Час дракона - Зайцев Михаил Георгиевич. Страница 115
Прыгать на одной ноге по земле сложнее, чем по асфальту. Один раз я чуть не падаю, но сохраняю равновесие и с горем пополам добираюсь до замершего в позе раненой птицы мотоциклиста. Он лежит на спине, раскинув руки, правая неестественно вывернута, сломалась при падении, но он жив и в сознании.
– Здравствуй, дзэнин. Хотя о чем это я, мы ведь сегодня уже виделись.
– Я хочу сделать заявление! Я сдаюсь добровольно и готов к сотрудничеству.
– Поздно, Колобок. Если бы ты сдался сегодня днем, в гостинице, когда шел убивать Талика и нечаянно столкнулся в дверях со мной, возможно, я бы тебя и не тронул, а сейчас…
– Кто ты? Мент? Фээсбэшник?
– Я Мастер, но это неважно. Скажи-ка лучше, отчего ты сам порешил Толика, почему не повесил мокруху на холуев?
– Все скажу, не убивай меня, все скажу!
У него началась истерика – он заметил пистолет в моей правой руке.
Я выстрелил в землю, рядом с его лысой головой. Терапия подействовала, он сразу же заговорил по делу:
– Я был вынужден, понимаешь? Я должен сам, в назидание остальным. В педагогике личный пример имеет огромное значение.
– Ты учитель?
– Завуч в средней школе в соседнем городе.
– Живешь по чужим документам?
– Ты уже знаешь. Откуда?
– Ни хрена я не знаю. Догадался. За что сидел?
– Совращение.
– Малолетних?
– У меня два высших образования. Я закончил два института – Литературный и ГИТИС, жил в Москве, вращался в обществе. Я тонкая, чувствительная натура, понимаешь? Я стихи писал! Печатался в журналах. Ты должен понять! Ты Набокова читал? «Лолиту»? Ну или кино хотя бы смотрел?..
– Понимаю. Жил в Москве, печатался в толстых журналах, ходил на просмотры в Дом кино… Богемная жизнь начала восьмидесятых… И, конечно же, занимался модным, запрещенным карате?
– Нет. Занимался кунг-фу в группе у Лебедева, пока его не посадили.
– Ого! Тебе повезло, Лебедев настоящий мастер. Не пойму только, как он тебя, гниду, проморгал. Лебедев обычно сволочей чуял и гнал от себя… Думаю, ты не зря окончил ГИТИС, если Лебедев лопухнулся. Да и я тоже сегодня тебя не учуял…
– Я все расскажу! Ты поймешь! Ты же интеллигентный человек! На зоне я сошелся с ребятами из Коржанска. Они вели тут подпольную секцию карате и залетели, как и Лебедев…
– Все! Остальное – детали. Картина ясна, дальше можешь не рассказывать…
– Ты не понял! Я жертва социальных катаклизмов! Я просто хотел выжить, утвердиться на теневой социальной лестнице, раз уж официальный социум был для меня закрыт несправедливым приговором. Я ведь никого не принуждал, ни тогда, в Москве, ни здесь, в Коржанске. Девушки меня любили высокой и светлой любовью, понимаешь? А здешние парни до меня были просто несчастны, большинство из неполных семей или брошены де-факто родителями. Понимаешь? Я дарил им любовь и идеалы, понимаешь?
– Нет, не понимаю. Слишком мудрено говоришь для меня, сиволапого. Да и не священник я…
– Ты должен понять! Я все, абсолютно все смогу объяснить…
– Пожалуй, действительно смог бы. Нашлись бы и адвокаты, и журналисты, которые с удовольствием тебя бы выслушали. Именно этого я и боюсь. Скажем, почему ты вымогал деньги у Малышева, а не у отца похищенного мальчика?
– У него нет отца. Мы были Сеньке вместо отца, понимаешь? Тот, кто чисто биологически его зачал, пропал без вести…
– Я знаю, но откуда тебе об этом известно?
– Один из моих парней учится в Москве, в МГУ, и ходит тренироваться в клуб «Дао» к Малышеву. Еще прошлым летом он рассказывал о…
– Я догадываюсь, о чем, дальше!
– Он услышал, как тренеры в разговорах между собой поминали Коржанск, место, где служил Ступин. Мы случайно узнали, что в Коржанске растет сын Ступина, отыскали мальчика, приблизили к себе, окружили его любовью, и он сам принес фото, на котором…
– Хватит! Я все понял. Молиться будешь?
Я поднял пистолет, прицелился лежащему подле моих ног человеку между прищуренных глаз с блуждающими зрачками.
– Ты не имеешь права! Есть закон! Суд! Правила…
– У меня свои правила и свой закон!
– Ты не сможешь. Убить беззащитного человека непросто! Тебя потом совесть замучает.
– Ты же смог сегодня днем убить Толика? Пусть и не такого уж беззащитного. А насчет совести… Знаешь, Семен, тот мальчик, который умер сегодня в подвале столовой пионерлагеря «Звездный»… он был моим сыном.
Пузатый человечек с лысым черепом, такой забавный и безобидный внешне, открыл было рот, но не нашелся, что мне ответить, и лишь когда палец моей руки начал плавным движением давить на курок, он поймал мой взгляд и закричал:
– Ты сумасшедший!
– Я был им…
Выстрел. Маленькая дырочка на переносице. Струйка крови. Если Будда был прав, то в следующей жизни он будет копошиться в дерьме, пока какому-нибудь рыболову не потребуется опарыш для наживки…
…Когда рядом со мной на шоссе, чихая и кашляя, затормозил милицейский джип с майором Дроздовым за рулем и телом капитана Чернышева в кресле справа от бывшего автогонщика, я уже сидел верхом на мотоцикле.
Дроздов вышел из машины, бегом подбежал ко мне, узнал и грязно выругался:
– …мать! Машина, блин, совсем сдохла! Еле на двадцати тянет… Где этот?
– Вон там лежит с дыркой во лбу.
– Пристрелил?
– Да. Пистолет найдешь рядом с трупом.
– Правильно! Машина, блин, совсем того, но я рискнул, не стал радировать, подмогу звать, чтобы не помешали его кончить. Знаешь ли, не доверяю я судам и знаю, на что способны адвокаты… А ты за каким хером его раздел и шмотки с трупа на себя напялил? С ума сошел?.. Да и мало тебе это тряпье…
– Я сейчас уезжаю, майор.
– Куда?
– Не знаю. Поеду вон по той грунтовке к лесу, а там видно будет.
– Какой грунтовке? Не вижу ни хера в темноте… Погоди! Как это ты уезжаешь?
– На мотоцикле.
– Нет, ты точно сбрендил!
– Майор, ты когда сегодня с Москвой связывался, до или после того, как Коробову звонил?
– А это здесь при чем?
– А при том, что, когда твое начальство услышит фамилию Ступин и проверит ее по картотекам да компьютерным базам данных… в общем, сам увидишь, что будет.
– Ты что, шпион? Диверсант?
Я грустно улыбнулся. Ниндзя и есть средневековые шпионы-диверсанты.