Вдруг откуда ни возьмись - Задорнов Михаил Николаевич. Страница 3

И, наконец, главное, что меня в свое время поразило больше всего. В немецких банях мужчины и женщины находятся вместе в одних и тех же парилках совершенно нагими. Как те, так и другие. Моются в одних и тех же душевых. При этом разговаривают о погоде, политике, ценах и скидках, совершенно не испытывая друг к другу никаких чувств. Попав первый раз в немецкую баню, я сразу сказал, что наших мужиков в их баню без подготовки пускать нельзя. Наши на Севере детей на стройках делают, не снимая телогреек.

Ну и, учитывая сказанное, закончу свое отступление так: если немцу предложить с веником и стаканом водки, после селедочки в шубе, поросеночка под хреном, зайти в парилку, где сто сорок, он сначала умрет, потом с ним случится инфаркт.

– А у вас виски с содовой нет? – робко поинтересовался немец.

Еще раз напоминаю: то была Россия переходного этапа к рыночной экономике, когда рубль уже был близок к самоубийству, а товаров еще не было. Поэтому виски пили только редкие завсегдатаи различных заграниц.

– Вы что? Какие виски? – возмутился председатель, а вместе с ним и нефтяники помельче. – Виски вы еще у себя нахлебаетесь. А тут уж давайте по-нашенски. У нас есть такой напиток, называется «шило». Выпьете – будете нефтяниками! Мы за свои слова отвечаем!

Во второй половине своей юности я с агитбригадой ходил на наших судах по Северному морскому пути. Тогда и узнал, что «шило» – это особый согревающий напиток: спирт с перцем. Когда на атомоходе «Ленин» я вонзил в себя всего полстакана «шила», меня вместе с табуреткой пригвоздило к полу минут на двадцать. Хотя я был закален студенческой жизнью в общежитии. Можно себе представить, что было после такого же стакана с незакаленной немецкой немощью. Он в момент превратился в восковую фигуру из музея мадам Тюссо. В этой же позе его перенесли в гостиницу и уложили в кровать. Только заботливо надели галстук, чтобы тот не потерялся.

Проснулся наш немецкий шеф в восемь утра и, по-моему, в первый момент даже не понял, в какой стране он находится. Голый, в медицинском халате, с деловым галстуком на шее. А над ним уже стоят наши нефтяники. Все в костюмчиках, свеженькие, с утра супчику поели. Наши ведь всегда перед работой опохмеляются супчиком, вернее, наваром из мозговой косточки. И при этом приговаривают: «Однако оттягивает».

Стоят они над немцем, словно консилиум у постели умирающего. Главнокомандующий протягивает ему все тот же граненый стакан и говорит:

– На, выпей, полегчает. Отвечаю... Я по глазам немца вижу, что он хочет задать вопрос, но не может. По его взгляду вопрос мне понятен, и я его озвучиваю:

– Это что, тоже «шило»?

– Нет, «шило» льется вечером. А это на похмелье. Это «буравчик». Выпей, выпей. Нефтяником будешь!

«Буравчиком» меня угощали на атомоходе «Арктика». Могу засвидетельствовать: «буравчик» действительно не «шило», потому что «буравчик» – это не спирт с перцем, а спирт с небольшой добавкой жидкого азота. Кто-то из северян придумал, дабы спирт не так раздирал глотку, немного добавлять в него захолаживающего жидкого азота. Действительно, с такой добавкой, близкий к температуре абсолютного нуля, напиток, можно сказать, проскальзывает в организм, не задевая нежных слизистых оболочек гортани. Затем легкая фракция «буравчика» мгновенно испаряется с выдохом или иком, а спирт, как ценное вещество, остается в организме. Только пить «буравчик» надо очень быстро, ни в коем случае не смакуя, как виски с содовой.

Немцу очень хотелось стать нефтяником. Принял он «буравчик» и еще на пару дней поехал в гости к мадам Тюссо. Очнулся. А наши опять над ним в галстучках консилиумом собрались:

– Одевайся. Сегодня едем на рыбалку. Поехали, поехали, два дня уже тебя тут ждем.

– Я не умею рыбачить, – взмолился немец.

– А что там уметь! Наливай и пей.

