод. То есть — в пучину.

Последнее просто и вовсе не требует комментариев — «полторы тысячи людей обречены на безвинную смерть во тьме».

Я сверился с документами — жертвы этой катастрофы исчисляются числом 1490. Ошибиться на десять человек, разглядев их сквозь четыре столетия, полагаю, простительно. Хотя абсолютной уверенности в этой цифре нет и поныне: то тут, то там всплывает информация о людях, которые якобы были на борту «Титаника», но по разным причинам не попали в списки.

Таким образом, вполне может статься, что Нострадамус не ошибся вовсе.

Это все.

Алекс Гэмпл ждал оваций. На худой конец, улюлюканья и свиста. Он принял бы даже гнилые помидоры, вздумай сэр Энтони метнуть пару-другую.

Реакция Джулиана сначала потрясла его, а потом — оскорбила.

— Вы молчите?

Тишина в комнате стала нестерпимой.

— Я? Да, молчу… Я молчу?! Но, Алекс, малыш, скажи мне, почему мы до сих пор не пьем шампанского? Очевидно, мы спятили оба! Эй, шампанского! Кто-нибудь в этом доме еще помнит, что это такое?!

На глазах потрясенного Алекса опять происходила таинственная метаморфоза.

Его собеседник не закончил фразы, но умудрился снова — во второй уже раз! — сменить маску.

Энтони Джулиан тем временем широко распахнул дверь.

В коридоре никого не было.

Впрочем, Алекс ни секунды не сомневался, что шампанское будет доставлено немедленно.

Это была еще одна загадка лорда Джулиана. При желании он мог заставить служить себе пустое пространство.

— Так ты говоришь, малыш, у нас осталось еще два стиха?

— Да, два катрена, но я уверен, что они тоже относятся к «Титанику». Речь идет о событиях, которые последуют ровно сто лет спустя после его гибели. Иными словами, в ночь с 14 на 15 апреля 2012 года. Или немногим раньше, ибо в тексте сказано: «по прошествии лет, наверное, ста…» Чувствуете? Звучит неопределенно. Значит, может, и чуть меньше… Девяносто восьми, к примеру.

— Ну, допустим. Так что же тогда произойдет? Понимаю, что ты еще не приступил к этим четверостишиям. Но не говори мне, что не прилаживался к ним и так, и этак. Предварительно, в самом общем смысле, а?

— Конечно. Мне кажется, что речь идет о поднятии судна, а вернее его останков. «Отважатся спорить с богами…» Действительно, бог погрузил его в пучину Тартара. А какие-то смертные посмеют извлечь.

— Звучит не слишком убедительно. А дальше?

— «Три скорбящие женщины…» Здесь, откровенно говоря, полный туман. Понятно, что речь идет о каких-то конкретных женщинах, но вычислить их в будущем непросто.

— М-да… И последнее?

— О, это самое загадочное и… привлекательное одновременно. Тут тоже ничего не понятно. «Гнев богов остановит тот, кто сумеет опередить время…»

— Ого, значит, все-таки остановит?

— Что, простите?

— Я говорю: кто-то все-таки остановит гнев богов?

— Да, но для этого он должен опередить время. A это как изволите понимать?

— Очень просто. Ты ведь, помнится, говорил про сто лет? Или что-то около того?

— Не я…

— Ну да, разумеется, не ты — а он. Так что же тебе не ясно? Следует предпринять что-то — допустим, подъем «Титаника» не через сто лет, а раньше. То есть — опередить время.

— Да, это может быть. Это очень может быть. Но позвольте, а когда именно? Ведь нет точного указания времени. Что это значит — «наверное, ста»? Девяносто девять?

— Не важно, главное — опередить время! И уже опередив время…

— Приступить к поднятию «Титаника»… — Алекс закончил предложение механически.

Он не сразу расслышал фразу, которую после долгой паузы негромко обронил Тони. Но фраза была важной. Очень важной.

— Что, простите, я задумался над вашим вариантом…

— Пустяки, малыш. Я сказал, что «Титаник» следует ж поднимать, а строить. Вот о чем толкует твой Нострадамус И да будет так аминь!

— Еще немного, мадам Моршан, и от вашего целлюлита не останется и следа, можете мне поверить. Проблема сводит вас с ума, и кажется, что худшего никогда не про исходило ни с одной женщиной в мире. Нет и еще раз нет! Прислушайтесь к мнению специалиста, мадам Моршан. Через мои руки прошло столько женщин! О! Вы даже представить себе не можете, как были изуродованы их тела! Куда вам до них!

Нескончаемый монолог матери Габриэль знала наизусть.

Слова, как правило, сопровождались тихими стонами клиентки и редкими звонкими шлепками. Она отчетливо представляла большие, некрасивые руки матери с короткими сильными пальцами. Хлестко, но аккуратно опускаются они на распластанное тело.

Бесформенное, рыхлое, покрытое неровными шишками целлюлита, как болотистая поверхность корявыми кочками.

Впрочем, клиентки встречались разные.

Некоторые были, напротив, ужасающе худыми. Их тела напоминали египетские мумии, изображение которых Габи видела в учебнике истории, совершенно так же — обтянуты желтоватой, неживой с виду кожей, провисающей кое-где глубокими складками. Эти, как правило, принадлежали к громким аристократическим фамилиям.

Мать говорила, что такая худоба передается исключительно по наследству. Огромные порции жирной Foie gras [9] и пылающие десерты не способны нанести ей урона.

Случалось, намного реже, к сожалению, к услугам матери прибегали люди, чьи тела были почти совершенны — актрисы и актеры, спортсмены, известные плейбои и прославленные светские львицы. И те и другие частенько навещали старый добрый Довиль, предпочитая его атлантическую свежесть раскаленному пеклу Лазурного берега.

Однако эта публика, как правило, не спешила в салон «Талассо», предпочитая проводить время на знаменитых полях для гольфа или спускать капиталы в прославленном казино. Но все же основная масса людей, устремляющихся к берегам Нормандии, едва только сдержанное солнце прогревало песок на пляже, искала здесь именно оздоровления.

«Талассо» — морские купания, душ, грязевые маски и массаж — было в моде. Это были счастливые годы. Салон мадам Софи процветал. Прежде жилось труднее.

Отец Габи — галантный и немного суетливый официант-парижанин, некоторое время подвизался в Довиле, надеясь открыть собственное ресторанное дело.

Из этой затеи ничего не вышло. Он категорически не вписался в когорту грубоватых нормандских трактирщиков и не нашел места среди респектабельных владельцев гастрономических ресторанов. Даже крохотное бистро, предлагающее посетителям бокал красного вина, «французский» бутерброд и чашку горячего кофе, оказалось ему не по зубам.

Разочарованный официант отбыл восвояси, оставив в провинциальном Довиле мечту стать солидным ресторатором и соблазненную, по случаю, горничную одного из отелей.