Прощание славянки - Южный Вадим. Страница 20

Один день нам дали на доукомплектование, и мы с интересом пошли погулять по городу, который, как писали все газеты, находится в жесткой блокаде, зажатый с двух сторон Азербайджаном. Мы ожидали увидеть пустые магазины, дикие цены на продукты, голодующих людей, но были поражены. Я первый раз в жизни узнал, что сливочное масло может быть пяти сортов, а колбаса пятнадцати, и главное, все это есть на прилавках! Зефир в шоколаде, птичье молоко, сотни других сладостей.

Полные впечатлений мы зашли в одно из многочисленных маленьких и уютных кафе, разбросанных по всему городу. Сидевшие за столиками армяне смотрели на нас уважительно, и о чем-то негромко пошептавшись, отправили через официанта нам пару бутылок хорошего вина.

— Нет-нет, спасибо, не надо, — попытались отказаться мы.

— А-а, нехорошо так поступать, — огорченно произнес один из армян, подходя к нам, — от чистого сердца, в знак искреннего уважения. Много армян убили в Баку азербайджанцы, и сколько бы еще убили, если бы не вы — военные…

— Мы не были в Баку, — ответил я, — и наша задача, не защищать конкретно армян, азербайджанцев или грузин. Мы здесь — чтобы не было войны между вами.

— Все мы понимаем, — кивнул тот, — вот и за это вам огромная благодарность от нас, армян. Не знаю, что будет с нашей страной дальше, но Армения всегда будет с Россией. Мы со всех сторон окружены мусульманами и вся история Армении — война с ними. Ислам — воинственная религия, на национальной почве они много раз устраивали резню, убивая неверных… Прошу вас, не обижайте нас отказом, примите вино.

Они подсели к нам за столик и постепенно мы разговорились. Наконец я не выдержал и задал вопрос:

— Мужики, ничего не могу понять, в газетах пишут, что у вас голод, безработица, блокада, а мы по городу прошли, глаза разбегаются, чего только нет. Неужели это — блокада?

Армяне откровенно недоуменно уставились на нас:

— Э, видели бы вы, как мы жили до блокады!

На следующий день мы ушли в Ленинакан. С прибытием военных боевики оставили город, и нам была поставлена задача — зачистить его в поисках возможно оставшихся бандитов.

Город был поквартально разбит по секторам, и подразделения по группам проводили осмотры своих участков. Я шел по разрушенным улицам, дома с грустью смотрели на меня выбитыми глазницами без стекол, и я ничего не мог понять. Что не хватало людям? Зачем они убивали друг друга? Ведь жили, работали, женились… И вдруг разделились по национальностям, встали по разные стороны баррикад и с ненавистью стали убивать себе подобных людей, просто говорящих на другом языке.

Неожиданно из двери какого-то здания буквально вывалился солдат и обезумевшими глазами посмотрел на меня. Тут же его скрутил приступ блевотины, он изверг из себя жидкость и что-то глухо замычал, склонившись над землей.

Я шагнул в дверь и попал в другой мир. Это не мог быть мир людей. Это не могли сотворить люди. Это был другой мир. Здание оказалось роддомом.

Я шел по разрушенным этажам, и душа моя окаменела. Я не мог плакать, не было слез от испытанного шока, такого я не видел даже в Афганистане. Мне хотелось верить, что все, что я вижу вокруг, только снится мне, что меня окружают видения. Мы закрывали глаза мертвым роженицам со вспоротыми животами, мы собирали останки не родившихся младенцев, разорванных за ноги пополам, собирали отрубленные головы с выколотыми глазами.

Ненависть душила меня. Все взывало ко мне, все требовало мщения. Мне хотелось убивать этих двуногих выродков, я постарел в этот день на несколько лет…

Я должен был убыть в штаб округа, в Алма-Ату, чтобы доставить туда пакет с документами из строевой части. Время было послеобеденное, когда, наконец, мне выдали все документы, оформили командировочное удостоверение, и я, чтобы не ехать в ночь, решил выезжать из полка рано утром. Так как числился в командировке, то со спокойной совестью отправился в общежитие, где уснул крепким сном младенца.

