Князь Феликс Юсупов. Мемуары - Юсупов Феликс Феликсович. Страница 61

С этими словами, потрясенный, он вышел.

Пуришкевич побежал за ним.

В этот миг пришел камердинер сказать, что тело Распутина перенесли к лестнице. Мне по-прежнему было плохо. Голова кружилась, ноги дрожали. Я с трудом встал, машинально взял резиновую гирю и вышел из кабинета.

Сходя с лестницы, у нижней ступеньки увидел я тело Распутина. Оно походило на кровавую кашу. Сверху светила лампа, и обезображенное лицо видно было четко. Зрелище омерзительное.

Хотелось закрыть глаза, убежать, забыть кошмар, хоть на миг. Однако к мертвецу меня тянуло, точно магнитом. В голове все спуталось. Я вдруг точно помешался. Подбежал и стал неистово бить его гирею. В тот миг не помнил я ни Божьего закона, ни человеческого.

Пуришкевич впоследствии говорил, что в жизни не видел он сцены ужаснее. Когда с помощью Ивана он оттащил меня от трупа, я потерял сознанье.

Тем временем Дмитрий, Сухотин и Лазоверт в закрытом автомобиле заехали за трупом.

Когда Пуришкевич рассказал им о том, что случилось, они решили оставить меня в покое и ехать без меня. Завернули труп в холстину, погрузили в автомобиль и уехали к Петровскому мосту. С моста они скинули труп в реку.

Когда я очнулся, показалось, что я то ли после болезни встал, то ли после грозы свежим воздухом дышу и не могу надышаться. Я словно воскрес.

Убрали мы с камердинером Иваном все улики и следы крови.

Приведя квартиру в порядок, я вышел на двор. Надо было подумать о другом: придумать объяснение выстрелам. Решил сказать, что подвыпивший гость прихоти ради убил сторожевую собаку.

Я позвал двух лакеев, выбегавших на выстрелы, и рассказал им все, как есть. Они выслушали и обещали молчать.

В пять утра я уехал с Мойки во дворец великого князя Александра.

Мысль, что первый шаг ко спасению отечества сделан, наполняла меня отвагою и надеждой.

Войдя к себе, увидел я шурина своего Федора, не спавшего ночь и с тревогой ожидавшего моего возвращенья.

– Наконец, слава Тебе, Господи, – сказал он. – Ну, что?

– Распутин убит, – ответил я, – но рассказывать сейчас не могу, валюсь с ног от усталости.

Предвидя, что завтра начнутся допросы и обыски, если не хуже, и что понадобятся мне силы, я лег и заснул мертвым сном.

Я проснулся в 10 утра.

Не успел я открыть глаза, доложили, что полицеймейстер Казанской части генерал Григорьев желает поговорить со мной об очень важном деле. Я поспешно оделся и перешел в соседнюю комнату, где генерал дожидался.

– Ваш визит, – сказал я ему, – вызван, вероятно, ночными выстрелами у нас в доме.

– Совершенно верно. Я пришел узнать подробности дела. Вчера вечером не было ль у вас Распутина в числе приглашенных?

– Распутина у меня никогда не бывает, – отвечал я.

– Видите ли, выстрелы прозвучали тогда именно, когда объявлено было об его исчезновении. Начальство приказало выяснить немедленно, что случилось у вас ночью.

Если выстрелы на Мойке свяжут с исчезновением Распутина, дело плохо. Я должен обдумать ответ и взвесить каждое слово.

– Да с чего вы взяли, что Распутин исчез?

Из рассказа генерала Григорьева выходило, что городовой, до смерти перепуганный, все ж передал начальству неосторожные слова Пуришкевича.

Я, как мог, старался казаться равнодушным. Уговор у нас был молчать об убийстве в силу всех сложностей политических. Ведь же надеялись мы, что удастся скрыть концы в воду.

– Я очень рад, генерал, – ответил я, что вы лично пришли узнать обо всем. Иначе рапорт бестолкового квартального стал бы причиной досаднейшего недоразуменья.

И наплел я генералу с три короба про пьяного стрельца и убитую собаку. И прибавил, что, когда пришел на стрельбу городовой, Пуришкевич, последний из гостей, бросился к нему и понес что-то несусветное.

– Не знаю, об чем там они говорили, – продолжал я, – но, судя по вашим же словам, Пуришкевич был вдрызг пьян и, рассказывая о собаке, верно, сравнил ее с Распутиным и пожалел, что убили собаку, а не его. Квартальный, видимо, недопонял.

Генерал, казалось, удовлетворился моим объяснением, однако захотел знать, кто еще, кроме великого князя и Пуришкевича, был у меня на пирушке.

– Предпочитаю не отвечать, – заявил я. – Не желаю, чтобы по делу столь маловажному моих гостей замучивали допросами.

– Благодарю вас за объяснения, – сказал генерал. – Я так и передам все шефу.

Напоследок я сказал, что хотел бы лично увидеть господина директора департамента полиции, и просил назначить мне день.

Только он ушел, меня вызвали к телефону. Звонила м-ль Г.

– Что вы сделали с Григорьем Ефимычем?! – закричала она.

– С Григорьем Ефимычем? А в чем дело?

– Как в чем? Разве он не к вам вчера вечером поехал? – настаивала Г. Голос ее дрожал. – Да где ж тогда он? Бога ради, приходите скорей, я с ума схожу.

Говорить с ней мне вовсе не улыбалось. Деваться, однако ж, было некуда. Полчаса спустя я вошел к ней в гостиную. Она подлетела ко мне и проговорила, задыхаясь:

– Что вы с ним сделали? Говорят, его убили у вас! Говорят, вы-то его и убили!

Я попытался ее успокоить и рассказал ей свою байку про застреленную собаку.

– Ужасно! – воскликнула она. – Государыня с Анютой уверены, что ночью у себя дома вы его убили.

– Телефонируйте в Царское, – сказал я. – Попросите государыню принять меня. Звоните немедленно.

Г. послушно позвонила. Из Царского отвечали, что ее величество меня ожидает.

Я собрался уходить, но тут м-ль Г. остановила меня.

– Не ездите в Царское, – сказала она умоляющим голосом. – С вами случится несчастье. Вашим оправданиям никто не поверит. Они все помешались. Разозлились на меня, говорят, я предала их. Господи, зачем я вас послушалась, не надо было звонить им! Нельзя вам туда!

Ее тревога меня тронула. По всему, тревожилась Г. не только за Распутина, но и за меня также.

– Да хранит вас Господь, – прошептала она. – Я буду за вас молиться.

Я был уж в дверях, когда зазвонил телефон. Звонила из Царского Вырубова. Императрица заболела, принять меня не может и просит изложить ей в письменном виде все, что мне известно об исчезновении Распутина.