Прощание славянки - Южный Вадим. Страница 28

— И сколько ты надеешься проработать киллером? — после затянувшегося молчания спросил я.

— Какая разница, Андрей? Можно подумать, у тебя другая профессия. Оба мы смерти ищем. Что? Не так? Только ты на государственном окладе сидишь, копейки получаешь, а я в творческом поиске, за твердую валюту работаю. И проживешь ты, может быть, не больше моего…. И валю я здесь тоже гадов, как и в армии на войне! Подонков! Они же здесь все друг друга заказывают! Партнеры по бизнесу, язви их в кочерыжку! Я ведь не простых работяг делаю, не женщин и детей. Один бандит другого заказывает, банкир совладельца заказывает, ты думаешь, они тут честным путем деньги заработали? Так что я тоже, пусть косвенно, но на Родину работаю, как и ты. Очищаю родную землю от негодяев. И знаешь, я за полгода считаю, стране больше пользы принес, чем за службу в Афгане или в Чечне. И при этом не сижу на шее у Родины, мне эти подонки и платят, которых я грохаю. И платят гораздо больше, чем ты заработал за всю свою службу.

— Давно с армии-то уволился, киллер?

— Полгода…. После Чечни. Дальше не смог служить. После того, как мы в январе Грозный брали…. Паша-Мерседес — ссука! Заказал бы кто-нибудь его! Сколько из-за этого долбона народа полегло…. Кинули мне на грудь орден Мужества к Красной Звезде за Афган и забыли про меня. Приехал я домой. Семьи нет. У матери на шее сидеть не будешь, а как попытался на работу устроиться, так вообще чуть с ума не сошел. Мы ведь служили и не знали, какая она — гражданская жизнь? А знаешь, какая она оказалась? Пока мы Родину защищали, подонки во власти и их родственнички всю страну прихватизировали, везде все частное. Куда ни сунься — предлагают или швейцаром, двери этим ворюгам распахивать, или сторожем, опять же этих ворюг охранять, или еще кем-нибудь, но только везде надо на этих жуликов пахать! Схватился я за голову, что делать — не знаю. Ну и под такое настроение встретил одного афганца, который мне эту работу предложил. Андрюха! Только не грузи меня, ладно! Понимаю я все, что когда-нибудь закажут и меня, что вечно это продолжаться не может, сколько веревочки не виться…. Да хрен с ним! Хоть немного русскую землю от подонков очищу. Они же себя неуязвимыми чувствуют! У них же все схвачено, и фээсбэшники, и менты, и налоговая, и прокуратура! И если боятся они кого-нибудь, то только меня! Что кто-нибудь заплатит, и приду я — беспощадный и жестокий! И плевать мне на то, что у них все схвачено и куплено!…

Брат встретил меня с распростертыми объятиями. Он уже достиг жизненного уровня и материального благополучия, когда про таких, как он, говорят — животик, ушки и кошелек. Его фирма преуспевала, он организовывал и проводил шикарные презентации, дружил с влиятельными людьми, и оказание помощи сродному брату было для него просто еще одним актом самоутверждения в этом мире.

На следующий день после моего приезда он купил мне однокомнатную квартиру в стареньком панельном доме, почти в центре Москвы и дал неделю на развлечения и праздношатание по городу. Как мы с ним и обговаривали в мой последний отпуск, когда я решил уходить из налоговой полиции, моя работа будет заключаться в том, что я умею лучше всего — в обеспечении безопасности физического лица, коим был мой брат.

Сомневаюсь, что ему действительно что-нибудь угрожало, скорее всего, ему было просто приятно осознавать, что целый бывший спецназовец десантно-штурмовой бригады и налоговой полиции, рукопашник и просто здоровый жлоб будет его охранять. Типичный комплекс неполноценности типичного нового русского. Однако проработали мы с братом только месяц.

Поначалу все было нормально. Я стал его тенью и следовал за ним везде, где ему приходилось бывать. Я не чувствовал себя быдлом, так как он представлял меня везде и всем как своего брата. Он гордился моим внушительным видом, а я гордился его положением и возможностями. Неудобства ненормированного рабочего дня, определенные лишения и трудности работы телохранителя после службы в армии не были мне в тягость, тем более за те деньги, что он мне платил.

