Смутная пора - Задонский Николай Алексеевич. Страница 46

Генералы продолжали упрашивать короля и, наконец, убедили принять их предложение.

Назначив главнокомандующим оставляемой армий генерала Левенгаупта, король приказал готовить переправу. Он брал с собой генералов Гилленкрока, Спарре и Лангеркрона, отряд драбантов и тысячу гвардейцев.

Была уже ночь. По берегу горели костры. Солдаты жгли факелы.

Всюду слышался негодующий ропот:

– Черт нас занес в эту страну!

– Король и генералы убегут, им всюду местечко найдется, а мы – расплачивайся головами!

– Не надо было королю слушать гетмана Мазепу, наобещал он много, а ничего не исполнил!

– Повесить бы его за ноги на первом дереве!

Многие шведы, понимая свою обреченность, решили, несмотря на запрещение Левенгаупта, покинуть армию, бежать вслед за королем. Будь что будет!

Лишь только королевский паром отчалил от берега, они стали переправляться через Днепр вплавь. Некоторые погибли, иным удалось присоединиться к королю.

Рассветало… Королевский отряд, соединившись за рекой с гетманом и его свитой, быстро уходил в степь.

Левенгаупт приводил в порядок оставшиеся войска. В это время на ближайших холмах показались передовые части конницы Меншикова.

Не приняв боя, но умышленно затянув переговоры, чтобы дать возможность королю уйти, Левенгаупт сдался.

Русским достался весь шведский обоз, двадцать восемь пушек, сто двадцать семь знамен и свыше шестнадцати тысяч пленных. [40]

Шведская инкурсия кончилась…

II

Еще до полтавской баталии Андрий Войнаровский предложил Мотре бежать с ним к русским. Мотря не захотела. Помимо жалости к гетману, который последнее время обращался с ней особенно нежно, ее удерживала боязнь плена, да и стыдилась она после стольких приключений показаться на глаза суровым родным.

Андрию не хотелось расстаться с ней. Слабовольный и нерешительный, стыдясь самого себя, он уже не пытался противиться течению событий, увлекавшему его за собой. Вместе с Мотрей он остался при гетмане, соединив с ним свою судьбу.

Во время переправы через Днепр оправившийся от испуга Мазепа предложил Мотре место в своей коляске.

Она смутилась. Ей показалось, что крестный подозревает ее тайно хранимую любовь к Андрию, и, чтобы не подавать лишнего повода, она согласилась, пересела к нему.

Андрий в своей коляске ехал сзади…

События последних дней он переживал мучительно. Полтавский бой, услышанные им проклятия Семена Палия, позорное бегство – все это так взволновало и потрясло его, что личные дела стали казаться мелкими, ничтожными…

«Убийца, предатель и кат народа» – эти слова батьки Палия сожгли, казалось, остаток уважения и доверия к гетману.

Смутные догадки подтверждались. Мазепа обманул и его и всех. Что, кроме чувства отвращения, мог теперь испытывать Андрий к дяде? Ему противно было искать сейчас объяснения с этим лживым человеком, он умышленно старался с ним не встречаться… Что еще мог сказать в свое оправдание гетман? Какую новую басню придумать?

Пришли к Войнаровскому и новые, более жуткие мысли о собственном позорном малодушии, которое привело его в ряды изменников. Андрий отгонял от себя эти мысли, они неотступно преследовали его…

Такая пытка становилась нестерпимой. Сердце содрогалось от ужаса и гнева. Чтобы немного забыться, ночью Андрий первый раз в жизни напился с казаками до потери сознания.

Мотря заметила и, полагая, что он сделал это из ревности к гетману, на одной из остановок подбежала к нему, шепнула:

– Я люблю тебя, Андрий! Разве ты не чуешь?

Войнаровский больно сжал ей руку.

– Тяжело мне, Мотря… душа горит…

– Ты не хочешь, чтоб я ехала с ним?

– Нет… другое… После узнаешь…

… Шесть суток томительно тянулась необозримая окутанная горячим маревом дикая степь.

Высокий, густой ковыль и травы давали приют множеству зверей и птиц, но не спасали людей от немилосердных, палящих лучей июльского солнца. Не хватало воды, кончились запасы продовольствия.

