Ратоборцы - Воронова Влада. Страница 86

— Всё понял? — спросил его Славян.

— Да, досточтимый. Я виноват в нарушении рыцарского устава, досточтимый.

От страха рыцаря трясло сильнее, чем от свежепережитой боли. Рыбаку он безразличен! Странный воин, который зачем-то сидит в рыбацкой деревне, не получает никакого удовольствия ни от мучительства, ни от торжества собственной силы. Глаза скучающие и равнодушные, словно занят малоприятным, нудным, но нужным делом — забор красит или в хлеву убирает. С таким же равнодушием и убьёт. Видит в нём не человека, а нечто неодушевлённое, материал. Такого ужаса рыцарь не испытывал никогда. Пусть будет все что угодно — горечь ненависти, лед презрения, пламя ярости, но только не пустота. Не эта белая стена.

Пусть убьёт, но как людя, как врага. Убьёт, а не выкинет из жизни как завалявшуюся бумажку из кармана.

— Надо извиниться, — сказал Славян.

— Простите, досточтимый, — рыцарь сложил ладони лодочкой, поклонился почтительно и низко, как самому магистру. — Я виновен и мне нет оправданий. Простите.

— Не у меня, — остановил Славян. — У девушки, которую ты оскорбил. Кристя! — окликнул он. — Иди сюда. Рыцарь изволил осознать недопустимость своего поведения и хочет извиниться.

Кристиана вышла в зал. Рыцарь подошёл к ней, принёс самые почтительные извинения по всем правилам орденского этикета. Девушка неуверенно кивнула.

— Заплати за выпивку, — сказал рыцарю Славян, — и можешь проваливать.

Повторять рыцарь не заставил. Шлёпнул на барную стойку всё, что было в кармане, включая два презерватива и пластинку с мятными таблетками, и пулей вылетел из-под навеса. На улице сотканное из боли и страха наваждение схлынуло.

— Я, смерд, ещё вернусь, — пообещал рыцарь.

— Ты с именем определись, — посоветовал Славян. — Смерд тебя зовут, или Козёл Пистонный.

Деревенские рассмеялись. Рыцарь вспыхнул от ярости, но лезть к рыжему без оружия нелепо.

— Я вернусь, — пообещал рыцарь.

— Если с первого раза ничего не понял, то приходи, конечно, объясню ещё раз. Меня Иван зовут. Живу в деревне Белая Рыба. В Корзинке буду завтра на закате. Не опаздывай, не люблю ждать. А теперь убирайся, надоел ты тут всем.

Рыцарь метнул ему ненавидящий взгляд, ушёл. Деревенские со страхом посмотрели ему вслед, а на Ивана глянули как на приговорённого к смерти — со смесью жалости и опасения, словно боялись заразиться несчастьем. Он ответил лёгкой усмешкой: в спецподразделениях Весёлого Двора таких, с позволения сказать, бойцов называли упыриным кормом.

Человеки много едят и спят, их тела так несовершенны… Останься Кармела человечицей, давно была бы глубокой старухой. Или вообще уже не была.

Кармела с нежностью и грустью посмотрела на своего юного возлюбленного. В лунном свете он казался фантомом, который на рассвете растает. Почти так оно и есть: очень скоро мальчик станет зрелым мужчиной, а затем стариком… Если только было можно отдать ему хоть частицу своей силы, уберечь от бремени лет. Но нет. Нет. Кармела поняла хелефайев, которые стараются держаться от человеков подальше. Не хотят платить за краткие мгновенья счастья веками тоски по ушедшим. Почему-то этих бабочек-однодневок так легко полюбить… Есть в них что-то, чего так отчаянно не хватает волшебным расам. Совершенно особая сила и стремление к запределью. Выйти за пределы данного судьбой мира, увидеть бесконечность и не испугаться можно только с человеком. И тут же его потерять. Будь проклята человеческая недолговечность! А вампиры охотно заводят друзей и возлюбленных среди человеков. Говорят, что сколько бы ни дало им жадное время человечьих любви и дружбы, это всё будет принадлежать им. И что боль потери не слишком высокая цена, и любовь, и дружба того стоят. Что лучше один день с другом, чем сто лет без него.

Вот и разбери, кто из них прав.

Кармела осторожно потянулась, встала с постели, оделась. Глянула на спящего возлюбленного. Иван не спал, смотрел в потолок.

— Поздно уже, — сказала она. — Почему ты не спишь?

— Не могу. — Иван встал, оделся. — Пойду искупаюсь.

