Денис Давыдов (Историческая хроника) - Задонский Николай Алексеевич. Страница 62

Денис рассчитывал, что стрельба вызовет переполох, принудит неприятеля искать другое место для привала. И не ошибся.

Едва казаки произвели выстрелы и удалились, как весь транспорт выступил из деревни, растянулся по дороге. Внезапный налет из засады, произведенный партизанами, позволил легко управиться с конвоем. Четыреста отбитых пленных со слезами на глазах благодарили своих избавителей. Все они выразили желание вступить в партизаны. Денис отобрал двести пятьдесят человек и создал целую пехотную роту, поручив начальство над ней отставному мичману Николаю Яковлевичу Храповицкому.

После этого партизанский отряд, обремененный огромной добычей, остановился для краткого отдыха в селе Городище и соседней деревне Луги на реке Угре, недалеко от Знаменского. За неделю партизаны взяли в плен пятнадцать офицеров и девятьсот восемь рядовых, захватили тридцать шесть палубов со снарядами и патронами, сорок провиантских фур, сто сорок четыре вола и больше двухсот лошадей.

Послав об этом рапорт в главную квартиру армии и не позабыв уведомить также генерала Шепелева, Денис помчался в Знаменское для личного осмотра ополчения.

Капитан Бельский встретил его радостным сообщением:

– Пятьсот человек полностью готовы к походу, Денис Васильевич. Помимо этого, вооружено еще полторы тысячи новых ополченцев, стоящих в соседних деревнях. Рвение крестьянства к защите отечества столь велико, что в случае нужды мы сможем поставить под ружье не менее шести тысяч.

– А как обстоит дело с командирами? – осведомился Денис.

Настроение капитана Бельского мгновенно изменилось. Лицо приняло почти сердитое выражение.

– Плохо, Денис Васильевич, скрывать нечего. Служившим в солдатах старикам приходится поручать взводы.

– Где же помещики, изъявившие согласие служить?

– Предпочли остаться дома, довольствуясь ношением охотничьих кафтанов и пистолетов за поясом, – иронически заметил Бельский.

– Как? Все до одного?

– Кроме известных вам господ Татаринова и Макаревича, кои с усердием начальствуют над ротами.

Поведение местного дворянства до такой степени возмутило Дениса, что он воскликнул:

– Ах, канальи! Под суд бы отдать за потерю дворянской чести!

И тут же вспомнилось Денису, как несколько дней назад в селе Теплухе, где заночевали партизаны, к нему явился пожилой, невысокого роста крестьянин в худом зипуне и лаптях. Звали его Федором Клочковым. Он был дворовым человеком господ Кирсановых, проживавших близ Царева Займища и при первом слухе о приближении неприятеля бежавших в столицу. Федор поступил иначе, чем его господа. Когда французы вошли в деревню, он впустил к себе нескольких солдат, напоил водкой и брагой, а ночью, закрыв окна ставнями, а двери добрыми засовами, поджег избу, затем бежал в лес, где заранее были укрыты жена и дети. Так сделали и другие крестьяне села.

И теперь Федор, оставив семью, пришел просить, как великой милости, позволения служить в армейском партизанском отряде.

– Зачем же тебе, любезный, непременно в наш отряд хочется? – сказал Денис. – Поступал бы в ополченцы, а мы люди военные… Слышал небось про ополчение?

– Слыхал… Да ведь там когда еще бог приведет переведаться с неприятелем, а тут всегда на тычку! – ответил Федор.

– Ну, если уж так любишь воевать, тогда в солдатах служить надо…

Федор поднял светлые кроткие глаза и неожиданно признался:

– Да что, ваше высокоблагородие, какой из меня солдат! По мне, сроду бы не воевать – куда лучше! Мы спокон веков на своей земле сидим, пашем, да сеем, да хлеб собираем, никого не обижаем, оттого мирянами и прозываемся…

– Но ты же сам только что высказал желание поскорей с неприятелем переведаться! – перебил Денис, несколько озадаченный признанием.

