Пленный лев - Юнг Шарлотта. Страница 42

– Я в душе дал себе этот обет! – пробормотал Малькольм.

– Скажи лучше, в своем глупом воображении, – ответил Патрик. – По какому праву молоденькие мальчишки могут давать обеты? Я был бы совершенно счастлив, если бы ты женился на богатой девушке, да еще в добавок такой, что могла бы руководить твоим глупым разумом. Ну, что еще? Ее обет! Да если он такой же, как и твой, то чем скорее она забудет ого тем лучше для нее. О! Если бы она в своей душе таила какую-то другую привязанность, дело было бы иное, но теперь-то чего опасаться тебе, если ты имеешь на своей стороне епископа?

Малькольм пришел в совершенное отчаяние. Угрызения его совести были столь велики, что он готов был подтвердить свои обеты. Исполнению этого желания препятствовали король и Патрик, словно сговорившиеся удержать его в столь критическое для него время. К тому же Патрик поднимал на смех все его сомнения, а Патрик был доблестный рыцарь и религиозный человек, но он был воспитан в иной школе, нежели Малькольм, и огрубел в беспрестанных войнах, где сражался в качестве наемника. Лагерь Арманьяков далеко не походил на лагерь англичан; и мысль, что воины обязаны удерживать себя от излишеств, дозволяемых военным временем, никогда не западала в голову Драммонда. Раскаяние Малькольма в том, что он участвовал в грабежах, было в глазах доблестного шотландца совершенной бессмыслицей; даже опасность, так недавно висевшая над головой его самого, нисколько не изменила его мыслей. Он еще не мог хорошенько решить, не лучше ли было бы для него, если бы он погиб от пламени, чем сидеть, как теперь, со связанными руками?

Малькольм, утомленный сильными переживаниями и усталостью, заплакал, жалуясь, что никто не желает войти в его положение. Разговор этот прекратился с приходом Нигеля в сопровождении хирурга, тотчас же завладевшим Патриком и заставившим его лечь в постель. Но Малькольм не мог успокоиться. С растерзанным сердцем блуждая вокруг часовни, он встретил нескольких священников, смененных монахами у тела покойного монарха. Со священниками шел и отец Бенетт, с грустью опустив голову и сложив руки.

Малькольм подошел к нему, и, преклонив колено, сказал прерывающимся голосом:

– Отец мой! Выслушайте меня, подкрепите меня, воскресите надежду в душе моей!

– Что значат слова эти, юный лорд мой? – сказал отец Бенетт, останавливаясь. – Не больны ли вы? – прибавил он ласково, видя бледное лицо Малькольма и его расстроенный вид.

– Нет, отец мой, нет, я не болен телесно, – я страдаю душевно! Сердце мое разрывается от угрызений совести. Умоляю вас, выслушайте меня, примите возобновленный обет мой, – мое искреннее раскаяние, – подкрепите меня, наставьте на путь истинный!..

Капеллан был сильно расстроен: он оплакивал своего духовного сына и любимого ученика, сознавая, что со смертью его исчезали все надежды о величии и единстве церкви. Несмотря на свое глубокое горе, он обязан был руководить всей церемонией погребения, так что был утомлен и морально, и физически. Но странные слова Малькольма, его отчаянный взгляд, принудили отца Бенетта возвратиться в церковь и выслушать юного шотландца.

По окончании исповеди отец Бенетт пытался успокоить юношу, но когда тот стал умолять его тотчас же принять его клятву вступить в монахи, капеллан наотрез отказался, и сказал, что Малькольм не имеет на то права.

В грустном настроении духа Малькольм вернулся домой и уснул тяжелым, беспокойным сном. Вдруг, среди ночи, он проснулся, и увидел подле себя короля Джемса.

– Малькольм, – сказал он, – я поручился за тебя. Герцог даст тебе важное поручение. Пойдем со мной.

Малькольм должен был одеться и последовать за Джемсом в комнату, где сидел герцог, до того грустный и расстроенный, что, казалось, сам был на волоске от смерти.

Бедфорд знаком подозвал к себе Малькольма, и показав ему перстень, спросил, узнает он его?

– Это печать короля… короля Генриха, – ответил Малькольм.

