Час бультерьера - Зайцев Михаил Георгиевич. Страница 41

– Самое это! – перебивает, передразнивает меня майор, брызгая слюной, вращая глазами навыкате. – Вперед смотри, говори, куда сворачивать! Опоздаем на станцию, на тебя задержку спишу, точно тебе говорю! Больной – не больной, а ответишь! На твой больничный, точно тебе говорю, всем накакать! Меня, понимаешь, полкан в хвост и в гриву, а я чо? Негр? Я вам всем чо, козел отпущения? Хер! Точно тебе говорю. Я чо, обязан все дороги наизусть ездить? Хер! Ты – местный хер, твоя забота, чтоб мы вовремя успели! Ты гляди, куда мы едем, капитан! Глаз подбитый на жопу натяну! Гляди – развилку проезжаем!

– До вокзала лучше в объезд города пилить, быстрее будет, – ляпнул я первое, что пришло в голову, глядя в зеркальце заднего вида на силуэты цыганских дворцов. – Окраиной до рельсов доедем, а там направо и пилим вдоль путей до станции.

На самом деле я понятия не имею, ни малейшего, доедем ли мы по этой шоссейке до железнодорожных путей и где вообще в городишке расположен вокзал, который майор называет «станцией».

– На станции точно такой же бардак, как и везде! Точно тебе говорю! Хер я на станцию дозвонился! Довели страну дерьмократы и журналисты херовы до ручки, а отвечать кому? Майору Зайцеву?!

И так далее и тому подобное. Через слово то «хер», то присказка «точно тебе говорю», злоба в голосе, сплошные восклицательные знаки в конце предложений. В его горячих речах было больше эмоций, чем смысла. Точно вам говорю! Майор закипал, будто чайник, ерзал, пихал меня в бок, краснел и потел. Увы, мирно расстаться с нервным майором вряд ли получится. Вот если бы мы вдруг добрались до станции минут через несколько, тогда, возможно, я бы сумел исчезнуть тихонечко, без скандала и разборок. Но шоссе, будь оно трижды проклято, неожиданно для всех нас, сидящих в кабине головного грузовика, вильнуло в сторону от городских окраин, и майор-невротик на секунду заткнулся, выпучил глаза так, словно собрался взглядом продырявить сначала лобовое стекло, потом меня, раздул страшно ноздри, надул грудь и, выдыхая, заорал мне в самое ухо:

– Капитан! Какого?! Хера какого, я тебя спрашиваю, шоссейка от города уходит?! Ты, Сусанин недоделанный, я тебя, точно тебе говорю, под арест за пособничество! Раком поставлю! Как фамилия?! Документы! Предъявите документы, гражданин капитан! Под трибунал пойдешь, точно тебе...

Бью локтем под дых товарищу майору. Он сидит справа от меня, бью локтем забинтованной руки, рвется скрученная из бинтов веревочка, на которой болтается фальшивый гипс, майор сгибается пополам, слетает фуражка с его потной головы, жестом фокусника достаю «макаров» из кобуры, бью рукоятью по плешке в потных волосах майора и целюсь в прыщик на щеке солдатика за рулем.

– Руль держи ровнее, – прошу рядового сердечно и очень надеюсь, что зигзаг, который сделала наша головная автомашина, водила следующего за нами грузовика расценит как обычную шоферскую небрежность коллеги.

Солдатик выровнял руль, побледнел, косит глазами на пистолет в моей левой руке.

– Я из ФСБ, – вру, копируя проникновенные интонации Вячеслава Тихонова в роли Штирлица. – Мы давно следим за майором Зайцевым, сынок. – Вздыхаю и продолжаю ледяным голосом Шварценеггера в роли Терминатора: – Ежели вы, рядовой, не имеете отношения к махинациям преступного майора, вам бояться нечего. Но если вы с ним заодно, вас отдадут под трибунал, так и знайте! И не пытайтесь меня подкупить, слышите?

Вещаю с умным видом заведомую чушь, глупость полную. У солдатика за баранкой отвисает челюсть, у майора пухнет шишка на плешке. Наивный рядовой в шоке, психованный майор в отрубе, а я в дерьме по самые не балуйся. Во внутреннем кармане моего... то есть не моего, конечно, чужого милицейского кителя лежит ксива с фотографией Лешего, вовсе на меня не похожего; в ногах валяется мой... то бишь опять не мой, трофейный рюкзак с баксами и наркотой; за моими плечами, за переборкой кабины, за бортом крытого брезентового кузова сидят в обнимку с оружием военные, до фига и больше... М-да, ситуация...

