Планета для робинзонов - Забелло Юрий. Страница 6

— Но, дядя, — возражала Селия, — мне же просто ничего не остаётся другого. Доходы мои стали меньше в десять раз, я уже не могу жить как раньше… Работать стенографисткой? Это выход. Но это же мизер… Вечные кредиты… А тут такие хорошие условия. И дело-то какое: учить детей из хорошей семьи! Меня же готовили к этому! Правда, в другой роли. В роли матери и хозяйки дома. Думаю, что я справлюсь и гувернанткой. Потом, когда я вернусь, можно будет подумать и о своих… Мне же всего девятнадцать! Пять лет пролетят быстро… К тому же, контракт уже подписан!

— Ты твёрдо решила, девочка?

— Да.

— Тогда послушай меня, старика. Я тут немного занимался этой Ассоциацией. Нет, нет, они не нанимают девушек, чтобы продать их потом в публичные дома. Уж в этом их никак обвинить нельзя… Меня беспокоит совсем другое. Организовал эту фирму мистер Джошуа Пендергаст, полковник. Знаешь, из тех южных полковников, которые никогда в армии не служили. Года три—четыре назад он и его друзья, как на подбор все крупные плантаторы, вдруг, ни с того, ни с сего, ликвидировали свои плантации, обратили в деньги все имущество и поехали в Новую Гвинею… И зачем? Учить чернокожих ребятишек! Не верится мне, что все здесь чисто! Откуда вдруг такое человеколюбие? Правда, те плантаторы, что остались, на земельной реформе потеряли гораздо больше…

— Ну вот, видишь, дядя? Они просто оказались более дальновидными.

— Так-то оно так… Но все равно, не нравится мне это дело…

— Дядя, а может быть, это все твои профессиональные привычки? Видеть везде и во всем преступление?

Майор Бакмастер, поседевший в борьбе с преступностью, промолчал. Через некоторое время он заговорил снова:

— Ладно, девочка, пусть будет по-твоему… Но на всякий случай я подарю тебе одну вещицу, — и вынул из кармана зажигалку.

— Зачем она мне? — удивилась Селия. — Я же не курю!?

— Это не зажигалка. Это — рация. Нажать нужно здесь… Видишь вот эту кнопочку сбоку? А говорить — сюда. Поняла?

Селия кивнула головой.

— Воспользоваться ею можно только один раз. Так что это — на крайний случай. Мало ли что может случиться? И ещё одно. Но это уже не только моя тайна. Об этом нигде, никому, никогда говорить нельзя. Там, среди учеников, есть наш человек. Мальчишка, правда. Но взрослых они к себе и не пускают. Зовут его — Каури. Странное имя. Ведь каури — раковинка, которую на многих островах в том районе используют вместо денег. К этому мальчишке можно подойти и сказать: «Каури, ты мне нужен для блага всех людей». Запомнила? Повтори.

Селия повторила пароль.

— Смотри же, никому ничего! Это только тебе на крайний случай, если вдруг окажется, что я был прав. А если там все хорошо — забудь обо всем этом… Ну, счастливого тебе пути, племянница… Хорошо, что твоя мать до брака с твоим отцом была замужем за Локхвудом. Никто и не знает, что её девичья фамилия — Бак-мастер! Ну, ещё раз — счастливо!

Селия улыбнулась своим воспоминаниям:

— Нет, дядя, ты просто старый ворчун, привыкший подозревать всех и все. Такие милые люди… Конечно, рассказывать им я ничего не буду, зачем их обижать?

И с этими мыслями она заснула. Селия не знала, что через несколько дней после её отъезда мистер Джошуа Пендергаст получил записку:

«Майор Бакмастер докладывал, что ему, через его знакомых, удалось внедрить к вам своего человека. Это — одна из девушек, прибывших с последней партией. Имя девушки, также как и этих знакомых, установить не удалось».

И сейчас, в ночной тиши, в том же самом доме, Кларенс Мэрчисон изучал эту записку, на которой было написано чётким почерком мистера Джошуа:

«Мэрчисон! Все двадцать девять девушек отобраны вами. В любом случае её надо установить за неделю до назначенного срока. Не позже! Джошуа».