Принц рассказал, как Генрих, потеряв свой перстень, приказал сделать в Париже другой, и как потом он нашел старый в перчатке. Мало кто знал о существовании второго перстня; даже сам Бедфорд услышал об этом лишь только тогда, когда Джемс и лорд Фицбург рассказали ему. Стали искать перстень, но напрасно, и решили, что он должен непременно быть у королевы Екатерины.

В те времена печать имела громадное значение, хотя впрочем, подписи уже начали входить в употребление. Печати эти всегда уничтожались при смерти короля, и необходимо было непременно заполучить дубликат от Екатерины, в особенности в то время как она была со своей матерью и ее придворными способными смастерить фальшивые документы.

Бедфорд, Джемс и Фицбург были непременно необходимы в Венсене, – последние два – для дежурства при теле Генриха. Большая часть дворян отправилась в армию, и, по правде сказать, Бедфорду не хотелось поручать англичанину такую тайну – он опасался, как бы не разнесся слух о существовании двойной печати, и не стали сомневаться в подлинности некоторых документов Генриха. В таких-то обстоятельствах Джемс предложил отправить Малькольма, помогавшего искать этот перстень. Он мог явиться к вдовствующей королеве от имени короля Шотландии, и к тому же Малькольм не был ни француз, ни англичанин, и во многих случаях добросовестно исполнял возложенные на него поручения.

Бедфорд согласился на это предложение, и Малькольму было приказано немедленно отправиться в Париж с достаточным конвоем, и попытаться получить этот перстень от самой Екатерины.

Впрочем, если бы ему не удалось увидеть королеву, он мог обратиться к сэру Луи Робсарту, но кроме него никто другой не должен был быть впутан в это дело.

Выйдя от герцога, Малькольм с отчаянием обратился к Джемсу:

– Сир, сир, могли бы вы избрать кого-нибудь другого вместо меня?

– Как, – вскричал тот в сердцах, – тебе мало, что ли, такой чести?

– Нет, нет, сир! – ответил Малькольм, рыдая. – Но мне не хотелось бы одному возвращаться в Париж, – это именно то, что требовала от меня графиня Де Гено, для… для…

Он не в состоянии был продолжать далее.

– Да ты с ума сошел! – вскричал Джемс. – Если мадам де Гено и вздумала бы теперь заниматься подобными делами, надеюсь ты не на столько глуп, чтоб поддаться ее влиянию. Нечего и упоминать более об этих глупостях.

Малькольму оставалось только повиноваться. Во время приготовлений в дорогу, он хотел еще раз повидаться с отцом Бенеттом. Вбежав в часовню он увидел, что капеллан собирался начать одно из самых длинных богослужений, а ждать скончания его было невозможно. Волнение его было до того сильно что он не мог вспомнить ни одной молитвы, и, ограничившись земным поклоном, поторопился к себе чтобы король Джемс не заметил его отсутствия.

ГЛАВА IV

Помолвка

Придворные дамы были в страшном волнении. Все ожидали грустной развязки болезни короля. Одна только Екатерина была совершенно спокойна. Мысль о смерти мужа не забредала в ее голову; что же касается ухаживания за ним, то, по ее мнению, это был совершенно лишний труд для королевы. Мать ее тоже никогда не заботилась о здоровье короля Карла, и Екатерина последовала ее примеру.

Окружающие уговаривали ее ехать к мужу, описывая ей опасность его положения, но все советы их падали на каменистую почву, и, наконец, королева Изабелла попросила всех удалиться, предупреждая всех, что дочь ее, в свою очередь, может тоже занемочь.

Но когда поздно вечером сэр Робсарт подъехал ко дворцу, и все встретили его глубоким молчанием, зная, что он ни за что не покинул бы живого короля, холодная бесчувственность Екатерины исчезла. Воображение ее было не на столько сильно, чтобы предчувствовать близость несчастья, но когда она узнала, что муж, по милости которого она пользовалась таким блеском, был отнят у нее, она разразилась страшными криками и потоком слез, и дошла до того, что один вид сэра Луи приводил ее в состояние, близкое к помешательству.

В то время, как пронзительные крики ее и рыдания наполняли воздух, странный голос произнес следующие слова: