Капитан Невельской - Задорнов Николай Павлович. Страница 57

Дамы с Мазаровичем и Струве уехали вперед. Когда губернатор и капитан подъехали ко дворцу, кучера отводили пустые сани, на которых те, видно, только что подкатили.

Невельской вылез вслед за хмурым губернатором, лица которого он не видел, но чувствовал, что настроение у него неважное.

— Мне бы необходимо было поговорить с вами сегодня.

— Да, пожалуйста… конечно, — мягко ответил губернатор, как бы извиняясь за свое дурное настроение. — Мы проведем вечер наверху втроем. Подымайтесь к ужину, сегодня больше никого не будет…

Утром за кофе Катя сказала:

— Какой все-таки огромный мир открыт перед мужчиной! Как бы ни были прекрасны творения Жорж Санд, но все-таки мы так ограничены… Как жаль!

— Ты впечатлительная, и во всем виноваты твои нервы, мой друг.

— Ах, нет, тетя, это не нервы!

— Посмотри, как тяжело пришлось Екатерине Николаевне! Поверь, все это прекрасно выглядит в салоне, а не на самом деле.

— Нет, это прекрасно и в самом деле, — мечтательно сказала Катя.

— Ты не знаешь жизни, моя милая.

— Я теперь буду читать о путешествиях… Я перерыла все наши книги и не нашла ни одного морского романа.

«Если бы я была мужчиной, — думала Катя, — сколько бы энергии, кажется, могла бы выказать».

Сегодня утром ей хотелось плакать от мысли, что этого никогда не будет. Правда, все это лишь разговоры в салонах, фантазии. Так обидно!

Дядя сказал, что надо быть безумцем, чтобы отважиться по нынешним временам пойти на такое открытие без императорского повеления, которое, правда, пришло, но позже. Впрочем, он говорил, все хвалят за это Геннадия Ивановича.

Светлая столовая с высокими окнами выходила на балкон и в сад. На стеклах по ледяным узорам пятнами пробивается раннее солнце. Кое-где окна оттаяли, и видно, что балкон завалило снегом и дверь приперта высоким сугробом; сквозь незамерзшую верхнюю часть окон видны деревянные, обросшие инеем столбы, державшие крышу.

— Во всех вчерашних рассказах капитана есть глубокий смысл! — сказал дядя. — Все они об одном и том же — об энергии и деятельности иностранцев и о нашей бездеятельности. Он не зря рассказывал про Вальпарайсо и Гавайи, он говорит об апельсинах, а осуждает всю нашу тихоокеанскую политику. Он умница. Недаром Николай Николаевич ушел задумавшись. По сути дела, Геннадий Иванович совершил первый и самый важный шаг к тому, чтобы Россия вошла в общение со всеми государствами, лежащими на Тихом океане. И в то же время он великолепно видит все опасности, таящиеся в этой отваге калифорнийских золотопромышленников и в разных там успехах американских негоциантов в Вальпарайсо.

Владимир Николаевич и Николай Николаевич давно в дружбе. К тому же родственник Николая Николаевича женат на родной сестре Варвары Григорьевны. Зарин и Муравьев вместе служили на Балканах у генерала Головина [76]. Владимир Николаевич знал характер Муравьева и уловил в нем вчера тревогу, когда тот слушал рассказы Невельского. У Зарина тоже были несогласия с Николаем Николаевичем по многим вопросам, в том числе и из-за того, что Муравьев выказывал себя покровителем ссыльных. Тем более Владимир Николаевич сочувствовал Невельскому.

— Давай попросим господина Невельского рассказать нам все! — воскликнула Катя. — То, о чем он ни разу не упоминал еще у нас.

— Про его открытия?

— Да! Какие могут быть тайны, если мы хотим, чтобы они раскрылись! — гордо вскинув голову, сказала младшая сестра. — Все завесы должны упасть.

— Да, он должен все раскрыть! — согласилась Саша.

— Какое странное название, — через некоторое время заговорила Катя. — Аму-ур! Ты знаешь, мне всегда казалось, что с этим словом в моей жизни будет связано что-то!

— Каташка, ты балда и опять фантазируешь, — чуть пожав плечами, сказала старшая сестра. — Ведь ты говорила, что у тебя в жизни что-то должно быть связано с Парижем.

— Да! И с Парижем!

— Это только так кажется, потому что тайна! Тайну всегда хочется знать, и ты помни это. Будь сама тайной.

— Amour — всегда тайна… Поговори с дядей, не может ли он попросить господина Невельского…

— Не можете ли вы, дядя, попросить господина Невельского рассказать нам о своем путешествии к устью Амура? — спросила в тот же день Саша, глядя в глаза Владимиру Николаевичу.

— Мы хотим знать, что такое Amour, — лукаво подтвердила Катя.

Дядя ответил, что Невельской, пожалуй, затруднится, хотя, конечно, в кругу своих и если не будет господина Ахтэ…

— Ведь Ахтэ вчера пристал к нему опять, а потом подходит ко мне и говорит с раздражением — зачем ой, мол, скрывает то, что известно всему городу.

— Неужели знает весь город?! — воскликнула Катя и всплеснула руками.

— Тебе он нравится? — ревниво спросила ее Саша, когда они были в своей комнате.

— Да. А тебе? — в свою очередь ревниво спросила сестра.

— Ах, Ворон! Напишу ей завтра же! Прелесть Ворон! Надо узнать, где она.

— В Галиче.

— Это он сказал?

— Да.

— Где это Галич?

— Ах, ей-богу, не знаю.

— Какая-то глушь!

— Бедный Ворон!

— А как смотрел вчера на тебя Мазарович, — улыбнувшись, сказала Катя.

— Да? — обрадовалась Саша. — Так и надо! Я еще буду загадкой!

Вечером собрались гости — Струве, Ахтэ, Молчанов, Невельской, Мазарович, Казакевич, Гейсмар и старый холостяк доктор Персин.

Оказалось, что Невельской преотличный танцор, легкий, пылкий. Как часто бывает с людьми, у которых избыток жизненных сил, он загорелся при первых звуках фортепьяно. В кадрили он затмил даже горячего Мазаровича.

Заехал Муравьев. Он обрадовался, что капитан пляшет так весело, полагая, что человек, который увлекается танцами, не очень упрям и вообще покладистый…

Муравьев уехал рано и увез с собой Ахтэ и Молчанова. Вскоре откланялся доктор Персин.

Катя с сестрой, со Струве и Невельским оказались в одной из двух маленьких гостиных, расположенных по обе стороны зала.

В этот вечер Невельской долго и с жаром рассказывал обо всем, о чем его просили.

Теперь гиляки казались Кате самым интересным народом на свете, куда более занимательным, чем кавказцы у Лермонтова и Марлинского, а Амур чуть ли не обетованной землей.

О морских корсарах она читала и прежде, у Купера, но тут перед ней был человек, который сам чуть ли не сражался с ними.

— Ах, дядя! Он посрамлен! Полная победа! — воскликнула Катя, когда Невельской уехал.

Сестры гордо переглянулись.

— Теперь для нас нет тайн. Я счастлива… А ты?

— Да!

Катя бросилась к роялю и, откинув голову назад, сильными ударами заиграла торжественный вальс, тот самый, что в шестнадцать рук на четырех инструментах играла она с подругами в Смольном на выпускном вечере, когда приезжал царь. Как бы она хотела, чтобы все ее подруги были сегодня здесь и слышали то, что услыхала она! Чтобы все видели, как он говорил и как он все время смотрел на нее…

Оборвав игру, она вскочила и сделала несколько туров по паркету, потом схватила сестру, с гордым видом усевшуюся было в кресло, и увлекла ее за собой. И та поддалась, как она всегда соглашалась на все затеи своей милой Кати.