Князь ветра - Юзефович Леонид Абрамович. Страница 8

Иван Дмитриевич с умным видом кивнул. Он слушал ее вполуха, прикидывая, как бы вырваться из дому, но при этом избежать скандала. Задача была не из легких. В последнее время жена требовала к себе больше внимания, хотя его былая страсть к ней улеглась, отношения вошли в то тихое русло, плавание по которому всякая начинающая стареть женщина воспринимает на первых порах как трагедию. Жене по-прежнему хотелось всего сразу – и ангельской любви, и долгих проникновенных разговоров о том, в какой из соседних лавок говядина дешевле, и чтобы он ей бесконечно доверял, но одновременно ревновал, а потом каялся и, как в молодости, приставал к ней с объятиями, когда она неприбранная, в одной рубашке ходит с утра по квартире, что давно уже не пробуждало в нем никаких чувств, кроме раздражения от ее неаккуратности. Она требовала от него и юношеской робости, и животной похоти, причем в достаточно прихотливых пропорциях, а Иван Дмитриевич, выматываясь на службе, стал тяготеть к более простым вариантам. В итоге жена решила, что он к ней охладел. Теперь она вечерами обшаривала его карманы в поисках записки от любовницы, украдкой обнюхивала его белье, дулась по пустякам, а накануне месячных, когда ее жалость к себе достигала высшего градуса, устраивала дикие сцены с царапаньем щек, битьем посуды и проклятиями в адрес умершей десять лет назад свекрови, которая будто бы всегда ее ненавидела. Ванечка на то и рассчитывал.

– Под ним совсем ничего, этот капотик надевается на голое тело, – игривым шепотом закончила жена, не веря в его догадливость. – Как ты когда-то мечтал.

– Ты все помнишь.

– Я-то помню…

Иван Дмитриевич обнял ее, дождался, пока она перестанет кокетничать и прильнет к нему, и лишь тогда, нежно покусывая ей ушко, шепнул:

– Смертельно не хочется никуда от тебя уходить, но надо.

Она отстранилась:

– Куда это на ночь глядя?

Его объяснения, что есть одно важное дело, были выслушаны не с обидой, как когда-то, но и без того скорбного фатализма, в который жена впадала теперь при такого рода известиях, прежде чем впасть в истерику. Из кармашка на юбке она достала маленькое зеркальце.

– Посмотри, на кого ты стал похож. На тебе же лица нет! Похудел, избегался.

Он посмотрел. Морда как морда, разве что бакенбарды пора подстричь.

– Что, не нравится? – злорадно спросила жена. – А мне, думаешь, нравится на тебя такого смотреть?

– Но я себя прекрасно чувствую!

– До поры до времени. Я, Ваня, не хочу тебя пережить. Встревожившись, Иван Дмитриевич пристальнее вгляделся в

свое отражение.

– Неужели я так плохо выгляжу?

– Краше в гроб кладут. Я уж молчу, что утром у тебя опять изо рта пахло. Тебе не двадцать лет, пора всерьез подумать о своем желудке.

– Хорошо, но сейчас я должен идти.

Целуя жену, но не вполне понимая, что именно требуется ей в данный момент, Иван Дмитриевич постарался вложить в поцелуй как можно больше самых разнообразных чувств – от признания собственной вины до преклонения перед ее женской мудростью, от сыновней почтительности до желания немедленно обладать ею прямо на обеденном столе.

– Обожди, – растаяв, жарко шепнула она, – я провожу тебя в моей обновке.

Когда через десять минут он спускался по лестнице, а жена стояла над ним на площадке, у перил, вся в розовой пене кружев и бантиков, капотик неожиданно распахнулся, как бы невзначай задетый ее рукой. Под ним не было ничего, кроме обещания скорого блаженства.

6

В комнаты его не пригласили, вдова сама вышла к нему в переднюю. Это была брюнетка лет под сорок, еще привлекательная, с известного типа фигурой, напоминающей смычковый или щипковый музыкальный инструмент. Стройная талия круто переходила в пышные бедра, которыми она могла бы гордиться, будь ноги подлиннее.

– Поймите же, – сказала вдова, выслушав соболезнования Ивана Дмитриевича и не предлагая ему сесть, – я не в том состоянии, чтобы меня допрашивать. Здесь уже побывал ваш помощник, буду признательна, если вы отложите разговор до завтра.

