Пленный лев - Юнг Шарлотта. Страница 12

ГЛАВА IV

Известия из Божэ

Наконец Малькольм все понял. В зале его встретил Нигель и просил подождать возвращения сэра Джемса, занятого тайным разговором с Генрихом. Здесь-то все было ему объяснено, но с лаконичной краткостью, которую мы постараемся избежать в настоящем рассказе.

Сквайр Нигель, иначе сэр Нигель Берд, барон Бердсберийский, был никто иной, как тот самый дворянин, кому несчастный король Роберт II поручил своего юного четырнадцатилетнего сына Джемса, посланного во Францию под предлогом окончания образования, а в сущности для того, чтоб избавить его от грустной участи, постигшей его брата, герцога Ротсея.

Во время пути взятый в плен англичанами, наследник шотландского престола был слишком важной добычей, чтобы ловкий Генрих IV мог его выпустить из рук. Он засадил юного Джемса в Виндзорскую крепость вместе с Эдмундом Мортимером, графом Марчским, под бдительным надзором принца Валлийского, только несколькими годами старше их. Как ни беззаконно было это заключение, оно не влекло за собой излишней строгости: молодые люди пользовались свободой настолько, насколько требовал их возраст; образование они получали самое тщательное. Кроме того, они воспитывались с четырьмя сыновьями английского монарха, с которыми сошлись самым дружеским образом.

Многие частные обстоятельства повлияли на крепость этой дружбы. С тех пор, как различные сомнения стали тревожить беспокойный ум Генриха Ланкастерского, порождая невероятные подозрения и ревность, жизнь его старшего сына сделалась невыносимой, что очень сблизило его с царственным узником, тем более, что положение их имело много общего.

Юный Генрих, одаренный необыкновенно открытой, чувствительной и любящей натурой, был нежно привязан к кроткому и симпатичному Ричарду II, и трагическая смерть его сильно поколебала в нем доверие к отцу.

Король под влиянием своей новой жены, – женщины скупой и подозрительной, – отдалял, насколько возможно, от себя старшего сына, посылая его большей частью на границу герцогства Валлийского, где тот изучал военное искусство под руководством Годспура и Олдкастля.

Когда же отец с сыном вновь свиделись, то благородная и горделивая осанка Генриха и удивительные его способности увеличили боязнь подозрительного и ревнивого короля. С тех пор король чувствовал себя в безопасности только при следующих условиях: насколько возможно унижал он молодого человека, отказывая ему даже в необходимых средствах и препятствуя получить какое бы то ни было влияние. Такова была мелочная и узкая политика Генриха IV. Переходя от раздражения к мечтательности, юноша все более и более чувствовал над собой гнет несправедливости, и с нетерпением ждал времени, когда ему можно будет принять деятельное участие в делах. Любимой мечтой его было восстановить пленного Джемса на престоле и вместе с ним приняться за преобразование человечества. Что же касается Джемса, то он со всем рвением предавался наукам, а в часы досуга занимался поэзией, вдохновляемой ему леди Бофор, прелестной дочерью графа Сомерсетского, брата короля, в то время, как Генрих, со своей стороны, продолжал восторгаться Изабеллой Французской, молодой вдовой короля Ричарда. Хотя страсть эта и не была взаимна, все же Изабелла имела благотворное влияние на всю его жизнь. Когда же она была возвращена во Францию, то Генрих перенес свою любовь на ее сестру Екатерину, и наделил ее в своем воображении всеми качествами и прелестями, которые предполагал у ее старшей сестры.

Злая мачеха распускала слух о совершенно безнравственном поведении и о всевозможных излишествах Генриха. В сущности же этого никогда не было, хотя действительно, некоторые его поступки в глазах людей солидных могли казаться предосудительными: не случалось ли ему в минуты безденежья присваивать себе королевские доходы? Не предавался ли он, по своей деятельной натуре, необычайным удовольствиям и не выкидывал ли он разных шуток, приводящих в ужас весь двор его отца? Но не смотря на все это, можно с достоверностью сказать, что принц Генрих всегда был в стороне от грубых пороков, навязываемых ему современными писателями; напротив, в продолжение всей своей жизни он никогда не изменял своему идеалу, и всегда старался следовать раз принятому им пути.

По странному стечению обстоятельств эти юные принцы, забавляющиеся, учащиеся, поющие и мечтающие на виндзорских лугах, были: будущий король Шотландии, плененный вдали от своего отечества; наследник британской короны в немилости и остальные сыновья монарха Англии. Но, несмотря на разность положений, юноши относились друг к другу с полным чистосердечием, свойственным только в столь молодые годы.