Беглецы двигались двумя отрядами. Мазепа со своим казацким конвоем ехал впереди, шведы следовали за ним в некотором отдалении.

Король, скрывая от приближенных боль растревоженной раны, старался всячески ободрять своих солдат, ел с ними овсянку, пробовал шутить, но все же в шведском лагере царило уныние. Непривычные к степному зною солдаты были угрюмы и злы.

Но Мазепа, казалось, не замечал неудобств. Раньше он не раз ходил здесь с войсками, знал все степные дороги, степные обычаи… Нахлынувшие воспоминания о прошедшей молодости и близость крестницы, сидевшей с ним рядом, наполнили старика чувством умиления.

Он сознавал, что возврата назад ему не будет, что затеянная игра бесславно проиграна, но, освободившись от гнетущего страха, старался всячески ободрить себя новыми планами… В конце концов много ли старику нужно? Отчизна от него отвернулась… Но была ли когда-нибудь эта казацкая страна, которой столько лет он управлял, его отчизной?

Забывая все хорошее, Мазепа припоминал десятки обид и огорчений, усиливал в себе злобное чувство к «москалям» и «хлопам»… Нет, он никогда не любил эту отчизну, он презирал ее… Досадно, конечно, что сорвалось задуманное дело и он не стал неограниченным владыкой этих глупцов. Жалко потерянных неисчислимых богатств, однако и с этим можно старику помириться… У него осталось еще золото, он купит превосходное имение и доживет остаток дней без хлопот, тихо и мирно.

Андрий и Мотря – единственные люди, к которым старик чувствовал привязанность, – ехали с ним… Они его не оставят, их ласки и заботы согреют его старость, она не будет одинока и печальна…

Догадывался ли Мазепа о любви Мотри к Андрию? Нет, он не догадывался, он знал все точно. Добрые люди, которые всегда найдутся при таких обстоятельствах, жалея гетмана, не преминули ему сообщить о тайных свиданиях крестницы с племянником. Мазепа сначала почувствовал нечто вроде уколов ревности, но вскоре успокоился и, по старой своей привычке, старался использовать чужую любовь с выгодой для себя… Ему было семьдесят лет, последняя вспышка страсти к Мотре угасла, связь давно прекратилась, он питал к крестнице лишь подобие отцовской нежности… Он в глубине души разрешал ей любить племянника. Мазепа до такой степени привык, стремясь к своей всегда корыстной и подлой цели, подчинять этой цели все чувства, что такое решение его не оскорбляло.

Больше всего на свете пугало его теперь одиночество. Покойная старость и забота близких людей – вот о чем мечтал он теперь. Открыть Андрию и Мотре свои истинные чувства, благословить их любовь – нельзя. Это развяжет их с ним, они могут в конце концов его оставить. Если же смотреть на их любовь сквозь пальцы, не подавая вида, что подозреваешь, можно до конца дней сохранить привязанность к себе обоих. Молодых людей в таких случаях всегда беспокоит глупая совесть. Они страдают от кажущейся греховности обмана и не решатся покинуть того, кого обманывают.

Мотря добра и жалостлива… Она никогда не узнает истинных его чувств и поэтому никогда его не оставит… Андрий – тот может. Мазепа не понимал всего, что творилось в душе племянника, но догадывался… «Его, очевидно, смутили события и бредни дурака Палия, – думал гетман. – Ничего! Он тоже не знает главного, а время скоро успокоит пылкость сердца…» Мазепа сделает его своим наследником. Андрий будет тайно любить Мотрю, и обман дяди будет искуплен его собственным обманом…

– Боже милосердный, до чего премудро устроил ты жизнь, – вслух произносит Мазепа. – Я буду вечно благодарить жизнедавца, что он, по справедливости своей наказуя меня за грехи многими бедами, послал такое утешение в печальной старости.

– Какое утешение? – посмотрев на него грустными глазами, спросила Мотря.

– Твою любовь, серденько, твою ласку… Тобой одной полна душа моя… Ты одна моя радость и жизнь…

Он нежно привлек к себе крестницу, она смущенно молчала.