Амур-батюшка - Задорнов Николай Павлович. Страница 81

Улугу первым привез албан. Он знал, что Бердышов убил нойона. Это было важней всего. Знал он также, что Иван не насилует детей, не бьет и не отбирает жен. Это же знали и все другие гольды. Савоська так расписал про беду Ивана, что всем захотелось выручить его.

Старая изба Бердышова полна народу. Тут и Бельды, и Сойгоры из Мылок, и все бельговские.

Иван сидит в богатом гольдском халате с сероглазой дочкой на руках.

– Ну, что нового? – спрашивает он гостей.

– Наса-то какой нова! – кричал Писотька. – Тайга-то сыбко холодно нынче.

У многих гостей лица обморожены. У Писотьки на щеках черные лепешки.

– Ну, а как там Денгура?

– Его совсем больной. Собаки его, однако, две версты волоком тащили.

– Вот будет знать, как свататься! Ты ему скажи, чтобы он ко мне приехал.

– Ну, а ты нам расскази це-нибудь, – просил Писотька. – Це нова Миколаевское-то Хабаровке?.. Ты теперь наса купец, как придес, долзен говорить, где це…

Гольды засмеялись, повторяя:

– Купес! Купес!

– Таргаса! – крикнул Дандачуй. – Хоросо говорить, у-у, сыбко хоросо надо!

– Ну це, как там?.. Це слыхать? Царь-то батюска? Какой Миколавским слух был – негра церного видал, нет ли?

– В Петербурге был смотр войскам, – стал рассказывать Иван.

Он взял пример с китайских торговцев. Когда интересных новостей не было, он рассказывал старые сказки, переделывая их на ходу, или сообщал слышанные в городе политические новости, до которых гольды всегда были большие охотники.

– Че солдат рассказывал?

– Ага, солдат!.. Петербург знаешь? Так приезжал туда в гости к нашему царю немецкий император. Это у них омуту [51] царь. И вот смотр войску устроили. Сперва перед смотром был молебен. Тысяча попов богу молилась, пели поповские песни. Молебен такой служили.

– Батька такой? Такой поп?

– Архиреев собралось со всех областей, наша земля нескончаема.

– У-у! Расея-то! Церт ё знат! – соглашались гольды.

– Ну вот, молебен окончился, и генералы разбежались по местам. Министр военный подает команду…

– Министр цо таки? – спросил Писотька.

Иван говорил то по-русски, то по-гольдски.

– Войско колыхнулось, музыка заиграла, забили барабаны, земля затряслась!.. – Иван вскочил и, с силой взмахивая ногами, ступил несколько шагов. – Вот так шагают, стекла на втором этаже звенят, это идет гвардия! Ну, и пошло и поперло!.. Идут и рекой и по берегу – все заполонили. Штыки блестят, как Амур течет. Все, что в городе было, прошло… А царь поглядывает за немцем, за императором-то, как, действует ли на него, нет ли? Видит, еще нет. Ну, государь махнул платочком: «Пусть, дескать, с тайги еще войско выведут». Ну, и опять повалило… Ну, беда!.. Генералы считали, считали – им цифири не хватило. Они друг на друга стали раскладывать, и опять не хватило. Немец говорит: «Паря, русские бабы дивно сыновей понаделали». А русские все идут и идут, а ряды широкие – и солдаты, и казаки на конях, и пушки на баржах тянут. Они за городом, на озере, спрятаны были. Там такое здоровое озеро – царева рыбалка, никого туда не пускают без дела. Кто заедет ловить, невод отберут и надают горячих.

Немецкий-то император глядит – дело к ночи. Он позевывает и че-то от музыки на одно ухо плохо слышит. А уж вовсе темнеет. Он и говорит: «Докель же оттуда, из этой тайги, народ валить будет?» Наш-то царь подзывает генерала и говорит: «Сибирское-то войско пошло, нет ли?» – «Нет, – говорит генерал. – Главное-то не тронулось, только расейские одни, да и то не все. Куда там!..» Генерал старый, с усами, – знает, что ответить!.. Наш-то царь немцу и сказывает: «Тогда, мол, прервемся, а то спать не придется. У нас в тайге еще дивно народу, за каждой лесиной по солдату. И все охотники: как стрелит, так прямо в переносицу гадает». Ну, немец-то и говорит: «Признаюсь, ваша сила здоровей».

– Ух, хо-хо! У-у! А-на-на! – закричали обрадованные гольды. – Церт ё знат! Немец-то говорит: не могу воевай!

