Финансист на четвереньках. Страница 10

Фрэнк Гроппер задремал только под утро. Ночь была бесконечной. Боль в животе терзала, пилила, строгала, долбила. Она отступала на несколько минут, чтобы отдохнуть и снова наброситься на него. Моментами боль представлялась Гропперу живым существом, почему-то остро ненавидящим его и сладострастно, изощренно пытавшим его тело.

Когда он открыл глаза, во рту был кислый металлический вкус желчи и крови. Если бы не сознание, что осталась лишь одна ночь, он бы нашел способ расправиться с притаившимся в кишках палачом. Он бы надул его, обвел вокруг пальца, как не раз делал с людьми. В кабинете, в нижнем правом ящике письменного стола лежит маленький пистолет со звучным и элегантным названием «беретта». Выстрел из «беретты» приносит, должно быть, смерть легкую и элегантную, как сам пистолет. Пуля из «смит-вессона» делает свое дело солидно и основательно. «Кольт» дает смерть деловитую и профессиональную. Судорожный вздох, два-три непроизвольных сокращения мускулов, и все. Укус пули из дамского браунинга вызывает смерть коварную и мучительную…

Гроппер встряхнул головой, отгоняя мысли о смерти. Почему он должен думать о смерти в канун своего воскрешения? Финансист позвонил и начал торопливо одеваться. Предстояла поездка в Нью-Йорк, а сил было мало. Но ничего, на сутки энергии ему хватит. Он не будет беречь ее. Он выложится весь, как боксер в двенадцатираундовом бою. Тем более что предстояла победа над небывалым противником — судьбой, а приз… Такой приз никогда еще не мания ни одного спортсмена.

Он стоял перед зеркалом и завязывал галстук. Худые морщинистые пальцы казались непомерно большими, а лицо с ввалившимися глазами — непривычно маленькими. Бог с ними, какое ему дело до его лица и рук, до всего его высохшего, больного тела? Он не испытывал ни малейшей жалости к нему, подобно тому как никогда не жалел поношенные костюмы и старые шлепанцы.

Гроппер вообще никогда не привязывался ни к вещам, ни к людям. Привязанность лишила бы его какой-то доли свободы, захватила бы частицу его мозга. Он жил в мире без чувств и эмоций, в холодно мерцавшем мире денег. Они были для него всем, и он испытывал к ним сложное чувство, в котором были и нежность, и привязанность, и верность, и любовь.

Он еще раз взглянул на свое изображение в зеркале, вспомнил, как глядел в другое зеркало глазами Ханта, пожал плечами и спустился вниз по лестнице.

— Мистер Гроппер? — Джек Спарк встал, опираясь на край огромного письменного стола костяшками пальцев. — Сенатор Харкнес горячо рекомендовал мне вас и просил сделать вам маленькое одолжение. Садитесь, сэр.

Гроппер осторожно опустился в глубокое кожаное кресло. И стол, и кресло, и весь кабинет — все источало уверенность солидного бизнесмена в себе, все пахло респектабельностью. Казалось, что кабинет и его обстановка ненавязчиво, но громко шептали: «Посмотрите, как хорошо идут дела у моего хозяина. Вот за меня, за английский ковер на полу, уплачено наверняка не меньше пятисот долларов, а за меня, за бронзовую антикварную лампу, — раза в три больше».

Но внушительнее всего выглядел сам владелец кабинета. Высокий, грузный и широкоплечий, с жесткими чертами лица без возраста и тусклым серебром в коротко подстриженных волосах, он стоял у письменного стола уверенно и твердо. Так стоят у столов только президенты крупных корпораций.

Гангстер подвинул Гропперу коробку с толстыми длинными сигарами в металлических футлярчиках.

— Итак, мистер Гроппер, вы просили подыскать молодого здорового человека, от тридцати до сорока лет, приятной внешности, безусловно не негра, не мексиканца, не итальянца, не еврея. Неженатого, не имеющего родственников, бедного. Этот человек должен быть доставлен вам и передан завтра в девять часов вечера в условленном месте связанным, с кляпом во рту — упаковка менее элегантная, чем у французских духов, но куда более надежная.

— Совершенно верно, — кивнул Гроппер. Сердце его сжалось, и он почувствовал в груди сосущую пустоту.

— Вы понимаете, мистер Гроппер, ваша просьба была нелегкой. Куда проще было бы организовать автомобильную катастрофу с участием любого указанного вами лица. Но сенатор Харкнес очень просил меня оказать вам любезное содействие, и вот…

Спарк открыл ящик письменного стола и ловким движением профессионального шулера безукоризненным веером рассыпал на столе с полдюжины фотокарточек обратной стороной кверху.

— Это ваш выбор. Присмотритесь внимательно и выберите.

— И вы можете доставить мне любого из них? — тихо спросил Гроппер.

— Так же верно, как то, что в момент передачи вы вручите моему человеку чек на семьдесят пять тысяч долларов. Смотрите, выбирайте. У нас, слава богу, свободная страна, и каждый имеет право выбирать то, что ему нравится, или, чтобы быть точным, то, что ему по карману.

Джек Спарк беззвучно засмеялся.

— Вы понимаете, мистер Гроппер, обычно мы не занимаемся подобного рода вещами, так сказать, розничной торговлей. Мы — слишком большая организация для выполнения индивидуальных заказов. Но я рад услужить вам, сэр. Не знаю уж, зачем вам эти мальчики, это не мое дело, хотя мы свято храним профессиональную тайну, куда надежнее врачей и священников. Но послушайте, мистер Гроппер, может быть, вы возьмете всех шестерых? За одного — семьдесят пять тысяч, за шесть — скидка. Всего триста тысяч. Негры или, скажем, пуэрториканцы стоили бы дешевле, но вы просили англосакса.

— Благодарю вас, мистер Спарк, — криво усмехнулся Гроппер, — надеюсь, что в ближайшие лет тридцать больше одного мне не потребуется. А это сравнительно скоропортящийся товар.

Гроппер впился взглядом в карточки. Они лежали перед ним глянцевым веером, белые прямоугольнички в лотерее судьбы. Вряд ли кому-нибудь приходилось делать такой выбор. Люди могут выбирать жену, президента, автомобиль, профессию, но собственное тело… С ним не разведешься, его но переизберешь, не сменяешь на новую модель, не переменишь. По классификации экономистов можно сказать, что это товар длительного пользования. Но сколь длительного? В конце концов все в руках судьбы. Быть может, в каком-нибудь из этих молодых здоровых тел уже слегка нарушился механизм воспроизводства клеток и где-то в глубине, незримо и медленно, зреет опухоль?