– Тут уж такой случай, – ответил Федор. – Как вора не бить, коли он в твою избу лезет? До сердца довели лиходеи… Вон бабы и те за вилы берутся… – И, чуть помедлив, добавил: – Я у покойного старого барина в охотниках ходил. И стрелять научен, и на конях езживал, и все места окрест мне известны, куда хошь приведу и выведу… Пригожусь вашей милости!

Последний довод оказался самым существенным. Денис оставил крестьянина при отряде. И скоро убедился, что приобрел не только хорошего проводника, но и прекрасного разведчика. В последних поисках Федор, не уступая в ловкости Крючкову, достал трех «языков», завоевав среди партизан славу храбреца.

«Насколько же простой народ возвышается в любви к отечеству над некоторыми потомками древних бояр», – подумал Денис, вспомнив этот случай.

А капитану Бельскому сказал:

– Делать нечего. Не желают господа дворяне помогать, без них обойдемся. Я дам вам нескольких ефрейторов и унтеров из отбитой нами партии пленных.

IX

Петр Петрович Коновницын, назначенный дежурным генералом главной квартиры, знал Дениса Давыдова как храброго, опытного, исполнительного офицера. Получив поздним вечером в Красной Пахре первый рапорт об успешных действиях партизанского отряда в районе Царева Займища, Коновницын поспешил доложить об этом Кутузову.

– Я полагаю, ваша светлость, – добавил от себя Коновницын, – похвальное начало подполковника Давыдова заслуживает всяческого внимания. Выделение нескольких подобных армейских партизанских отрядов для действий в тылу и на флангах противника представляется мне мерой вполне разумной…

– Согласен, согласен, голубчик, – одобрительно кивнул головой Кутузов. – Сам постоянно об этом думаю… Дело нужнейшее! Давай-ка попробуем отрядить еще генерал-майора Дорохова, он давно уже счастья попытать охотится… А уж там, как дальше поступить, – посмотрим! Да в приказах-то, голубчик, – тяжело вздохнул Кутузов, – легкие эти отряды партизанскими именовать воздержись. В Петербурге всему свое толкование дают. Как еще кому взглянется!

Оставшись один, Михаил Илларионович еще раз прочитал рапорт Давыдова, оставленный на столе Коновницыным, и, усевшись поудобнее в глубокое кресло, по привычке скрестив руки на животе, погрузился в размышления.

В огромной пользе, какую могут принести партизанские отряды, главнокомандующий не сомневался. Партизанская система при том положении, в каком находилась неприятельская армия, являлась одним из лучших способов быстрее истребить живую силу и материальные средства противника. Но существовали причины, требовавшие осторожности при разрешении этого вопроса. Получивший после Бородинского сражения чин фельдмаршала и как будто облеченный всей полнотой власти, Кутузов продолжал постоянно чувствовать скрытое недоброжелательство к себе императора Александра, особенно усилившееся после оставления Москвы.

Кутузов не искал ни чинов, ни почестей и не стремился к тому, чтоб заслужить царское благоволение. Кутузов, более всего дороживший доверием народа и войска, ставил перед собой задачу: с наименьшими потерями и жертвами для русских поскорее освободить от неприятеля отечество, истребить чужеземцев, посягнувших на честь и независимость отчизны. И все свои, силы, обширные знания и богатый военный опыт отдавал на выполнение этой задачи. Он был уверен, что при Бородине неприятельской армии нанесена смертельная рана, что в Москве эта армия станет разлагаться, что Наполеон вынужден будет рано или поздно начать отступление.

Кутузов с необычайной дальновидностью предвидел и то, что Наполеон, оставив Москву, попытается прежде всего прорваться на Калугу, в плодородные, не истощенные войной районы, и поэтому заранее принял меры, чтобы сорвать этот план, заставить неприятеля возвращаться обратно по разоренной Смоленской дороге.

Сохраняя в тайне свои планы, Кутузов на военном совете в Филях заявил, что намерен продолжать движение на Рязань, но, как только русские войска дошли до Боровского перевоза, неожиданно приказал повернуть к Подольску, затем вывел всю армию на Калужскую дорогу в районе Красной Пахры.

Этот блестящий фланговый маневр был совершен так внезапно, что французы потеряли даже след русской армии и Наполеон лишь через двенадцать суток узнал, где она находится.