– Мой помощник?

– Так он мне представился. Забыла фамилию.

– Я никого к вам не посылал. Как он выглядел?

– Молодой человек в очках, довольно интеллигентный, но нахальный. Не успел войти, как начал расспрашивать меня про череп, который он днем углядел в моей комнате через замочную скважину. Я его выгнала.

– Череп? – Иван Дмитриевич сделал вид, будто не понимает, о чем речь. – У вас дома есть череп?

– Да, есть.

– Чей?

– Какого-то монгола, но у меня только нижняя его половина.

– А где верхняя?

– Осталась в Монголии. Там из нее сделали ритуальную чашу, так называемую габалу. Такие чаши используются в буддийских храмах для совершения некоторых магических процедур. Я уже объяснила вашему помощнику, что мой покойный свекор был русским консулом в Урге и привез оттуда этот череп. Он купил его в каком-то монастыре, а позже подарил мне.

– Чудесный подарок для молодой женщины.

– Представьте себе, да. Монголы считают, что если верхняя часть черепа годится для габалы, то нижняя приносит счастье.

– Но вы, кажется, используете ее для того же, для чего они употребляют верхнюю.

– То есть?

– Для магических процедур. От вашей горничной я знаю, что вы занимаетесь гаданиями, а где гадания, там и…

– Я всего лишь гадаю на картах, как все женщины.

– Горничная говорит, что к вам ходят гадать какие-то дамы. Вы берете с них деньги?

– Упаси боже! Это мои приятельницы.

– А в каких отношениях вы или ваш муж состояли с господином Зайцевым Алексеем Афанасьевичем?

– Впервые слышу это имя. Кто он такой?

Вместо ответа Иван Дмитриевич вынул из кармана револьвер. Вдова отшатнулась, но он придержал ее за локоть:

– Не пугайтесь… Я нашел его рядом с телом вашего мужа, а он, по словам Зиночки, имел револьвер. Не этот?

– У него был револьвер? Никогда не знала.

– Если это его револьвер, значит, он покончил с собой.

– Понимаю, – усмехнулась вдова, – для вас это самый удобный вариант. Но у него не было причин для самоубийства.

– А враги у него были?

– Литературные критики. Эта мразь предпочитает лить не кровь, а чернила.

– И никто его в последнее время не преследовал? Не присылал каких-нибудь писем с угрозами?

– Мне, по крайней мере, ни о чем таком не известно.

– Послушайте, – вспылил Иван Дмитриевич, – вы же самый близкий ему человек! Должны же у вас быть хоть какие-то подозрения! Людей не убивают для того, чтобы дать работу полиции. Может быть, из квартиры пропало что-то ценное?

– Нет, – ответила она. – У меня такое чувство, что тут просто роковое стечение обстоятельств, что его убили по ошибке.

– Как так?

– Ну, приняв за кого-то другого.

– Я хотел бы еще раз осмотреть его кабинет, – сказал Иван Дмитриевич.

– Нет-нет, не сегодня.

– Почему?

– Поймите мое состояние. Мне нужно побыть одной. Что-то настораживающее было в ее тоне. Смиренно вздохнув, как если бы он собирался нехотя подчиниться, Иван Дмитриевич обогнул вдову, не ожидавшую от него такого маневра, стремительно прошагал по коридору и вошел в кабинет. Навстречу поднялся мужчина лет пятидесяти с совершенно голой, как у буддийского монаха, лысой головой.

– Знакомьтесь, – входя следом, представила его Каменская. – Господин Килин, издатель Николая Евгеньевича. Он пришел разделить со мной мое горе.

Пожав ему руку, Иван Дмитриевич осмотрелся. Труп вынесли, в остальном ничего не изменилось. На столе по-прежнему лежала рукопись, которая днем по листочку была собрана с ковра, но вблизи обнаружилось, что в стопке недостает верхней страницы. Все прочие он сам разложил по порядку номеров, а эту, последнюю и ненумерованную, оставил сверху. Теперь она исчезла. Вместе с ней перестал существовать вопрос, обращенный неверной женой к своему любовнику: «Скажи, ты мог бы убить моего мужа?»

За спиной скрипнула дверь. Раздался голос: