Цунами - Задорнов Николай Павлович. Страница 119

Матросы, по три в ряд, шагали длинными колоннами по левой стороне утрамбованной дороги, оставляя правую для встречного движения. Впереди самураи, расчищающие путь и как бы ведущие за собой морские войска эбису. Матросы звали их «впередсмотрящие». За соснами видна равнина с разлинованными листами полей.

Алексей Николаевич с бароном и юнкерами во главе первой колонны, впереди знамени, сразу за самураями. Из-за поворота, из-за сосен опять идут… Старик с четырехугольной корзиной за спиной, за ним молодой с грузом в узле, женщина с ребенком, подвязанным к спине платком и как бы оседлавшим свою мамашу. Простые люди.

Матросы с ружьями и скатками шинелей и курток шли так мягко, дружно и тихо, что идущие навстречу сначала ничего не увидели и не поняли. Самураи прикрикнули. Старик привычно опустился на колени и стал кланяться, но, смекнув, что происходит, замер с поднятой головой.

За поворотом дороги встретился пьяный самурай на маленькой лошади, со слугами. Двое носильщиков с голыми гноящимися плечами.

Завидя такую массу эбису, самурай издал какой-то хриплый гортанный звук и оскалился, выставляя большие белые зубы, сначала раскинул руки, а потом схватился за саблю. Еще миг, и он, кажется, поскакал бы рубиться. Самураи Эгава завернули его лошадь с дороги и бесцеремонно стащили пьяного рыцаря с седла, так что через мгновение он уже покорно кланялся, а его слуг и воинов вытолкали на обочину.

В воздухе тепло, сухо, тихо. Экипаж шагает – картинка.

«Видно ли, что мы пережили? Что все измучены? Да нет, как отдыхают!» – думает Алексей Николаевич. Подгонять не приходится. Всем интересно, все чувствуют, что на них смотрят. Происходит небывалый еще в этой стране марш. «Как-то наши больные?» Матросы несли их на носилках, менялись часто, чтобы не сбавлять общего быстрого шага.

Сибирцев, на ходу оборачиваясь и переходя на обочину, осмотрел, как шагает строй. Все хорошо. Идут слитно, держат равнение, интервалы, все в легком свежем загаре, вид молодцеватый и даже величественный. Лица разгорелись, воодушевлены.

Начались сплошные деревни, вытянувшиеся в непрерывную улицу с садами, и домики под соломенными крышами по обе стороны Токайдо. В садах масса цветов. Всюду крестьяне, японки в тяжелых платках, старые и молодые, много детей.

– Какая теплынь! – говорит барон.

– Как самая прекрасная весна! – отвечает Сибирцев.

– А ведь это, кажется, здесь осень! – замечает юнкер Корнилов.

– Вот это осень! – отзывается юнкер Лазарев.

Колонна начинает сбиваться, люди теряют шаг.

Раздается команда капитана. Офицеры повторяют ее. Шестьсот пар ног начинают звонко печатать императорскую дорогу, все враз, четко, как одно существо, как машина. И все рады, ободрены и счастливы. И, кажется, еще больше рады японцы. А идти приходится среди сплошных рядов людей. Все кланяются. Женщины выносят корзины с яблоками, лепешками, апельсинами, со всякими печеньями, рыбой и фруктами, которым названия нет, кажется, у нас. Толпа становится густой, стискивает моряков, команда Лесовского не помогает, ему самому подносят угощения. Японцы смешиваются с моряками, дети и женщины суют в руки адмирала какие-то пакеты, он благодарит, у него слезы на глазах, никто не ждал такого. Татноскэ и чиновники просят его о чем-то. Зовут Шиллинга.

– Барон, идите переводить…

– Пожалуйста, здесь для всех приготовлен обед, – говорит Татноскэ.

– Спасибо… – отвечает адмирал.

– Мы очень благодарны вам, – кланяется Татноскэ.

– А вот вы говорили, что японцы негостеприимны! – замечает Мусин-Пушкин, усаживаясь в круг офицеров в просторном доме на чистейших циновках.

Стены тут брусчатые, похожие на русскую избу, а совсем не на бумажный чайный домик, как малюют голландцы. Перед дверьми – маленький садик, и в нем крошечный пруд, камни во вьюнах, цветы.

Подан горячий рис, суп, креветки.

Хозяйка открывает двери, встает на колени, держа в руках блюдо…

– Зима, брат, наступает! – говорит матрос Маслов хозяину дома, у которого на обеде впятером, с Терентьевым, Сизовым и латышом Берзинем. Тут еще Глухарев. – Зима скоро. – Матрос показывает на чистое небо и сжимается как бы от мороза.

– Да, весна идет! – отвечает японец по-своему, понимая, что его спрашивают о погоде.

Середина января. Японская весна в самом начале.

Зашел Можайский.

– Как, братцы?

– Да вот, говорим, погодка! – отвечает Терентьев.

Матросы сыты до отвала, и ели они у вежливых людей. Им подавали. Не надо было стоять с мутовкой в очереди за порцией. Захочешь, и японка тебе нальет еще и подаст всякой еды.

– Когда же у них зима? – допытывается Маслов.

– Нашей зимы у них не будет. Это начало весны…

– Неужто?

– Право…

Старик японец понял все, о чем говорили. Он ушел за дом и принес оттуда ветку зацветшей горной вишни.

– И у нас эту пору художники называют весной света, – говорит Можайский.

– Это правда, что прибыль солнца. Да ведь у нас говорят – солнце на прибыль, а зима на мороз.

– У них этого нет.

– Конечно, я и прежде думал, еще мальчишкой: как же так, солнце начинает греть, а зима студеней. Это, мол, неправильно.

Матросы засмеялись. Только Сизов слабо улыбнулся.

– А вот у них тут правильно. Солнце прибыло, значит, началась весна.

– С Рождества! – насмешливо сказал Терентьев.

– Стро-ойсь!.. – раздалась команда на улице.

Проиграл горнист, и все стали выходить из домов. Высыпала масса японцев и японок, от стара до мала.

Быстро вставали черные ряды матросов. Образовались прямоугольники. Сверкнула медь труб. Вынесено знамя. Около него караул. Впереди офицеры. Вышел адмирал. Снова раздалась грубая команда, при общих поклонах, мягких и добрых возгласах и улыбках строй за строем проходили по три в ряд матросы, ища глазами своих хозяев, с которыми расставались.

«А я ее обидел!» – думал Сизов. Он видел в толпе таких же коротеньких ростом и широкоскулых, как она, в бедных опрятных халатах. Были и с совсем другими лицами, а попадались и такие же. С ним еще не бывало ничего подобного.

Он помнил все, от первого мига, как выскочил из воды, радуясь, что леер завезли, и она прямо к нему подбежала с халатом, словно ждала его. Так взглянула в глаза, словно знакома с ним давно. Рыбаки! Они знают море!