Час рыси - Зайцев Михаил Георгиевич. Страница 8

Виктор послушно вытянул из кармана кулак, при этом он старался держать руку так, чтобы амбал не заметил торчащего между пальцами лезвия.

Давление пистолетного рыла ослабло.

— Чего у тебя в кулачишке-то зажато, Скворцов? — Голос человека в черном приобрел насмешливо-снисходительную интонацию.

Этот тип знает его фамилию!!!

Виктор повернулся к амбалу лицом и с ходу полоснул его ножом по груди. Лезвие, скользнув по пиджаку, прорвало тонкую ткань белой рубашки. Продолжая движение, Виктор изловчился так изогнуть запястье, что острие ножа со всего маха воткнулось в предплечье правой руки мужчины. Атлет вскрикнул, и тяжелый серый пистолет выпал из его пальцев.

— Ах ты, сука! — выдохнул он и мастерским апперкотом с левой впечатал тренированный кулак Виктору в подбородок.

Скворцова подбросило в воздух в ту самую долю секунды, когда он уже собрался было праздновать победу — ведь ему так ловко удалось обезоружить здоровенного мужика! Казалось, еще одно движение вроде удара лезвием в плечо — и все, полная виктория...

Затылок глухо ударился об пол, лязгнули зубы, в глазах резко потемнело.

— Получи, сучонок! — Нос тяжелого ботинка врезался Виктору под ребра. — Мало? На еще!

И тут случилось необъяснимое! Дверь распахнулась, и на пороге возник некто плечистый с большой, коротко стриженной головой и оттопыренными ушами. Ушастый с ходу обрушил на темечко мужчины в черном сплетенные «в замок» кулаки, и тот как подкошенный рухнул сверху на полуживого Скворцова. Виктор инстинктивно выставил ему навстречу правую руку.

Лезвие «толчкового» ножа воткнулось в мощную, шею чуть ниже кадыка. Еще несколько бесконечно долгих секунд Виктор автоматически продолжал удерживать на вытянутой руке тело смертельно раненного человека. До тех пор, пока не потерял сознание...

...Он очнулся на заднем сиденье автомобиля. Руки были связаны знакомым фиолетовым галстуком. Стопы ног словно приросли друг к другу, слились, как сиамские близнецы. Виктор полулежал, занимая сразу два кресла, а впереди сидели двое, и эти двое совершенно спокойно беседовали. Точнее, один, лопоухий, с короткой стрижкой, что-то рассказывал, а другой, с плешкой на затылке, управлял автомобилем и заинтересованно переспрашивал, уточняя детали.

— ...и наш пацан ему перо в горло. Завалил сразу. Рана смертельная.

— А ты?

— Я дверь прикрыл, на всякий случай решил квартиру обнюхать. Гляжу, в ванне еще один мертвяк. По типу, ему опять же горло порезали, от уха до уха, реальный такой разрез, и в ванну сгрузили, чтобы кровью вокруг не пачкал. Въезжаешь?

— Круто! Выходит, наших троих в лоскуты порезал и у себя дома еще двоих!

— Дома одного я помог, а второго он раньше чиркнул. Я дверь открыл, е-мое — спина, хрясть по кумполу, а пацан ножичком его — ррраз! Догоняешь?

— Давно догнал, непонятки только, почему пацан отрубился.

— Ну ты тормоз! Я ж говорю: он его ходулями по ребрам.

— Который?

— Тот, которого я по кумполу, а пацан в горло. Въехал?

— Непонятки, какого члена Липа тер базары за Костю, что лохатый он реально.

— Липу теперь не спросишь... Что, Костя его грамотно сделал?

— Доктор Айболит он, а не Костя, бля буду! Крутой пацан!

Бесконечный разговор продолжался и дальше в том же духе. А Виктор тихо лежал на заднем сиденье и не спешил сообщать о своем возвращении в сознание. Отчасти он даже наслаждался ролью пассивного пленника. Все, что могло произойти, уже произошло, и теперь от него мало чего зависело. Его окутала расслабляющая мышцы и туманящая мозг апатия, полное безразличие к дальнейшей судьбе. Не подготовленная к стрессам психика взяла тайм-аут, к тому же болели мышцы, ныло все тело, жгло в ушибленном затылке и покалывало подбитый подбородок. Не напрягаясь, он вслушивался в беседу двух людей из какого-то чуждого ему мира и с ленцой пытался ее расшифровать. Когда же он, как говорили его попутчики, «въехал в тему», в глазах снова потемнело, словно от очередного удара по голове, безразличие к происходящему мгновенно испарилось, и грудь затрепетала от участившихся до предела сердечных сокращений.

