Золотая лихорадка - Задорнов Николай Павлович. Страница 4

Лодка быстро идет, поэтому кажется, что деревья бегут навстречу. Был кедр, сгорел от морозного ветра. Похож на старика. И руку поднял и кричит: «Стой!» Услыхал Егор. Но он знает, что это показалось. Людей тут нет.

«Боже мой, какое богатство я намыл! Может ли это быть? Я сюда приведу людей. Я этого места не скрою, – думает Егор, – тогда посмотрим, что будет…»

«Сто-ой!» – кричит старик и скрипит зубами.

«Теперь я погиб, – думает Егор. – Это камни так скрежещут, течение гонит их по дну, здоровые галечники ворочает, и они стучат и скрипят, будто бы кто-то окликает или стонет».

А люди все бегут по мари. Появилась женщина голая, волосы копной, руку подняла, и видно, как рука у нее постепенно сгибается.

«Хотя бы берег стоял повыше, не видеть бы страшилищ, каких тут ветры насушили».

Другая девка стоит в рост, не стесняется наготы, крупная, с пупком в два кружка.

Пронеслась и эта. Старуха бежит с лохматой головой, тоже раздетая. «Это все бескорье, старые лесины», – утешает себя Егор.

Завалов тут нет, шивера из воды не торчат. Кузнецов стал сильно налегать на весло. Река огибает марь. Теперь опять появились чудища, но бежали обратно. Девка повернулась задом, и волосы у нее распущены по спине. Бегут вперегонки черные люди, низкие, со страшно растопыренными руками. У некоторых по три руки, даже по четыре. И кажется, что все хотят что-то выхватить из воздуха.

Лодка пойдет быстрей – черные люди побегут быстрей. Лодка тише – и они тише. Кричат.

«Теперь от них никуда не денешься… Остановлюсь. Одну старую лесину срублю», – подумал Егор.

Он вышел. На берегу мелкая трава и кочки в воде. Виднелись старые бескорые деревья. «По кочажнику доберусь, обрублю им лапы». Но дальше он не пошел. Удивился, как ему могло прийти в голову, что надо срубить лесину.

«Места много – людей нет! – думает Егор, садясь в лодку. – А все говорят, что нас, русских, много. А нас – горсть. Конечно, начальство не велит расселяться, велит жить кучно, чтобы им за нами легче присматривать. Кажется, что людей много, когда всех на одно место сгоняют. В большом селе удобней смотреть за человеком. На старых местах народ содержат в гуртах, так способней налог брать. А на новых местах – строгость по старой привычке. Сколько золота! Когда-то откроют еще его? Кому оно пойдет? Не тому ли банкиру с перстнями? Начальство о своем удобстве беспокоится. Но я тоже не без головы. А эти прииски открою людям. В тайге кто-то ходит, скрываются тут неведомые, несчитанные люди без паспортов».

Скалы побежали, как испуганные лоси с ветвистыми рогами. Умчались стадами вверх. Да где же конец? Открылась большая пойма, вся в молодых кустах. Зарастали волнистые пески. Холмы белого песка, как белое белье, настиранное бабами и развешанное вокруг.

«А что, если вынесет меня на Охотское море, к китам и белухам, – думал Егор. – Там есть, говорят, такие места, что не пристанешь к берегу, кругом скалы и бьет в них прибой!»

На привале запалил костер. Береста сгорела, а дрова оказались какие-то нехорошие. Улугушка говорил, что есть добрые дрова, а есть злые, шипят, скрипят и стреляют. Думалось о жене и детях, об отдыхе и отраде. «Баржу с хлебом можно купить, пароход, с машиной вместе, если тут постараться».

Егор потрогал голову руками, как ошалелый или с сильного похмелья.

Он и прежде мыл золото. Но самые большие самородки тянули на пять или на десять рублей. Много труда тратил Егор в жизни за самую малицу достатка. Теперь на него свалилось богатство. Настоящее, огромное, превосходившее во много раз все, что заработал Егор прежде.

«Ну и что будет? Не обступят ли меня вот такие черные люди и страшные девки с толстыми пупками? Не застрелят ли из-за лесины? Ну, выйду… И куда я с золотом?.. Не дает ли мне тайга остережение? Стоит ли все это хлеба, пашни, трудовой жизни? Без хлеба. Без пути. С ружьем и с золотом… Богатым станешь – пойдешь пахать, а люди засмеют, скажут, бога гневить вышел, прибедняешься. Но не брать золота нельзя. Взять все себе – грешно. Людям дашь – на погубу. Не дашь – еще хуже, достанется врагам людским. А пожадничаешь и нахватаешься – скормишь себя комарам и птицам… Домой надо… Хлеб убирать!»

«Если встречу людей, то придется таиться, такое богатство нельзя сразу показать! Не бывало еще в жизни случая, чтобы что-то прятал от людей. Так, мелочи, бывало, приходилось… Умолчишь о чем-нибудь. Зря нехорошо болтать. Что будет с моими детьми, если набредут они на многие тысячи золота?»

Мелькнуло в голове – выбросить все в воду. «Возвратиться каким был? Золото найдут другие… Нет, я должен побороться».

… На берегу горел костер. У бревенчатой юрты сидели два старика и курили трубки. На берегу играли дети. Поодаль старуха собирала сучья. За бугром торчали неотпиленные жерди на крыше амбарчика.

Егор стал грести к берегу. Он не помнил, какой сегодня день. Сегодня в обед будет ровно неделя, как он нашел текучую воду. «В роднике, наверное, самородок лежал!» – подумал он.

Молодая женщина и девочка резали на бересте мясо и бросали кусочки в котел.

Маленькие дети, завидя чужого, гурьбой убежали за дом. Подняли морды собаки. Они нарыли норы и прятали туда головы, чтобы мошка и слепни не заедали. Глядя на Егора, собаки, не лая, лениво поплелись навстречу. Их бока, казалось, были изодраны, и шерсть висела клочьями. Вокруг глаз шерсть истерта, словно на каждой собаке надеты большие розовые очки.

Старик поднялся и стал всматриваться. Он был в новой нерпичьей юбке, как из желтого бархата. Такие юбки носят гиляки.

Егор понял, что попал к гилякам, значит, вынесло его в низовья реки.

Сидя у костра на бревне, Егор почувствовал, как хочется ему есть. А мясо еще варилось.

– Где Амур? – спросил Кузнецов.

Мошка тучей накинулась на собак, и они, в ужасе обивая лапами глаза, кинулись к своим порам и засунули в них головы.

Гиляки объяснили, что река неподалеку, ехать на лодке надо обратно, потом через озеро и еще по протоке. Там живет новосел. На острове знак для пароходов. А повыше, на другой стороне Амура, есть деревня Утес. Там пароходная пристань и стоят дрова.

– Много дров! – сказал другой гиляк.