– Ванча, наша сила большо-ой!

– Китаец-то говорит: у него народу много, как думай?

– Русский, знаешь, хлебный человек, отчаянный!

– У нас народу больше!

– Пускам ли, рузьям палить – хоросо могу!

Гольды долго еще кричали на все лады.

Айдамбо между тем с немым восхищением все поглядывал на Дельдику.

– Что ты им рассказываешь? – спросил Тимоха Силин, зашедший поглядеть, что тут за сборище.

– Да вот учу про царя, – отвечал Иван, – чтобы знали, какая у русских сила, царя бы хвалили, да и меня боялись, тащили бы меха. Надо с кого-то проигрыш взыскивать. Не с тебя же?!

Васька Диггар, приехавший с Горюна, захмелел и подсел к Ивану. У него острый голый подбородок, острый горбатый красный нос, скуластые красные щечки, лицо безбровое и карие глаза без ресниц. Он верткий и болтливый.

– Продай Дельдику, – попросил он. – Мне! Обязательно!

– Кому?

– Мне!

– Когда семнадцать лет будет, тогда пойдет замуж. По русскому закону еще мала, нельзя отдавать.

– У-уй! Я же тебе много мехов дам.

Айдамбо с ненавистью наблюдал за Васькой.

– Ее много народу сватает, – сказал Иван, – но не знаю, кому отдавать придется.

– Хитрый! А-ай! – восклицает Диггар. – Дразнишь всех. Отдай…

– Да какой же ты жених? Эх, ты!

Иван потрепал его рыбокожий халат и начал его высмеивать. Смущенный такими шутками, Васька убрался прочь, чувствуя, что некстати начал: он легко отступался от своих намерений.

Айдамбо пытался что-то сказать ему, но Васька не захотел разговаривать и отвернулся.

– У тебя собаки плохие! – крикнул ему Айдамбо. – Я тебя на своих всегда перегоню.

Васька вспылил:

– Что ты сказал?

– Ну, давай наперегонки!

– Моя упряжка сегодня с Горюна прибежала, сильно утомилась. Мои собаки лучше… Твои плохие!

– Твои собаки уже отдохнули. Я тоже вчера издалека приехал.

– Тебе дорога знакомая.

– Если ты обгонишь, я всех своих собак из ружья убью! – со страстью воскликнул Айдамбо.

«Ах, какой он гордый! – подумала Дельдика. – Но как жаль, что грязный ходит, с косой и в рыбьей шкуре!»

Молодые гольды уехали на озеро устраивать гонки.

– Девушка хорошая, – ласково обнимая Дельдику и похлопывая ее по спине, говорил Бердышов. – Только давно мне за нее никто подарки не несет. Я, однако, сам на ней женюсь.

– Эй, не женись, не женись! – закричали гольды, видя, что Иван обнимает девушку.

У них существовало многоженство, и они принимали слова Ивана за чистую монету.

– Я привезу тебе подарки! Панты привезу. Отдай мне! – пропищал Писотька.

– Нет, однако, сам женюсь, не утерплю, – продолжал Иван.

Девушка, краснея, старалась отстраниться от него.

Анга не сердилась на мужа, хотя была ревнива. Ей и неприятно было, что Иван так ласкает девушку, но она знала, что он хочет снова разбогатеть и пугает женихов Дельдики, чтобы везли подарки.

– Совсем не как отец обнимаешь! – кричал Писотька.

Среди гостей появился Денгура.

– Ну, ты поправился? Тебя, говорят, собаки разбили? – спросил Иван. – Я слыхал, ты больной и помираешь?

– Выздоровел! – отвечал старик.

Высокий, худой, с острой головой и крупным носом, Денгура в своем толстом ватном красном халате выделялся из всей толпы.

– Отдай за меня дочь Кальдуки, – попросил Денгура, когда все разъехались.

– Ты что, опять жениться задумал?

– Конечно! Чем я не жених? Деньги есть! Халаты…

Серебряные серьги украшали большие черные уши Денгуры. На руках старика – браслеты и такое множество перстней, что пальцы его, как в кольчатой серебряной чешуе.

– Да, ты хотя и старик, но крепкий, – говорил ему Иван. – Да еще и не сильно старый. Сколько тебе, седьмой десяток? Пустяки! Еще кровь играет!

– Отдай ее за меня!

Иван взглянул на него с деланным удивлением.

– Что же ты ко мне приехал? Ты езжай к Кальдуке.