2

Прошла первая неделя, вторая, месяц… Селия привыкла к распорядку дома. Привыкла сама по утрам убирать свою комнату. («Теперь, знаете, милочка, нет слуг. Чернокожие обучаются вести хозяйство, а не служить белым»). Она привыкла к детям, и те платили ей послушанием и прилежностью в занятиях.

По вечерам после ужина взрослые собирались в гостиной. Селия и Джорджина, жена старшего брата, по очереди играли на рояле. Иногда к ним присоединялся и Кларенс. У него оказался очень приятный баритон. Он с удовольствием пел под аккомпанемент Селии, а иногда они пели дуэтом. Тогда за рояль садилась Джорджина. Постепенно Селия стала убеждаться, что этот человек ей не безразличен. Она старалась ничем не выдать себя: неизвестно, как восприняли бы это миссис Мэрчисон и все остальные члены семьи.

День в доме начинался рано. Из своей комнаты Селия слышала, как мужчины поднимались, наскоро завтракали и уходили в поле и на скотный двор. Чуть позже мимо дома проходила вереница чёрных учеников, направляющихся туда же. Селия уже привыкла к этому ежедневному шествию «чёрных гномов в белых одеждах» — так про себя она их называла. Женщины и дети поднимались немного позже и завтракали все вместе. Затем миссис Мэрчисон начинала заниматься стряпнёй. Каждое утро ей помогали две чернокожие девочки. («Вы знаете, милочка, как мне трудно снова и снова им все объяснять. Каждый день новые девочки»)

В воскресенье все шли в собор. Белые занимали места на скамейках, по сторонам просторного нефа. Ученики стояли в проходе. Служба была очень простая. Сначала все вместе пели гимны. Белые — по молитвеннику, чёрные — на память. Потом кто-либо из старейших мужчин произносил проповедь. Снова гимн — и служба кончалась.

В первое же посещение Селия рассмотрела собор. Внутри он казался значительно меньше, чем снаружи. Может быть потому, что тот неф, в котором происходила служба, был отделен от остальных помещений. Все громадное сооружение покоилось на пяти цилиндрических колоннах. Селии трудно было оценить их размеры, так как в неф выходила только часть их поверхности, остальное было закрыто перегородкой. Кроме того, внутри оказалось гораздо темнее, чем можно было предположить, глядя на собор снаружи. Большая часть остекления оказалась покрашенной изнутри. Так что верхняя часть колонн вообще терялась в полумраке. Во всяком случае, Селия решила, что диаметр колонн — около двадцати ярдов, а высота — около восьмидесяти. В боковых приделах угадывались ещё какие-то металлические решётчатые конструкции вдоль всей колонны. Девушка даже удивилась, как нерационально используется вся эта громада, но постеснялась высказывать своё мнение, чтобы не оскорбить хозяев.

Здесь же она встречала своих подруг, с которыми успела сдружиться за время переезда через океан. Многие, так же как и она, жили в семьях членов Ассоциации и занимались воспитанием подрастающего белого поколения. Другие, в том числе и Оттилия, работали в школе для чёрных.

— Ты не представляешь себе, какая это интересная школа, — рассказывала ей Оттилия. — Никто ничего не пишет. Даже парт нет. Все сидят на полу под стенами, а учитель ходит по проходу.

— Как же ты их учишь? — удивлялась Селия. — Ты же не знаешь их языка?

О, они уже достаточно хорошо владеют английским! Я же занимаюсь с теми, что здесь уже третий год. С младшими занимаются другие. А у них такая память! У большинства, конечно. Стоит один раз рассказать, а на следующий день он или она тебе слово в слово все перескажут! Их и не надо учить писать, они и так все запомнят! Вот только надоедает рассказывать им разные евангельские истории. А ничего другого рассказывать нельзя!

— Почему?

— Ну, не знаю. Такой здесь порядок. Можно, правда, рассказывать им о сельском хозяйстве… Но тут я не специалист, боюсь напутать. А ты знаешь, — продолжала она, — у них скоро выпуск. Те, что уже третий год здесь, совсем пойдут домой. Каждый получит корову или свинью и семена для посадки, а те, что придут снова после сезона дождей, — только семена. Они все только и говорят о выпуске и о празднике, который будет перед выпуском. Прошлые годы так и было. Правда, окончательный выпуск — первый. Они все радуются, что теперь в деревнях будет много скота.