Все началось ближе к вечеру. Топот кирзовых сапог по коридору, вопли посыльных, объявляющих офицерам команду «сбор». Я выскочил в коридор и схватил за руку пробегающего мимо лейтенанта из танкового батальона.

— Что случилось?

— А хрен его знает, Андрей! То ли война, то ли еще что…!

Сапоги, портупея, головной убор — я готов. Время позднее, но батальон напоминает муравейник. Все офицеры на месте, получают продукты, боеприпасы, снаряжение. И никто ничего не знает. Я решительно направился в кабинет комбата.

— Разрешите, товарищ майор!

— О! Андрей! А ты чего не уехал? — чему-то радуется комбат.

— Решил с утра выезжать, что толку в ночь ехать?

— Ну, так вот и езжай спокойно, мы завтра утром вылетаем куда-то на Кавказ, — коротко объясняет комбат, — тем более что дали команду «афганцев» не брать, пусть другие боевой опыт приобретут. И ты в любом случае не успеешь вернуться обратно из Алма-Аты.

— Успею! — резко бросаю я, — Включайте меня в списки, в семь утра я буду на месте.

Комбат удивленно качает головой. От Фрунзе до Алма-Аты автобус идет четыре часа. И ходят они только днем. Зато комбат, ты забываешь, что такси идет три часа, и ходят они в любое время дня и ночи, только денежки плати. И вчера я получил зарплату, которой мне как раз хватит на такси туда и обратно.

Оперативный дежурный в штабе округа в Алма-Ате меня принял сразу. Забрал документы и быстро сделал отметку в командировочном удостоверении. «Удачи, старлей! Тяжело вам там придется». И вновь такси несет меня в ночь. В неизвестность…. В семь утра я стоял с другими офицерами в строю.

Из Киргизии наш батальон прибыл в Ереван. Там нас прикомандировали к полку, стоящему под Ереваном. Нашего комбата отправили назад, а солдат и офицеров ротного звена прикрепили к этому полку на неопределенный срок. Командир батальона был назначен с местного полка, бывший «афганец», дважды орденоносец и просто толковый мужик. Наша рота получила задачу встать и не допустить столкновений между армянами и азербайджанцами на границе Нахичеванской ССР и Армении. А также обеспечить сохранность железнодорожных станций и узлов.

Что меня убило больше всего, когда нас отправляли сюда из Киргизии, так это команда вышестоящего начальства, что желательно офицеров-"афганцев" не брать, так как они уже имеют боевой опыт, а отправлять тех, кто ни разу не был в горячих точках. Дебилы! А кто же им будет боевой опыт передавать? Потому и захлебывались мы в своей крови, что воевали по устаревшим уставам да дураки нами командовали. Комбату в Киргизии я без обиняков заявил, что еду. Он спорить не стал и внес меня в списки. На жизнь мне давно плевать, а жизни этим салагам, не нюхавшим порох, хотелось спасти.

Афганский опыт помог быстро обустроить быт моей роты. Из заброшенных деревень мы привезли досок и дров, сколотили нары, столы, скамейки, от стоящих неподалеку пограничников провели к себе в палатки электричество и в наглую выбили от главы азербайджанского городка Ордубад под предлогом их защиты старенький черно-белый телевизор. В то время как другие начальники жевали сопли, боясь сделать что-то не так, их солдаты спали на земле, и многие болели, а у меня не было ни одного заболевшего. На войне — как на войне, нельзя долго думать, надо действовать. И делать все для своих солдат. А война все спишет. Всех офицеров привезли ко мне на экскурсию, показать, как надо обустраивать свой быт в полевых условиях.

Все-таки это был не Афганистан, а пока только разваливающийся Союз. Политики боялись принимать решения, военное положение не было введено, поэтому я не мог понять обоснованность и законность возложенных на меня задач и функций. Не мог понять, какие у меня права. Приехавший как-то замначпо дивизии начал ставить мне задачу:

— Товарищ старший лейтенант. Поступила информация, что с вашей стороны попытаются прорваться азербайджанские боевики на нескольких машинах, чтобы напасть на армянский город Агарак. Ваша задача не допустить прорыва, изъять оружие и арестовать боевиков.