Быстрые сны - Лиман Владимир. Страница 4

Вторая линия колыхнулась и пришла в движение, мой взгляд уперся в пустыню улицы, и вдруг знание обо всем том, о чем я так долго и мучительно думал, появилось в моем мозгу, появилось мгновенно, и я сразу понял его предназначение. Стена рухнула и первый блок программы заполнил мое сознание...

- Что ты сказал? - Нина посмотрела на меня, и мне сразу стало понятно, что я действительно что-то сказал, что говорить не следовало. И самое неприятное, что я совершенно не помню, чтобы я что-то говорил.

- Да это так, само вырвалось, я не хотел тебя обидеть, - решил я прозондировать почву не несущей смысловой нагрузки фразой, судорожно пытаясь заставить себя вспомнить, что же я сказал. Ничего не получается, хорошо еще, что рядом с нами еще никто не успел сесть - почти никого нет в аудитории.

- Ты меня не обидел, просто удивил.

По глазам Нины я сразу понял, что произошла ошибка - не надо было мне употреблять любимую защитную фразу, не проведя предварительной пристрелки. Но что я мог сказать - что не помню, о чем говорил две минуты назад? Глупо, она это расценит либо как издевательство, либо и того хуже - примет меня за того, кем я собственно уже почти стал. Надо что-то сказать ей, а то она действительно обидится. Это необходимо, и как можно быстрее. Но что именно ей сказать? Нечто нейтрализующее типа "потом объясню", либо "да брось ты, чепуха все это".

Ну вот, здравствуйте, не виделись целых десять минут и уже заскучали без грызни. С правого фланга надвигается опасность в лице подруги Нины Вали. Точнее не надвигается, а уже надвинулась.

- Ну что, скучаете, бездельники? А у меня для вас приятная новость: следующей пары не будет.

- Спасибо на добром слове, Валюша, чтоб тебе всю жизнь счастливой быть.

- Ты неисправим, Славка, вечно встречаешь меня, как неотвратимую беду.

Я ее, видите ли, встречаю, как неотвратимую беду, ну а как же тебя встречать, если я тебя органически не перевариваю? Кроме всего прочего, чья ты подруга: моя или Нины? Если Нины, то какого же дьявола ты опять заходишь с моей стороны? Прекрасно ведь знаешь, что она заняла тебе место рядом с собой. А, вот что ты придумала... Придется встать и, унизительно изгибаясь, пропускать тебя на твое законное место. Чисто женское коварство, прижимается к тебе всем телом, а потом отталкивает и говорит, чтобы отпустил ее и не приставал. И что бы я ни сделал, что бы ни сказал, все равно оставался изгаженным с ног до головы. Да, ничего не скажешь, прикосновение ее тела приятно, фигурка у нее такая, что многие мужчины на улице оглядываются ей вслед, но знали бы они, какая это змея, быстро бы протрезвели от эротического дурмана, который она навевает с первого же взгляда. Я лично всегда опасался слишком красивых женщин, и Валя неопровержимое доказательство моей правоты. Вот и сейчас, довольная своей выходкой, сидит и что-то шепчет Нине, и разрази меня гром, если это не очередная гадость в мой адрес. Хотя сейчас она выступает в роли положительного фактора, может быть, при ней наш разговор о том, кто что сказал, не состоится. Спасибо хотя бы за это.

Вот он звенит, такой долгожданный сейчас звонок, спасительный мой звоночек. Впервые я чувствую к тебе какую-то странную нежность, почти любовь.