– Товарищ из ФСБ, впереди переезд.

– А? Что вы сказали, рядовой?

– Подъезжаем к железнодорожному переезду.

– Вижу, сынок. Вижу.

В ярком свете фар четко виден дорожный знак – красный треугольник и внутри нарисован смешной маленький паровозик. Вижу предупредительный знак и слышу протяжный вой паровозной сирены. Щурюсь, вглядываюсь в темноту, вдалеке угадывается длиннущая колбаса товарного состава. Колбаса приближается, солдатик переключает скорости, притормаживает.

– Сынок, у тебя под рукой есть чего подходящее, чтоб лобовое стекло разбить?

– Разбить?

– Ага, вдребезги.

– Монтировка есть.

– Останавливайся поближе к рельсам и давай сюда монтировку.

Железнодорожный переезд шлагбаумом не оборудован, о чем и предупреждал дорожный знак, и это хорошо. Рядовой остановил грузовик все же далековато от рельсов, и это плохо. Солдатика за баранкой придется вырубить, это печально.

– Вот, возьмите монтировку.

Чтоб ее взять, мне придется убрать пистолет в кобуру.

– Извини, рядовой, – тычок пистолетным рылом в солнечное сплетение солдатику, – ты ни в чем не виноват, но... – Кулаком, утяжеленным пистолетной рукояткой, коротко по солдатскому затылку, роняю пистолет себе на колени, подхватываю выпадающую из ослабевшей руки монтировку. – ...но жизнь поганая штука. Будда Шакьямуни честно всех об этом предупреждал.

Справа – плешка майора-невротика, слева – голова рядового, упавшая на рулевое колесо. И я между ними – эгоист, вынужденный вырубать, в общем-то, хороших, наверное, людей. Совестно...

Некогда распускать нюни! Монтировку под мышку, «макаров» в кобуру, лямки рюкзака на локтевой сгиб забинтованной руки, монтировку в кулак. Замахнуться и ждать!

Ждать пришлось недолго, всего пару секунд. Железнодорожный состав, сигналя сиреной, перечеркнул пейзаж за лобовым стеклом. Загремели колеса на стыках рельсов, потянулись одна за другой открытые платформы, груженные лесом. Бью железкой по стеклу, порчу казенное имущество, надеюсь, что служивым в кузове железнодорожные шумы помешают расслышать грохот в кабине. Я бы и рад покинуть тесную для троих кабину тихо и цивилизованно, воспользовавшись предназначенными для этого дверцами, однако в этом случае меня точно заметят господа военные в кабинах сзади стоящих грузовиков, что крайне нежелательно. Ситуация вынуждает заниматься вандализмом.

Сползаю по спинке сиденья, приподнимаю задницу и вышибаю потрескавшееся стекло сдвоенным ударом ног. Бросаю монтировку, толкаю сиденье подошвами, выбираюсь на капот.

Ветер чуть не сдул фуражку, ловлю головной убор, сую фуражку за пазуху, стою на капоте враскорячку, пригнувшись, прижав к груди забинтованную руку, рюкзак болтается, цепляясь за согнутое колено, вагоны громыхают, дождевая морось слепит глаза.

Щурюсь, считаю вагоны – один, второй, пятый. Вот ведь какая подлая насмешка судьбы! Только что мелькали открытые платформы с бревнами, и нате вам – сплошняком вагоны поперли! Запрыгнуть с капота на крышу вагона – даже для меня, потомственного, можно сказать, племенного ниндзя задачка невыполнимая.

Поворачиваю голову, еще сильнее щурюсь от ветра с дождиком и вижу все те же вагоны, вагоны, вагоны, товарные унылые вагоны, грязно-коричневые, как старые гробы в забытых могилах. Неужели больше ни одной платформы не будет? Блин, полный абзац!.. Прыгать обратно в кабину, садиться за руль и, как только товарняк проедет, бить по газам, пытаясь оторваться от колонны?.. Вместе с живым вооруженным грузом, да?.. Ха! Похоже, я круто влип! Похоже... Ура!!!

Ура! Показался хвост состава, и я вижу замыкающий пассажирский вагон, а перед ним... нет – целых четыре платформы, груженные бревнами. И, что особенно радует, куртизанка Судьба, вдоволь надо мной поиздевавшись, приготовила поистине царский подарок: последняя из четырех платформ, к которой прицепили замыкающий, нестандартный для товарняка пассажирский вагон, почти пуста, бревен на четвертой платформе гораздо меньше, чем на остальных, этакая вполне пологая горка, надежно зафиксированная тросом.