Welcome to Трансильвания - Юденич Марина. Страница 79

— Очень смутно. Вроде он был адептом какого-то ордена…

— Какого-то! Орден Золотой зари был центром оккультного возрождения на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков. Это проливает свет на многое, по крайней мере для посвященных. Для миллионов праздных читателей Дракула стал всего лишь главным вампиром. Это так. Те же, кто знаком с оккультными науками, нашли в романе нечто большее.

— Что же?

— О! Там зашифрована целая система оккультных символов, основанная на признании крови носителем «теплой жизни» — то есть души. Поглощая чужую кровь, вампир, таким образом, становится хозяином души своей жертвы. «Кровь есть душа» — кстати, это сказано в Библии. Но са-танисты верны себе, переворачивая, как и требуют дьявольские заповеди, все божественное с ног на голову. Вот что дословно сказано в Писании: «Только строго наблюдай, чтобы не есть крови, потому что кровь есть душа: не ешь души вместе с мясом». Понимаете, какой чудовищный перевертыш?! И еще…

— Простите, Кароль. Ващи чувства, связанные с образом Влада-героя, мне, в общем, понятны. Понятно, что вы и доктор Брасов, а точнее, доктор Брасов и вы собрали огромное количество примеров и фактов, говорить о которых можно очень долго. Но сейчас, насколько я понимаю, для вас открылась оборотная сторона медали…

— Боже праведный!..

Его восклицание более было похоже на стон. Исполненный безысходной тоски и отчаяния. Потом воцарилась тишина.

Когда Кароль Батори заговорил снова, голос его звучал глухо.

— Простите меня. Впрочем, я предупреждал, что могу заговориться. Самое страшное, что в эти минуты я почти забываю все, что произошло… Будто снова обретаю гармонию и спокойствие души.

— Извините, что вернула вас к действительности.

— Вы здесь ни при чем. Рано или поздно я всегда возвращаюсь к ней сам, и тогда…

— Послушайте, Кароль, там, в кофейне, я, пожалуй, погорячилась, обвинив вас в предательстве доктора Брасова. Понятно, каково было пережить то, что пережито вами. И все же неужели только его таинственная смерть, гибель экспедиции доктора Эрхарда и три похожих убийства заставили вас так радикально изменить взгляды?

— Весь ужас в том, что я до сих пор не могу…

— Да-да, я помню про раздвоение. Но половина души — это очень много. И достаточно серьезно. Согласна, убийства жуткие и таинственные. Ни одно из них до сих пор к тому же не раскрыто. Но вы современный, цивилизованный человек. Неужто мысль о восставшем Дракуле заслонила все другие? Маньяки, сатанисты да мало ли кто, решивший сыграть на известной страшилке, — почему вы напрочь отметаете эти версии?!

— Не я.

— Простите?

— Не я первый поддался сомнениям, а затем и пришел к отрицанию того, во что свято верил. Знаете ли вы, как страдал он, получая все эти страшные известия одно за другим?

— Вы говорите о докторе Брасове?

— Разумеется, о нем. Весь этот кошмар начался еще при нем. Сначала смутные известия из Украины. Погибший мальчик…

— Там совсем другая история…

— Вы так уверены? Ах да, я и забыл, что вы летали в Россию. То есть на Украину.

— И в Россию тоже. Я была в Москве.

— В Москве? Почему — в Москве?!

— Об этом позже. Пока же повторяю: убийство мальчика не имеет ничего общего со всеми прочими.

— Не могу с вами спорить, но после мальчика были и другие смерти. Об этом писали. И кто-то — мы так и не смогли выяснить, кто именно, — всякий раз пересылал новые публикации по электронной почте доктору Брасову.

— Вот как? Любопытная деталь.

— Да. И это — поверьте! — было ужасно. Он мрачнел, метался, искал объяснения происходящему. Но не находил.

— То обстоятельство, что все материалы были написаны одним и тем же автором, вас не смущало?

— Одним и тем же? Вы так же уверены в этом, как…

— Как и в том, что произошло с несчастным мальчиком.

— Но мы не знали… И не заподозрили ничего подобного! Нет. Даже в голову не приходило. Они были такие разные.