Уезжали немцы с подписанным контрактом. Растолстели на наших харчах. У того, который по-русски говорил, голова уже с трудом входила в кепочку. Впрочем, этого следовало ожидать: ведь он влюбился в повариху, которая им всю неделю готовила. Звали ее Варя. Это имя ей очень подходило. Она не могла быть ни Олей, ни Таней, ни Леной. Она могла быть только Варей. Готовила с душой и умела открывать пиво обручальным кольцом. Все это очень нравилось немцам. Однажды они из-за нее даже чуть не подрались. То есть стало в них появляться что-то нашенское. Она же, Варя, выбрала того, который говорил по-русски. Ей нравилось говорить с мужчинами. Этого она на родине не имела. И, кроме того, хотелось, чтобы ей было понятно, как ее уговаривают.

Когда же мы прощались в аэропорту «Шереметьево», немцы мне сказали:

– У вас потрясающая страна. Похудеем – еще приедем. Нам очень понравилось. Спасибо. У нас, в Германии, работать гораздо сложнее. У нас бы полгода такой контракт обсуждали. Наверное, потому, что у нас нет такой бани.

Один из немцев действительно вернулся. Но я его уже не видел. Мне рассказывали нефтяники, которые потом стали политиками, что Варе он привез новое обручальное кольцо. Все-таки добился своего – стал настоящим нефтяником.

Выпить охота

На улице ко мне часто подходят с вопросом: «Все, что вы рассказываете, – правда? Или вы все это сочиняете?» Чаще всего в последнее время спрашивают, пожалуй, про историю с дринками.

Сознаюсь, ее мне рассказал в Харькове, в бане, один из руководителей харьковского ГАИ. К сожалению, его фамилии я не записал и не смог потом отблагодарить за такой подарок. Он сам был участником этой истории. Из Харькова в свое время многие уехали в Америку, в том числе один из его лучших друзей. Прошло лет пятнадцать. Из Советского Союза стало легче выезжать по приглашениям. Друзья встретились в Хьюстоне и решили эту встречу отметить прямо по дороге из аэропорта.

Эмигрировавший друг был за рулем. Проезжали мимо мексиканского ресторана на трассе. Зашли, сели, позвали официантку-мексиканку. Задача перед ними стояла непростая. В большинстве американских ресторанов водку в бутылках на стол не подают. Только рюмками. Называется одна порция-рюмка «one drink» (drink – по-английски: выпивка, напиток, а также порция). Две порции – «two drinks»... То есть дринкнул, недостаточно захорошело – попросил второй дринк. Двух-трех дринков для американцев обычно за вечер предостаточно. Но наши ребята не виделись пятнадцать лет.

Друг моего рассказчика хоть и знал здешние порядки, но они ему претили, так как душа его навсегда осталась нашей. Поэтому официантке он сразу сказал:

– Значит, так. Слушай меня внимательно. Принеси нам десять дринков. Только сразу, вместе! Поняла? Ну и на закусочку какой-нибудь салатик.

Официантка переспросила:

– Сколько-сколько дринков?

– Десять. Давай быстрее, мы двадцать лет не виделись. Выпить охота, понимаешь?

Официантка пошла сначала на кухню, но какая-то мысль ее все-таки остановила по дороге, и она вернулась.

– Вы извините, я недавно из Мексики, не все еще понимаю по-английски. Вы не могли бы повторить ваш заказ? Наш слово в слово повторил настойчивее:

– Десять дринков и один салат. Давай быстрее. «Догадавшись», о чем идет речь, официантка очень учтиво спросила:

– Вам, наверно, еще стулья поставить, да? Еще люди придут?

Наши уже стали раздражаться.

– Не волнуйся, милая, стулья ставить не надо. Вдвоем справимся. Давай, и побыстрее. Говорят тебе, выпить охота.

Официантка принесла на блюде десять рюмок водки, отошла в сторону и стала наблюдать, что будет дальше. Наши быстро ими прожонглировали за встречу, за друзей, за первую родину, за вторую родину, за удачу, за счастье и за будь-будь. И снова позвали потрясенную увиденным официантку.

– Еще десять дринков принеси, да?

Та опять учтиво спрашивает:

– И салат?

– Нет, салат оставь этот. Не трогай.

Официантка принесла новые десять дринков. Наши их продринкали еще быстрее. За школьных учителей, врачей, за тех, кто уехал и кто остался (поименно), и за будь-будь. И в третий раз повелительным жестом потребовали официантку.