— Это из-за рыцаря? — спросила Кармела.

— Да. Я не должен был…

— Иван, — обняла его Кармела, — может, тебе уехать на несколько дней в джунгли? Я знаю одного отшельника из человеков, его хижину никто не найдёт, если он сам того не захочет. Даже Ястребиные собаки не найдут.

— Кармела, — едва слышно рассмеялся Иван. Печально рассмеялся. — Дело не в рыцаре, а во мне. Я не должен был так поступать.

— Но ведь ты был прав.

— В том-то и дело. Я уничтожил собственную правоту.

— Не понимаю, — сказала Кармела. — Зарвавшегося мальчишку надо было проучить. Ты всё сделал правильно. Тех, кто наслаждается чужой болью и слабостью лечат только их собственной болью. Чтобы поняли, каково это! И чем раньше получат урок, тем лучше. Надеюсь, что для того пацана было не поздно.

— Немного поздновато, но ещё можно вразумить, — ответил Иван. — Парень он так не плохой, глуповатый только, и учителя скверные достались. Но ещё раза два-три по морде получит, поумнеет. Не обязательно буквально.

— Ну так в чём ты не прав?

Иван сел на кровать, опустил голову.

— Ему хватило бы пары крепких затрещин. Ну юшку из носу пустить, если совсем упёртым окажется. А то, что я устроил… Это ещё гаже его выходки.

— Иван…

— Что Иван? — зло переспросил человек. — Вспомни Соколов, Кармела. Их рыцарей. Я стал таким же.

Глупость сказанного была столь огромной, что Кармела её даже не поняла.

— А Соколы-то здесь при чём?

— Безразличие к людям, — ответил Иван. — Мне было всё равно, что станет с тем парнем — изувечу я его, убью. Сначала да, он взбесил меня до невозможности. Достал. Но когда я ударил, все чувства исчезли. Мне стало всё безразлично. И ударил не по-людски. Так не дерутся. Так убивают.

— Тебе-то откуда знать как убивают? — ответила Кармела с высоты пятидесяти лет жизни зомбачкой, из которых двадцать семь приходилось на локальные войны.

— Я убивал. И учился убивать.

Иван сказал правду, убивать он действительно умеет. И обучили его Соколы.

— Но почему ты не рыцарь? — спросила Каремела.

— Сбежал.

— Сбежал? — изумилась она. — Из Соколиной крепости? Сбежал, будучи не материалом, а курсантом?

— Да.

— И ты ещё равняешь себя с Соколами?! Ты?! — Кармела села на корточки, заглянула Ивану в лицо. — Я ещё не видела людя, который отказался бы от рыцарского пояса. Сам ушёл от Соколов, оказался убивать. Иван, то, что ты сделал — подвиг.

— Это бегство, — ответил Иван. — Обычное трусливое драпанье. Подвиг совершили те, кто уничтожил Весёлый Двор.

У Кармелы перехватило дыхание.

— Ты был там? У Ховена?

— Да.

Зомбачка вгляделась в лицо Ивана, как могла глубоко вчувствовалась в эмоциональный и ментальный фон.

— Иван… Оттуда не уходил ещё никто. Ты смог, не дал себя ни во что превратить. Ты сумел выстоять. Я… — Кармелу захлестнули собственные воспоминания. — Я и представить не могла, что такое возможно. Но ты смог.

— Не смог. — Иван встал. — Извини. Мои призраки тебе ни к чему. — Он шагнул к двери.

— Стой, — удержала его Кармела. — Не смей уходить.

Мыслей Ивана она не разобрала, но холодный ментальный поток напугал до дрожи.

— Ты о чём подумал? — вскричала она. — О чём ты подумал?!

— Ни о чём.

— Врёшь, — сказала зомбачка. — Ты только что решил уйти из деревни. Уехать.

— Среди людей мне не место, — ответил Иван.

— А я? Меня ты бросишь?

— Да. От таких как я надо держаться подальше всем, даже умертвиям.

— И не надейся сбежать, — сказала Кармела. — Я тебя никуда не отпущу. Ты мой. Каким бы ты ни был, ты мой.

— Кармела, пойми, я опасен.

— Нет.

— Да. — Иван шагнул к двери. Зомбачка схватила его за плечо. Всерьёз, во всю зомбачью силу.

— Ну и куда ты собрался? Тебе ведь некуда идти. Во всём трёхстороннем мире места для тебя нет. Ты будешь везде чужим. Тебя оттолкнёт любая земля и любая вода. Тебя повсюду ждёт только пустота.