— Вы так убедительно говорили о черном PR, неужели мысль о газетной кампании, спровоцированной кем-то, не пришла в ваши ученые головы?

— Кампания? Но зачем? С какой целью?

— Этого я пока не знаю.

— Вот видите, даже вы, обладая информацией, о которой мы и не догадывались. Один автор! Послушайте, а быть может, это он присылал свои творения доктору Брасову? Но зачем?

— Откровенно говоря, я не думала над этим вариантом. Хотя он возможен. Вполне возможен. Допустим, он хотел, чтобы доктор Брасов вступил с ним в полемику. Это привлекло бы к его материалам еще больше внимания. Доктор Брасов — человек с именем…

— Да, это может быть. Но если вы знаете автора, можно задать ему этот вопрос?

— Нельзя. Он мертв. Убит так же страшно и необъяснимо, как и ваш профессор.

— Тот журналист, которого нашли в склепе?

— Тот самый.

— Боже праведный! Вот вам еще одна загадка. Но это случилось уже после гибели профессора. Он же в свое время был потрясен тем, что произошло с экспедицией доктора Эрхарда.

— Представляю. И кстати, они были знакомы?

— Весьма поверхностно. Шеф не одобрял затеи доктора Эрхарда.

— Почему же?

— Он был противником… как бы это сказать… коммерческого использования имени Дракулы. И уж тем более — его останков.

— Разве где-то сообщалось о коммерческих планах доктора Эрхарда?

— Вроде бы — нет. Официальной информации не было, но профессор располагал такими данными. Мне кажется, он имел контакт с кем-то из членов экспедиции.

— С кем именно?

— Это мне не известно. И это, откровенно говоря, было обидно. Впрочем, возможно, что я ошибаюсь.

— Но что-то вас натолкнуло на такую мысль.

— Видите ли… В те дни, когда они прибыли в Румынию и, по-моему, уже направлялись в наши края, доктора Брасова посетил некто.

— Некто?

— Именно некто. Шеф ничего не рассказывал об этой встрече, хотя я точно знаю, что она была. Откровенно говоря, профессор просто выставил меня на то время, пока гость был у него. Разумеется, я не задавал вопросов, ясно же было, что он хотел сохранить все в тайне. Однако то обстоятельство, что именно в это время экспедиция была где-то рядом, навело меня на мысль…

— Понятно. А после гибели экспедиции у доктора Бра-сова не возникало желание посетить Поенари?

— Возникало. И пропадало. В то время, сказать откровенно, он находился в смятении. Он метался. Но я, кажется, уже говорил об этом. К тому же в первые дни после трагедии развалины были оцеплены полицией. Короче, мы несколько раз собирали рюкзаки, но… так и не выбрались туда. А потом… Потом был еще один визит…

— Чей же?

— Не знаю… Откровенно говоря, мне показалось, что это был тот же человек, что и в первый раз.

— Но экспедиция Эрхарда…

— Погибла, хотите сказать? Не вся.

— Да. В живых остались двое.

— Вот именно.

— И вы снова ни о чем не спросили доктора Брасова?

— Нет, госпожа Вронская. Я не привык совать свой нос в дела шефа, тем более что тот ясно давал понять, что этого не желает…

— А он давал?

— Мне снова было предложено погулять часа два.

— А когда вы вернулись…

— Профессор был мрачнее тучи. В тот вечер он сжег очень много документов, в том числе уникальных.

— Это происходило уже при вас?

— Да. Мне даже пришлось помогать.

— Молча? Вы и тогда не стали задавать вопросов?

— Отнюдь. Я спросил… И впервые услышал… сомнения. Впрочем, уже не сомнения, нет. В тот вечер он впервые заговорил о возможной ошибке… Это было страшно. Даже сейчас. Он пил. Много, Причем этот отвратительный местный самогон. Хотя прежде — никогда. Почти никакого алкоголя. Рюмку-другую за обедом. Глоток коньяка на ночь. Понимаете? И просил у меня прощения…

— Однако визит герцога Текского он не отменил. И даже не пытался. Вам не кажется это странным?

— Напротив. Он ждал его как манны небесной. Знаете, он ни разу не произнес этого вслух, но мне кажется, шеф надеялся, что приезд герцога положит конец этому кошмару.