Денис Давыдов (Историческая хроника) - Задонский Николай Алексеевич. Страница 53

И Раевский, пододвинув свечу, прочитал:

– «Единая храбрость и усердие российских войск могли избавить меня от истребления толико превосходным неприятелем и в толико невыгодном для меня месте. Я сам свидетель, как многие штабобер– и унтер-офицеры, получа по две раны, перевязав оные, возвращались в сражение, как на пир; не могу довольно похвалить храбрость и искусство артиллеристов. В сей день все были герои!»

Дверь в горницу внезапно распахнулась. Вбежал разрумянившийся, оживленный Николенька. Приветливо поздоровался с Денисом, подсел к отцу. Тот ласково погладил кудрявую голову мальчика, посмотрел на него с нескрываемой гордостью и неожиданно спросил:

– А ты знаешь, дружок, зачем я нынче водил тебя с собой в дело?

Николенька поднял на отца счастливые влажные глаза, ответил не задумываясь:

– Да, папа. Чтоб умереть вместе! 22

IV

Чем дальше продвигались в глубь России французские войска, тем все больше мрачнел Наполеон. Ни один из его как будто тщательно продуманных планов не осуществлялся. Разъединить и разбить по частям русские армии не удалось. Барклай не остановился в Дрисском лагере и не дал сражения под Витебском, как того желал французский император. Багратион дважды, словно мальчишку, обманул маршала Даву и привел свои войска к Смоленску, где первая и вторая армии соединились.

В кровопролитных столкновениях с русскими арьергардами французы, несмотря на превосходство в силах, нигде не добились решительного успеха. Русские солдаты дрались как львы. Русские генералы, по крайней мере такие, как Раевский, Дохтуров, Коновницын, Платов, оказались во многих случаях искусней прославленных французских маршалов.

И вообще эта военная кампания никак не походила на те, которые Наполеону приходилось вести прежде. Арман Коленкур, находившийся при императоре, записывал:

«Местных жителей не было видно; пленных не удавалось взять, отставших по пути не попадалось; шпионов мы не имели. Мы находились среди русских поселений, и тем не менее, если мне позволено будет воспользоваться этим сравнением, мы были подобны кораблю без компаса, затерявшемуся среди безбрежного океана, и не знали, что происходит вокруг нас… Через несколько дней после нашего прибытия в Витебск, чтобы раздобыть продовольствие, приходилось уже посылать лошадей за 10-12 лье от города. Оставшиеся жители все вооружились; нельзя было найти никаких транспортных средств. На поездки за продовольствием изводили лошадей, нуждавшихся в отдыхе; при этом и люди и лошади подвергались риску, ибо они могли быть захвачены казаками или перерезаны крестьянами, что частенько и случалось» 23.

Вот этот особый характер войны, заметно усиливавшееся сопротивление народа тревожили французского императора больше всего… Начиная вторжение в Россию, хорошо осведомленный о бедственном состоянии крепостного крестьянства, продолжавшего борьбу с помещиками, Наполеон никак не предполагал, что эти самые крестьяне в то же время так пламенно любят свою родину, что они согласятся скорее умереть, чем примириться с тем, чтобы чужеземцы топтали землю их предков. А дело обстояло именно так.

Правда, в первые дни войны среди некоторой части крестьянства распространился слух, будто Наполеон хочет освободить их от крепостной зависимости. Слух этот смертельно напугал царское правительство и крепостников-помещиков 24. Однако пугаться им было нечего. Ведь Наполеон уже не был генералом Бонапартом, некогда командовавшим республиканскими войсками. Он был самодержцем, стремившимся упрочить монархическое правление, и не менее, чем крепостники-помещики, опасался революционных действий народа.