Валя умолкла и началась лекция. Сначала лекция меня совсем не заинтересовала, потом насторожила, и вдруг я ясно осознал, что все, что провозглашает с кафедры этот бодрый лысеющий доцент - чушь, и не просто чушь, а чушь собачья, все эти красивые стройные выкладки никому не нужны и даже очень вредны, так как приводят к ошибочным результатам, а все из-за маленькой, совсем малюсенькой ошибочки в самом начале, все из-за того, что все это неустойчивое переплетение доказательств опирается на красивую, но, увы, ложную аксиому. И кто это придумал, что аксиомы не требуют доказательств - требуют, и еще как, но не эта, конечно - эта требует не доказательства, а разоблачения. Стоп, я схватился за ручку и начал быстро писать. Пелена незнания спала с моих глаз и на бумагу легла серия точно доказываемых понятий, увязанных между собой предопределений и наконец финальная искомая формула. Еще не полностью отдавая себе отчет в последствиях своих действий, я сложил листок вдвое и передал по рядам в сторону все еще что-то говорившего лектора. "А что вы скажете по этому поводу?" Интересно, чем это все окончится? Развязка приближается, а я сижу совершенно спокойно, точнее, в каком-то оцепенении и созерцаю, как ему передают записку, вот он разворачивает ее, читает, сначала бегло, ни о чем еще не догадываясь, потом перечитывает еще раз, по-видимому, ища ошибку в доказательстве, потом еще и еще, и вот он уже бледнеет и, как-то криво усмехаясь, смотрит на аудиторию испуганными глазами и опять склоняется над моим доказательством. Проходит пять минут, десять, пятнадцать, аудитория начинает тихонько гудеть и, наконец решившись, он спрашивает: "Кто это написал?". И тут звенит звонок...

Такие прилежные слушатели, аккуратно конспектировавшие каждое слово преподавателя, вдруг превращаются в шумную неорганизованную толпу и, сметая на пути все преграды, вываливаются в коридор. Я нахожу в себе остатки здравого смысла, чтобы не упустить столь удобный момент. Бормочу Нине о том, что скоро вернусь, прекрасно понимая, что вернусь не скоро, и покидаю аудиторию. Мне необходимо побыть одному, крайне необходимо побыть одному и успокоиться. Вниз, на свежий воздух, как это я раньше не замечал, как здесь душно, вниз, вон из института, лучше всего в соседний сквер.

В сквере тепло и тихо, но и здесь меня не оставляют в покое - с противоположного конца с радостной улыбкой спешит Алик, как будто он меня давно уже ждал. А может, это и к лучшему, я люблю общаться с Аликом, а сейчас это, пожалуй, самый надежный способ отвлечься.

- Привет, Славик, ты то мне как раз и нужен. Я разработал великолепную систему игры в спортлото, ты представь себе...

И дальше, естественно, последовало изложение всех преимуществ его системы перед уже существующими и еще не изобретенными. Я прекрасно знал он теперь будет упражняться так минут десять, пока не изложит все тонкости своей системы и описания творческих мук ее создания.

- В долю хочешь? Тогда гони четвертак. Я тут уже десять номеров записал - за тобой еще шесть.

- Один, два, восемь, тринадцать, двадцать девять и тридцать пять.

- Повтори последние два еще раз, я не успел записать.

- Двадцать девять и тридцать пять.

- Да, а чем ты сейчас занимаешься?

- Говорю с тобой.

- Так значит ты свободен, тогда пошли в переход - там полчаса назад начали торговать "спринтом". Сыграем пока не размели все выигрыши.

Ну нет, в переход я не пойду, это слишком далеко, а отсюда открывается прекрасный вид на парадный вход в институт - здесь я никак не пропущу Нину, когда она будет выходить.

- Нет, что-то не хочется.

- Ну как знаешь, а я пошел, - и он действительно пошел.

Он пошел, а я остался, остался наедине со своими странностями. Остался ожидать Нину, опасаясь, что она опять будет спрашивать о том, что я сказал и о том, чего я не говорил. Опять вспомнился голубь, свивший гнездо на моем балконе, теперь уже безо всякого удивления, как тогда, во сне, вспомнил я и того странного типа, которого встретил у конюшен ипподрома, но никак не мог вспомнить чего-то очень важного, давно мучившего меня...

Первой, конечно, вышла Валя и сразу направилась в мою сторону, а за ней и Нина с двумя сумками - со своей и с моей. Радости на их лицах я не заметил.

- А ты знаешь, что на второй паре была перекличка и тебе поставили неявку?

- Теперь знаю, ну и что? Чем теперь мы намерены заниматься?

- Мы намерены посетить синематограф, - это Валя намерена посетить его, что же касается нас с Ниной, то я в этом уверен не был, но промолчал.

- А на какой фильм, если не секрет?

- А не все ли равно, пойдем посмотрим, что показывают в "Мире".

Все мои попытки заставить их прогуляться своим ходом потерпели фиаско. Мы проехали две остановки и сошли как раз напротив "Мира". У кассы невооруженным глазом можно было заметить невообразимой длины очередь.