Путевые записки эстет-энтомолога - Забирко Виталий Сергеевич. Страница 15
— Тхэн… — выдавил я.
Он не ответил. Левый глаз смерил меня сверху вниз, и лишь тогда правое веко дрогнуло, и второй глаз стал медленно открываться. Так же неторопливо, расслабляясь, опустились руки, чуть согнулась спина, и тело Тхэна приняло нормальный вид сидящего пиренита. Лишь застывшее лицо и неподвижный взгляд красноречиво говорили, что последствия непонятного припадка полностью не исчезли. И неизвестно, когда пройдут.
Около часа я пытался разговорить Тхэна, заставить его сказать хоть слово. Но все мои ухищрения разбивались словно о глухую стену. Он сидел, подобно изваянию, вперившись в меня тяжелым немигающим взглядом. Я чувствовал, что он меня понимает, но то ли не может, то ли почему-то не хочет отвечать.
В конце концов я оставил его в покое и, поскольку уже начинало вечереть, принялся готовить ужин. Как я понял, рассчитывать на то, что Тхэн, как всегда, накормит меня, не приходилось.
Впервые на Пирене я сварил суп из земных концентратов. Пока я ходил за водой, включал насос и возился у печи, Тхэн, не отрываясь, наблюдал за мной, не по-человечески поворачивая голову чуть ли не на сто восемьдесят градусов.
Суп я разлил в две миски. Одну поставил перед Тхэном на землю, положил ложку, а сам сел напротив и принялся есть из другой.
— Попробуй, — предложил я ему. — Конечно, сублимированный суп уступает по вкусу натуральному, но столь же калориен.
К моему удивлению, Тхэн осторожно взял миску, потом ложку (никогда до этого он ложкой не пользовался — обычно ел руками, а юшку выхлебывал через край) и стал есть. Явно копируя меня. Но получалось у него плохо. Суп выплескивался не только из ложки, но и изо рта, растекаясь по рукам, бороде, груди, обливая ноги. Когда он вычерпал весь суп, пожалуй, только спина осталась не забрызганной.
— Пойди, искупайся, — посоветовал я, собирая посуду.
Тхэн и не подумал пошевелиться. Но когда я понес грязную посуду к реке, он встал и, покачиваясь, неуверенно двинулся за мной. Словно никогда до этого не ходил.
Я вымыл посуду и снова посоветовал ему искупаться. И опять он никак не отреагировал на мои слова. Стоял и молча наблюдал за мной. При этом я заметил, что радужки у него намертво застыли посреди глазных яблок, и если ему нужно было куда-то посмотреть, он поворачивал голову. Словно андроид с жестко установленными фотоэлементами.
Я включил насос и окатил Тхэна водой из шланга. Он пошатнулся и чуть было не упал. Но не от неожиданности — он даже глаз не закрыл, когда в них попала струя. Просто напор воды нарушил его равновесие.
Мне очень хотелось забраться в палатку, чтобы хоть одну ночь выспаться по-человечески, но я пересилил себя и, как обычно, расстелил спальник на земле. И, так как заговаривать насекомых в эту ночь было некому, опрыскал все вокруг репеллентом. Вернувшиеся в сумерках с пастбища долгоносы жалобно заскулили и, недовольно взбрыкивая, ушли в ночь.
«Как бы не разбежались», — подумал я. Впрочем, кажется, теперь это не имело никакого значения.
Приняв две таблетки тониспада, я лег на спальник вверх лицом. Так лучше всего было наблюдать за Тхэном и не упускать его из виду.
Тхэн долго стоял метрах в пяти от меня, четким силуэтом вырисовываясь на фоне звезд, но затем все-таки сел. Спиной к реке, лицом ко мне. Как видно, вести сегодня переговоры с Колдуном он не собирался.
Две таблетки тониспада позволяли отдыхать, не закрывая глаз. Я словно раздвоился. Почти весь мозг спал, бодрствовала лишь та его часть, которая еще в реликтовые времена среднего карбона заставила моих земноводных пращуров в поисках спасения от хищников выбраться из воды и утвердиться на суше, а потом весь последующий эволюционный период охраняла от исчезновения. Я знал, что сплю, но одновременно с этим видел над собой звезды, реку в ногах, колышущуюся от ветра траву и застывшую черную тень моего проводника. Чувство опасности необыкновенно обострилось и будило меня даже от неслышного пролета одиночных ночных насекомых, изредка с дури залетавших в опрысканную репеллентом зону. Но потом сознание затуманилось, и впервые на Пирене я увидел сон.
Я сидел в утлой лодке на корме, а на ее носу стоял Колдун хакусинов и сверлил мой мозг тяжелым недобрым взглядом.
— Что ты сделал с Тхэном? — жестко спросил он, и в моей голове вспыхнула разрастающаяся точка боли.
— Я не трогал Тхэна, — ответил я, но не услышал своего голоса.
Не услышал его и Колдун.
— Не молчи, темный человек, — продолжал жечь словами мой мозг Колдун, раздувая огонек боли. — Не прячься от меня. Я знаю, что ты меня слышишь.
— Твой Тхэн заболел! — беззвучно закричал я. — И я здесь ни при чем!
— Так что ты сделал с Тхэном? Почему я его не чувствую?! — терзал меня Колдун.
Боль стала невыносимой. Еще мгновение, и ее пожар взорвался бы ядерной вспышкой.
— Прекрати!!! — заорал я и вскочил. И едва успел отбить тянувшуюся к моей голове руку Тхэна.
— Что тебе?! — стоя на коленях, крикнул я в темноту его лица. — Я предупреждал, чтобы ты не вздумал ко мне прикасаться!
Мои слова не оказали на него никакого действия. В слабом свете далеко установленного от нас светильника автоматического сачка я увидел, как руки Тхэна вновь потянулись ко мне. Тогда я рванул из кармана парализатор и выстрелил.
Тхэн застыл с протянутыми руками, а затем медленно, как статуя, завалился на бок с деревянным стуком. Я стер холодную испарину с лица, отдышался и подождал, пока бешено колотящееся сердце не успокоится. И только затем оттащил застывшее в параличе тело Тхэна в сторону.
— Запомни, — сказал я, нагнувшись над ним, — сейчас я устанавливаю на парализаторе максимальную мощность. И если ты еще раз попытаешься прикоснуться ко мне, то будешь мертвым.
Поправив сползшие с рук металлизированные перчатки, я вернулся к расстеленному на земле спальнику. Теперь можно спать спокойно. До утра Тхэн был полностью обездвижен.
Но спокойно заснуть не удалось. Не успел я улечься, как из тьмы равнины донесся перепуганный визг долгоносое, и земля задрожала от их бешеного галопа. А затем все звуки ночи перекрыл леденящий душу торжествующий рев пиренского голого тигра, оповещавшего окрестности об удачном окончании своей охоты.