Младшие сыновья английского короля пользовались большим расположением своего отца, нежели старший: второму из них, Томасу, оказывал он иногда явное и самое унизительное для Генриха предпочтение; третий, Джон, серьезного и спокойного темперамента, редко заслуживал какого бы то ни было выговора; четвертый же, Гумфель, был баловнем семьи. Но предпочтение это нисколько не мешало великодушному Генриху быть всем сердцем привязанным к братьям. Он был идеалом и героем этой юной компании, глубоко убежденной в его высоком назначении, как избавителя мира, освободителя Иерусалима и утвердителя единства и чистоты церкви.

Вступив на престол, Генрих V твердо решил осуществить свои великие замыслы; впрочем, обещание, данное Джемсу, даровать ему свободу, он не тотчас же привел в исполнение. Альбани, владычествующие тогда над Шотландией, взяли с Генриха IV обещание держать юного короля в заточении насколько возможно дольше, и потому Генрих V решил, что отправить его в отечество, не удостоверившись прежде в его безопасности, значило навлечь на него удары многочисленных врагов. Напрасно Джемс настаивал на том, что он больше не ребенок, и что в случае опасности может сам защитить себя, уверяя, что собрав около своего знамени своих верноподданных, ему не трудно будет сразить врагов, да кроме того, ему гораздо приятнее было бы умереть на свободе, чем влачить бездеятельное существование в заточении. Но Генрих оставался глух ко всем этим доводам, и решительно объявил, что Джемс должен оставаться у него до тех пор, пока он, Генрих, будет в силах возвратить ему престол. Генриху и в голову не приходило, что такое вмешательство английского короля может навлечь на Джемса ненависть шотландцев, и сделать его в их глазах вторым Баллиолом.

Считая себя предназначенным свыше преобразовать мир, Генрих стал готовиться к большому крестовому походу, долженствовавшему, по его мнению, сделать переворот во всей Европе, и после славной победы, отдавшей почти всю побежденную Францию в его руки, он ждал, чтобы новые успехи окончательно увенчали его славу; но боясь, чтобы кто-нибудь не помешал его великому плану, этот мечтатель с практическими идеями, несмотря на всю доброту свою и великодушие, держал у себя целую толпу благородных узников. Впрочем, мольбы Джемса так тронули его, что он согласился отпустить его домой на то время, когда сам отправится поклониться мощам св. Иоанна Биверли; но все-таки отпустил его не иначе, как взяв предварительное обещание не только не объявлять о себе кому бы то ни было, но даже стараться избегать всякого, кто мог бы узнать его. Итак Джемс поехал прямо в Гленуски с намерением повидаться с сэром Дэвидом Драммондом и воспользоваться его советами; затем он отправился в Стирлинг, а оттуда в Эдинбург и Перт. Встретил же он Малькольма на обратном пути из Перта, и тут решил взять его с собой; узнанный же сэром Дэвидом, он сообщил ему о своем намерении, на что тот с благодарностью согласился. Джемс же так расположился к своему кузену оттого, может быть, что произошли различные перемены в его собственном положении: не мог же он оставаться в прежних отношениях с Генрихом, превратившемуся теперь из товарища по несчастью в пленителя. И хотя тот изо всех сил старался сгладить неловкость их отношений, требуя, чтобы Джемс относился к нему, как к брату, все же прежняя дружба их была немыслима. Кроме того, заговор, стоивший жизни графу Кембриджскому, убедил Джемса, что ему необходимо быть до известной степени сдержанным по отношению к своим прежним друзьям. Действительно, трудно ли было обвинить его в сочувствии к прямым наследникам Генриха, или же к Мортимерам? И потому Джемс с великой радостью воспользовался неожиданным случаем, доставившим ему возможность взять к себе юного кузена, близкого ему и по крови и по вкусам, и говорящего на родном ему языке; в нем он мог найти и друга и брата, а в будущем верного и преданного советника. Скромность и застенчивость Малькольма, его ум и образование расположили сердце короля и увеличили его желание приблизить к себе юношу. Что же касается намерения Малькольма поступить в монастырь, то это, по его мнению, происходило от болезненной комплекции и излишней деликатности чувств, заставляющих его приходить в чрезмерный ужас от необузданного варварства общества; он надеялся, что избавившись от грубых выходок своих кузенов, отдалившись от увещеваний монахов и сблизившись с энергичными, храбрыми, религиозными, образованными и добросовестными людьми, Малькольм, мало-помалу, откажется от своего намерения. Наконец, во время своего пребывания в Виндзоре, пребывания, которого сэр Джемс в душе страшился, он надеялся заняться образованием Малькольма, что, по его мнению, должно было развеивать его одиночество.