Донская либерия - Задонский Николай Алексеевич. Страница 8
Сейчас же раздался оглушительный свист, грянули выстрелы, со всех сторон выскочили вооруженные ружьями, топорами и вилами люди. Драгуны были перебиты. Конвойные казаки из охраны старшин связаны.
Долгорукий и офицеры, услышав выстрелы, вскочили, схватились за лежавшие рядом пистолеты. Сонные денщики вздували огонь. Дверь находилась на крепком запоре, но ее уже выламывали. Прошли секунды. Свет вспыхнул, зачадила и затрещала лучина, и это было последнее, что увидели Долгорукий и бывшие при нем офицеры. Спустя минуту обезображенные их трупы лежали у крыльца станичной избы. Булавин приказал побросать их в волчьи ямы.
Разгром сыскного отряда и гибель Долгорукого были столь молниеносны, что с тех пор, если случалась с кем внезапная смерть, в народе говорили: «Кондрашка хватил».
Лишь одному конвойному казаку удалось предупредить о нападении булавинской вольницы ночевавших у станичного атамана казацких старшин, и они, «устрашась того, пометались на подводничьи лошади верхами без седел и побежали в степь все врозь и друг друга не сведали, кто куды побежал, а ночь была темная».
Булавин, войдя в атаманскую избу, застал там только старшину Григория Матвеева. Он лежал на койке и бился в трясовице то ли от болезни, то ли от страха.
Булавин спросил:
– Куда ж товарищи твои старшины сбежали?
Матвеев, заикаясь, ответил:
– Ох, не ведаю ничего… Свалил и скрутил меня злой недуг…
Булавин строгим голосом сказал:
– Мы не самовольно князя и будучих при нем побили, не одни о том думали, а со стариками войсковыми… Завтра дам тебе подводу, поезжай скорей в Черкасск и объяви атаману Лукьяну Васильичу, что свершили-де Булавин с товарищами расправу по его грамотам…
А у станичной избы в это время голутвенные дуванили захваченный княжеский обоз. Господскую обувь и одежду напяливали прямо на лохмотья. Из разбитых бочек вино черпали шапками. Захмелевший Панька Новиков, сжимая в руках добытое драгунское ружье, горланил:
Голутвенные встречали Булавина восторженно, как всеми признанного любимого атамана. И это было ему приятно и вместе с тем наполняло душу смутной тревогой. Что делать дальше? Черкасские старши?ны, несомненно, желали, чтоб, покончив с князем, он, Булавин, утихомирил и распустил собранную им вольницу, которая могла в конце концов напасть на домовитое казачество. Булавин понимал и в какой-то степени, как старожилый зажиточный казак, разделял опасения старши?н. Но, с другой стороны, убийство князя еще крепче связало его с голытьбой, требовавшей «идти в украинские города для коней и для добычи», и с этими требованиями нельзя было не считаться.
Булавин, будучи в Шульгинском городке, так и на принял никакого решения. Он явно колебался, ему на хотелось разрывать уз с донской старши?ной.
Булавин отправляет в Черкасск, помимо Матвеева, еще двух казаков с донесением войсковому атаману об успешном исполнении порученного ему дела, извещает атаманов верховых городков о гибели Долгорукого и предлагает «побить до смерти» остальных офицеров, посланных к ним для сыска, но это делается в полном соответствии с желанием донской старши?ны. Булавин посылает своих казаков по разным дорогам, чтоб перехватить ехавшего из Воронежа дьяка Алексея Горчакова, но этот дьяк угрожал не ему одному, а всему зажиточному казачеству, бахмутские земли и промыслы которого собирался описывать.
И, наконец, Булавин направляет свою вольницу под Изюм, имея явное намерение разорить владения Изюмского полка, но известно, что изюмцы старинные враги не только Булавина, а прежде всего того же домовитого донского казачества и черкасской старши?ны.
Таким образом, на первых порах действия Булавина сковывались его соглашением с войсковым атаманом, и Булавин этого соглашения не нарушал.
Острогожский казак Владимир Мануйлов с товарищем, бывшие по своим делам в Старо-Боровском городке, дали нижеследующее показание:
«Октября двенадцатого дня в том городке наехали на них донские казаки, которые забунтовали, а атаман у них Булавин, и при нем было казаков конных с пятьсот человек, да пеших столько же. И того городка атаман со всею станицею встретили его с хлебом, вином и медом, и приняли его в станичную избу. А при атамане Булавине были: один называется полковником, прозвище Лоскут, сходец с Валуйки, про которого сказывают, что он был при Стеньке Разине лет семь; другой называется полковником же, староайдарского атамана сын; третий называется коротояцкий подьячий. Да при них-де было человек с пятьдесят, которых называли сотниками. А остальные были около станичной избы. И в то время боровской атаман со всею станицей говорил ему, Булавину, и всем его старши?нам: заколыхали вы всем государством, что вам делать, если придут войска из Руси, тогда и сами пропадете и им пропасть же будет?
