Цунами - Задорнов Николай Павлович. Страница 80

Опять был скудный ужин и потом опять хохотали, вспоминая, как Путятин старался быть вежливым.

– Это совершенно не получается у него! – замечал Уэкава.

Тсутсуй посмеялся, потом лицо его стало серьезным. Вдруг он сказал, что Саэмон но джо, кажется, был сегодня излишне жестким. Русские знают содержание американского договора. Исава попал в глупое положение.

Кавадзи не ожидал подобного замечания от своего единомышленника и несколько смутился.

Саэмон но джо и не собирался настаивать на всех своих требованиях. Конечно, там, где стоят русские посты и где солдаты ломают уголь на берегу лимана, место уж не займешь. Про уголь на Сахалине японцы вообще ничего не знали до сих пор. Но важно, что требования заявлены и что это записано в протокол и будет прочитано правительством. Пока еще у Японии мало силы, чтобы настоять на своем. Путятин снял крепость с юга Сахалина. Вот тут-то и надо воспользоваться. Это изобретение самого Кавадзи, а не Мито. Правительство это поймет.

Для того чтобы познакомиться с Сахалином и узнать, что он собой представляет, Мурагаки перед поездкой туда читал книгу Крузенштерна. Кавадзи теперь тоже ее пришлось прочесть. У Крузенштерна сведения о японцах были более подробные, чем у самих японцев. К тому же Крузенштерн, настоящий западный эбису, так рассуждал о правах и претензиях японцев, как они сами о себе не рассуждали. Он подсказывал кое-что. Он не понимал, конечно, что в то время японцы так не думали. У японцев тогда еще не было такой политики, какую вел бы Крузенштерн, если бы был японцем. Кавадзи только теперь почувствовал, что у Японии в этом вопросе слабая позиция. Он даже в дневнике записал, что пришлось читать Крузенштерна и что мало доводов, чтобы отстоять Японии права на Сахалин. По японским документам известно, что на Сахалин ходили рыбаки. Пробовали торговцы матсмайского князя там зимовать, да отказались, болели цингой и плохо переносили морозы. Но надо, тем смелее надо увеличивать требования, пользуясь обстоятельствами. Разбита «Диана», русским грозят большие несчастья, бухту они без нас найти не могли. У них война. Крепость на юге Сахалина убрана. Война идет сразу с двумя сильными морскими державами. При переговорах с губернатором в Нагасаки английский адмирал Стирлинг требовал выдачи ему посольства Путятина.

Японцы в Нагасаки держатся очень благородно. Оттуда пишут, что один из умных чиновников, выслушав, как англичане говорят, что самые храбрые на свете моряки – это их морская пехота в красных мундирах, ответил, что нечестно вести такую войну с Россией. «Почему же?» – удивились англичане. «Знаете, это очень нехорошо – вдвоем нападать на одного». Англичане сдержанно и самодовольно улыбались.

Путятин-то чувствует, что на него могут напасть двое. Пришел с единственным сломанным судном. Ничего плохого японцам Путятин еще никогда не сделал. Конечно, над ним все теперь смеются. Но Путятин по-своему герой. Он всю жизнь плавает по морям и океанам. Саэмон но джо желал бы взять с него пример… А Путятин, возвратившись на судно, сказал Посьету:

– Упорство и упрямство их превосходят все предположения. Значит, есть какая-то причина. Вынужденная перемена.

Утром пришли письма из Эдо. Подтверждается еще раз, что все русские занесены в особый список, по которому государственным чиновникам отпускаются продукты. По списку Эдо дается все самое лучшее. Русские будут получать рис и муку. А также одежду.

В Симода идет Эгава Тародзаэмон, знаменитый инженер и изобретатель, важный потомственный чиновник, седьмой дайкан в роду начальников округа, в который входит большая часть полуострова Идзу и участок вдоль побережья под горой Фудзи с несколькими деревнями. Эгава – хороший знакомый Кавадзи. Он – герой. Эгава построил у себя в горной вотчине Нираяма так называемые «отражательные печи». Он плавит там чугун и льет пушки. Не зря ему приказано приехать в Симода.

В письме канцлер Абэ Исе но ками пишет, что правительство берет на себя расходы по ремонту русского корабля, учитывая обещание посла Путятина, что русское правительство возместит все расходы. Исправление его разрешается произвести в гавани Хэда, на территории, которой правит Эгава.

Правительство обязывает чиновников установить наблюдение за ремонтом, а также изучение европейского корабля и его устройства возлагает на мастеров и плотников судостроительства.

Такое же распоряжение послано Эгава Тародзаэмону. Он обязан заниматься изучением европейского судостроительства в то время, когда посол России будет исправлять свое судно.

И еще одно важное обстоятельство. Гавань Осака не может быть открыта для русских ни в коем случае, и возвращаться к обсуждению этого не следует. Предложение русского посла, который просит открыть Осака, должно быть категорически отвергнуто.

Путятин был в Осака.

Перри – в Эдо.

Путятин, который так мирно вел себя в Нагасаки, вдруг пошел в Осака. Делается вид, что это ошибка, но обращено на это внимание. С одним кораблем он мог наделать неприятностей больше для всего будущего Японии, чем Перри с эскадрой пароходов. Он напоминал японцам, что в стремлении избежать несправедливостей они могут обратить свой взгляд к исконному и святому и что он, Путятин, сам верит в их традиции и чтит святость, которую они чтят.

Кавадзи мог наделать России неприятностей на Сахалине, заняв там территории. А Путятин желал подорвать в Японии государственное устройство.

Тихий и дружественный посол, который всегда советуется с богом, вдруг совершил поступок, подобный революции. «Если об этом узнает страна, народ, самураи, даймио? Уже знают многие. Вот что может означать вмешательство иностранцев во внутреннюю жизнь Японии. Поход Путятина в Осака – это призыв к бунту. Да, можно так понять. Но мозги наших вельмож размягчены бездействием и наслаждениями. Они не понимают этого. Ослабли в эпоху Эдо от изобилия и благоустройства. Только канцлер Абэ, кажется, все понял! Перемены в стране неизбежны».

Кавадзи настаивал разрешить ремонт в удобной бухте. Нет, не только это! Абэ Исе но ками взглянул на дело шире. Надо учиться. Вот они о чем там думают. Предоставить наилучшую бухту. Учение и бешеное вооружение. Их там уж не беспокоят договора и границы? Вот откуда их кажущееся безразличие.