Как обычно принято у новых русских, старую жену он оставил сразу, как только у него появились деньги. Новая, в соответствии с принятым у них стандартом, была на две головы выше его, бывшая фотомодель, бессовестно и нагло сосущая деньги. Конечно, стерва была красивая, молодая, поэтому полноценно удовлетворить ее в свои годы он не мог, что сам прекрасно понимал, и потому ревновал по всякому малейшему поводу и без повода.

Где-то на третью неделю моей работы он психанул, заметив, что его жена слишком уж приветливо мне улыбнулась, вечером нажрался вдрызг и начал высказывать мне претензии, что я засматриваюсь на его жену. Я перетерпел, а утром прямо сказал все, что думал по этому поводу. Он извинился, и мы пожали друг другу руки.

Однако через неделю, после очередной презентации, на которой он опять сильно перепил и попытался сам сесть за руль машины, я не пустил его на водительское место.

— Не понял! Ты что, забыл, кто тебе деньги платит? Да у меня все менты знаешь, где сидят! Хрен кто меня остановит! — орал он.

— Ты мне деньги платишь за работу, которую я обязан делать хорошо, — жестко ответил я, — и потому, пока отвечаю за твою жизнь, я не допущу с твоей стороны действий, которые могут принести тебе вред.

Он попытался отпихнуть меня, а когда понял, что ему со мной не справиться, психанул.

— Да ложил я на твои действия! Козел! Меня! В мою машину! Не пускать! Тебе машина нужна моя?! На! — кинул он в меня ключи от машины, — Что тебе еще надо?! Жену?! Дело мое?!

И рванул прямо по улице, матерясь и сыпля на мою голову всевозможные проклятия. Я потихоньку тронулся за ним, он заметил и, показав мне кукиш, начал останавливать проезжающие машины. Возле него тормознул старенький Жигуленок, в который он заскочил, со всей силы грохнув дверью. Плюнув в окно, я тронулся за ним, чтобы убедиться, что он приедет домой.

Отогнав машину в гараж, злой пришел домой, с твердым намерением утром поговорить с ним — нужны ему мои услуги или нет.

Он меня ждал. И видимо ждал всю ночь, не прекращая пьянствовать.

— Явился! Бр-ратик! — язык плохо повиновался ему, — Как вид-дишь, я живой! Что, не оправдались твои надежды, что я замерзну, заболею и умру?!

— Заткнись, — мои нервы были на пределе.

— Он еще мне рот затыкает! А я знаю, чего ты хочешь! Это у тебя на лбу написано! Что глазами лупаешь! Хочешь, чтоб я сдох, и тогда ты завладеешь моей женой, да? Бизнес мой по-братски заберешь, да? Ты же для этого приехал в Москву, только об этом и мечтаешь!

Я вытащил из кармана ключи от квартиры и машины, которые он подарил мне и швырнул ему в лицо. Брата у меня больше не было.

Так я остался один. Без денег, без квартиры, без прописки. Родине, которой я отдал всю свою сознательную жизнь, я тоже не был нужен. Я не получил и не имел от нее ничего. Она выкинула меня как использованный презерватив. Я остался с одним единственным желанием выжить в этом жестоком мире и доказать всем, а себе в первую очередь, что я хоть чего-то стою.

Благодаря тому, что через брата удалось познакомиться со многими людьми, я обратился к одному человеку, на которого работала многочисленная колония приезжих хохлов и молдаван. Он обеспечивал им проживание в рабочей общаге на окраине Москвы и предлагал варианты трудоустройства. Мне нужно было где-то жить, и я попросил его временно устроить меня в эту общагу. Он находился в курсе моих отношений с братом и знал причину нашего разлада. Ко мне относился с уважением и без проблем подселил в одну из комнат.

Сильно хотелось жрать. Я брался за любую работу, какая подворачивалась, чтобы заработать кусок хлеба. Я ненавидел сытых и самодовольных москвичей, шарахающихся от исходящей из меня злобы, ненавидел процветающих и наглых кавказцев, оккупировавших рынки и чувствующих себя в Москве вольготно, как дома.

Самым идеальным вариантом для меня оказалась работа на рынке. Здоровье у меня было, я разгружал мешки, ящики, сумки, коробки, перетаскивал их туда, куда показывали, когда удавалось что-нибудь украсть — воровал. На фоне других работяг я выделялся здоровьем, наглостью и злобой. После того, как я жестоко избил местного рыночного авторитета, наезжать на меня боялись. Постепенно сбилась бригада грузчиков, попросившаяся под мое «крыло», чтобы я держал им «крышу» и «разводил» конкурирующие с нами бригады.