Выходило, что Костя, Константин Поваров, сегодня утром заявился незваным гостем в квартиру, которую снимали трое приятелей этих милых, разговорчивых ребятишек. И убил всех троих, причем убил жестоко и изощренно. Некто по кличке Липа умер не сразу, а умудрился еще позвонить и произнести в трубку нечто неразборчивое «про Костю», потом заорал страшно, и связь прервалась.

Дружки покойников после звонка Липы всполошились. Двое из них, Плешивый и Лопоухий — они-то, судя по всему, и везли его сейчас неведомо куда, — приехали на квартиру к пострадавшим, где и увидели три истерзанных тела. Чьих это рук дело? Единственная зацепка — невнятное «Костя» в предсмертном монологе Липы. И тогда Плешивый с Лопоухим резонно решили навестить Костика и устранить «непонятки». Как понял Виктор, Костя имел с убитыми общие дела, а эти двое его лично не встречали, хотя и знали о его существовании. Адрес Поварова Лопоухий нашел в записной книжке у Липы. Приехали. Плешивый остался в машине, Лопоухий поднялся по лестнице и весьма кстати оказался возле незапертой двери Константина Николаевича. За дверью он услышал подозрительный шум, приготовился мочить (неважно кого, но мочить непременно) и, как только вошел, сразу же треснул по голове стоящего к нему спиной человека в черном костюме. После чего наспех осмотрел квартиру и обнаружил в ванной труп неизвестного ему мужчины с перерезанным горлом. Проявив недюжинные интеллектуальные способности, Лопоухий пришел к выводу, что его дружков и этого в ванной замочил Костя, тем паче что мужика в черном он «завалил» буквально на глазах у Лопоухого.

«Идиот! — чуть было не крикнул Виктор. — Этого мужика никто не хотел убивать, произошел несчастный случай, я случайно...»

И тут до него наконец дошло, что эти хлопцы на полном серьезе принимают его за Костю!

— Вы ошибаетесь! — Он попытался сесть. — Я не Костя, я другой человек.

— Оклемался? — Лопоухий взглянул через плечо, прищурился. — Лежи тихо, реально все базары перетрем, когда приедем. Въезжаешь?

И он поднял правую руку так, чтобы Виктор увидел зажатый в кулаке пистолет.

— Вы не поняли. Я другой человек, я...

— Зачем разводишь, братан? Не мой уровень тебя объявлять, но реально могу по понятиям обидеться. Волыну срисовал? Въехал в тему?

Виктор не нашелся, что ответить. Хотя из сказанного он понял слишком мало, но суть уловил.

Еще десять минут ехали в полной тишине. Виктор не мог определить маршрут, он видел лишь ветки деревьев, крыши домов, к тому же солнце слепило глаза. Надеялся лишь на то, что его не убьют сразу, дадут высказаться. И тогда он сумеет все объяснить, доказать и отыскать реальное подтверждение своим словам. Главное, чтобы они поняли: он и Костя — не одно лицо, а там кто знает, вдруг они ему еще и помогут?

Машина сбавила ход, затормозила, остановилась.

— Так его поведем? — спросил Плешивый.

— Стремно.

— Тогда как раньше? В брезент завернем?

— По типу того. — Лопоухий повернулся к Виктору. — Пацан, глаза закрой.

Виктор хотел спросить зачем, но не успел. Рукоятка пистолета обрушилась ему на голову, и он снова погрузился во мрак небытия.

На этот раз он очнулся с посторонней помощью. Лопоухий попеременно то брызгал водой из стакана ему в лицо, то хлестал ладонями по щекам.

— Во! Открыл глаза! А вы боялись, по типу, я его мочканул!

— Отвали, Ухо, с пацаном я буду базар иметь.

— Давай, Гуля, я без претензий...

Виктору все виделось сквозь пелену и сизую дымку, голоса звучали глухо и далеко.

— Ухо, спиртяги дай.

— Много?

— Стакан.

Стекло лязгнуло о зубы, гортань обожгло. Чтобы не захлебнуться, Виктор сделал большой глоток, закашлялся, из глаз полились слезы.

— Прочухался, Киска?

— Я не Киска... — выдавил он из себя.

— А кто ж ты тогда?

— Виктор Скворцов!