И тут атаман Булавин сказал: не бойтесь-де, для того, что он то дело начал делать не просто, был он в Астрахани и в Запорожье и на Терках, и они, астраханцы и запорожцы и терчане, все ему присягу дали, что им быть к нему на вспоможение в товарищи, и вскоре они к ним будут. [11]
А ныне пойдут они по казачьим городкам в Новое Боровское, в Краснянск, на Сухарев, на Кабанье, на Меловой Брод, на Сватовы Лучки, на Бахмут. И идучи будут казаков к себе приворачивать. А если которые с ними не пойдут, и они-де их, назад вернувшись, будут жечь, а животы грабить. И как городки свои к себе склонят, пойдут Изюмским полком до Рыбного, и конями, ружьями и платьем наполнятся и пойдут на Азов и на Таганрог и освободят ссылочных и каторжных, которые будут им верные товарищи, потому что у них есть заобычные.
А на весну, собрався, пойдут на Воронеж и до Москвы, и идучи, которые не будут к ним уклоняться, и тех станут бить.
А Лоскут-де, которого называют полковником, говорил ему, Булавину: чего-де ты боишься, я-де прямой Стенька, не как тот Стенька без ума свою голову потерял, а я-де вож вам буду.
И боровской атаман со всею станицею склонились и передались Булавину и пошли за ним в Новое Боровское. И новоборовский атаман с казаками, его, Булавина, встретив, склонились и передались и пошли за ним же. А передались ему, Булавину, их казачьи городки по Донцу: Трехизбянский, да Старое и Новое Боровское, да Новый Айдар, Шульгин, Белянск…». [12]
Вскоре, однако, события развернулись таким непредвиденным и странным образом, что Булавину пришлось изменить все первоначальные планы и замыслы.
V
Войскового атамана Лукьяна Максимова одолевали беспокойные мысли, и причин для этого с каждым днем становилось все больше. Булавин соглашения с ним не нарушал, никаких своевольств не чинил, но тайные соглядатаи доносили, что стоило лишь появиться слуху о сборе Булавиным вольницы, как во всех верховых донских, и донецких, и хоперских городках заволновалась голытьба. Имя отважного атамана передавалось из уст в уста, гультяи двигались к нему толпами. А в низовых донских станицах участились случаи неповиновения батраков домовитым казакам, драк, грабежей; у самого Лукьяна Максимова осмелевшие воровские люди отогнали из табуна полсотни лучших коней. Шатость чувствовалась повсюду. А что же будет, когда молва вознесет Булавина как избавителя от всем ненавистного сыска?
Однажды, встретив Илью Зерщикова, войсковой атаман высказал без утайки свои опасения. Зерщиков пожал плечами.
– Сыск прикончить так или иначе нужно, Лукьян Васильич… А там видно будет.
– Так-то оно так, а все же… Бережливого бог бережет. Слыхал небось, сколь знатных стариков и добрых казаков при Стеньке Разине погублено?
– Сами старики были виноваты… зря поноровку давали Стеньке-то…
– Я ж о том и толкую. Боюсь крамолы. Голытьба удержу не знает… Кабы от Кондрашкина начатка большого худа прямым казакам не учинилось.
11
Весьма важный вопрос о том, действительно ли Булавин заранее договаривался с астраханцами, запорожскими и терскими казаками о помощи на случай восстания, до сих пор никем из историков не поднимался. А между тем решение этого вопроса имеет очень важное значение.
Возможно, Кондратий Булавин сказал о своей связи с астраханцами, запорожцами и терскими казаками для того, чтоб укрепить доверие к себе восставшей голытьбы, а возможно, казак Мануйлов, давая показания, просто присочинил эту фразу. В свое время, работая над первым очерком о Булавине, я, как и другие его биографы, тоже этой, никакими документами не подтвержденной фразе значения не придал Однако впоследствии, продолжая работу над булавинскими материалами, я обнаружил некоторые документальные намеки на возможную связь Булавина с теми казаками, о которых он сказал.
Английский посланник при русском дворе Чарльз Витворт 5 мая 1708 года в письме к статс-секретарю Гарлею прямо указывал, что Булавин «участник астраханского бунта, успевший бежать».
О том, что Булавин еше до восстания бывал в Запорожье, можно догадываться по тому, что после предательства войскового атамана он появляется в Сечи как старый знакомый запорожцев, превосходно осведомленный о всех их обычаях.
Несомненно, бывал Булавин и у кубанских казаков, среди которых находился его брат и много приятелей. В письме к кубанским казакам 27 мая 1708 года Булавин называет их по именам, бьёт челом «всем приятелям, с которыми мы зиму зимовали и нужду терпели». Таким образом, имеются основания полагать, что Булавин начал думать о возможности восстания не осенью 1707 года, а значительно раньше.
12
В этом красочном и довольно достоверном свидетельстве очевидца вызывает сомнение лишь упоминание о якобы замышляемом Булавиным походе на Азов и Таганрог, а затем на Воронеж и Москву. Мануйлов, вероятно, слышал об этом от булавинской вольницы, среди которой подобные разговоры велись непрестанно. Сам же Булавин столь широкого замысла тогда еще не имел, его намерения ограничивались тем, чтоб добыть своим голутвенным зипуны, коней и оружие во владениях всем ненавистного Изюмского слободского полка и зимовать в Изюме, о чём и сообщила царю Петру донская войсковая старши?на.