Опираясь в захваченных местностях на некоторую часть помещиков, не эвакуировавшихся в глубь России, Наполеон сразу и решительно встал на защиту их классовых интересов. Уже в начале июля население литовских городов и сел читало следующее объявление:

«Все крестьяне и вообще сельские жители обязаны повиноваться помещикам, владельцам и арендаторам имений или лицам, их заступающим. Обязаны ничем не нарушать собственности, исполнять все предписанные им работы и повинности, исполнявшиеся до сего времени».

И когда дворяне Витебской и Могилевской губерний обратились к Наполеону с просьбой защитить их от своих собственных крестьян, самочинно захвативших землю, император приказал немедленно создать карательные экспедиции для «подавления крестьянских бунтов против помещиков».

Карательные экспедиции, грабежи и насилия неприятельских войск, чинимые над мирным населением, лишь усиливали его лютую ненависть к чужеземцам.

Народ всюду поднимался на борьбу. Литовские и белорусские крестьяне, сжигая продовольствие и фураж, чтоб не попали в руки неприятеля, бежали в леса и первыми, по собственному почину, начали народную партизанскую войну.

По глухим лесным тропам и по оврагам, следом за наполеоновскими войсками шли вооруженные топорами и вилами русские, украинские, литовские и белорусские партизаны, нападая на отдельные войсковые подразделения, уничтожая обозы, захватывая оружие.

Для защиты своего тыла и борьбы с партизанами Наполеон вынужден был выделять крупные воинские силы, тем самым чувствительно ослабляя армию, и без того изнуренную длительными маршами. Положение ухудшалось с каждым днем. Мысли о мире теперь все чаще и чаще приходили в голову французского императора.

– Я хочу мира, и я не был бы требователен в вопросе об условиях мира, – признался он Коленкуру. – Если б Александр прислал ко мне доверенное лицо, мы могли бы быстро прийти к соглашению… Есть много способов уладить дело так, чтобы русские не остались слишком недовольными и не убили Александра, как его отца…

Народная война, встревожившая Наполеона, явилась непредвиденным обстоятельством и для царского правительства. Узнав о первых партизанских действиях в тылу противника, Александр крепко задумался. С одной стороны, было очевидно, что именно такая война поможет быстрее уничтожить неприятеля, а с другой – страшили последствия. Расправившись с иноземными грабителями, вооруженный народ мог восстать внутри страны. Палка была о двух концах. Александр дал указание военному министру относиться к действиям партизан с большой осторожностью и от выдачи им оружия воздержаться. «Война народная слишком нова для нас, – записал тогда русский офицер Глинка. – Кажется, еще боятся развязать руки…»

Во всяком случае, никакой помощи партизанам царское правительство оказывать не собиралось.

Первым знакомым офицером, которого встретил Денис в Смоленске, был Дибич. Он служил в штабе корпуса Витгенштейна, прикрывавшего Петербургскую дорогу, и примчался с известием о победе над войсками маршала Удино, одержанной при Клястицах отрядом Кульнева.

Дибич сообщил и подробности дела. Наголову разбив авангардные части противника, захватив большой обоз и девятьсот пленных, Кульнев увлекся преследованием и наскочил на главные силы французов.

Вынужденный отступать под сильным натиском превосходящих неприятельских сил, Кульнев стал переправляться через реку Дриссу. В это время снарядом, разорвавшимся вблизи, ему оторвало обе ноги. Кульнев упал, но, увидев приближавшуюся неприятельскую кавалерию, опасаясь, что его могут захватить, собрал последние силы и, сорвав с себя генеральские эполеты и ордена, сказал адъютанту:

– Спрячь эти знаки, дабы неприятель не тешил себя мыслью, что ему удалось убить русского генерала! VI

И через несколько минут скончался.

Тело любимого командира солдаты врагу не отдали, вынесли из боя, похоронили с воинскими почестями недалеко от места сражения.

Дениса печальная весть совершенно расстроила. После смерти отца это была самая тяжелая утрата. Ведь столько прекрасных воспоминаний связывалось с душевно близким ему Яковом Петровичем!..