Час волкодава - Зайцев Михаил Георгиевич. Страница 49

– Ты готов?

Марина возникла на пороге кухни благоухающим французскими духами видением. Обтягивающие брючки подчеркивают стройность длинных ног. Умопомрачительная блузка застегнута на три нижние пуговицы. В глубоком вырезе полушария груди. Серебряная цепочка на тонкой шее сияет фальшивым бриллиантом... Фальшивым? Кеша всегда удивлялся сему псевдодрагоценному украшению невесты. Бриллиантовый кулон светился и переливался, как настоящий. Но если он настоящий, то цена ему огромна. Как же раньше Кеша не сообразил проверить подлинность камня? Это же так просто – опусти кулон в воду и посмотри, виден камушек или исчез. А еще проще провести гранью страза – фальшивого бриллианта по стеклу...

– Ты готов? Котик, куда ты смотришь?

– На твое украшение. Красивый камень.

– А-а... Моя гордость. Как настоящий, правда?.. Ну чего, милый? Идем?

– Куда идем? Конкретно?

– В «Шалман». Ресторанчик в стиле ретро, недалеко отсюда. В «Шалмане» все выдержано в стиле начала восьмидесятых. Закажем колбасы сервелат, бычков в томате, портвейн «Агдам» и поностальгируем о безвозвратно ушедшей юности. Я рекламу «Шалмана» по телевизору видела и запомнила, где он находится. Пешком от нас минут тридцать топать, на такси – десять минут, и мы на месте. Поехали на такси. Пожалуйста!

– Нет. Пошли пешком. Обратно поедем на такси.

– Хорошо. Сделаем, как ты скажешь.

Она всегда с ним соглашалась. Вплоть до сегодняшнего утра, до разговора с Чумаковым и Сан Санычем, Иннокентий умилялся ее уступчивости и покладистости. «Золотая женщина», – думал Кеша еще вчера...

Такое впечатление, что Марина прекрасно знала дорогу до ресторана. Не соображала на ходу, как быстрее добраться до адреса, однажды услышанного по телевизору, а уверенно вела Кешу проходными двориками, улочками и переулками. А может, ему это только почудилось, что Марина идет в «Шалман» отнюдь не впервые? Может быть, и так, приставать к жене с расспросами Кеша поостерегся.

Ресторан «Шалман» Иннокентию понравился. Скромная вывеска, бородатый вежливый дедушка-швейцар у входа, уютный зал со столиками, покрытыми чистыми накрахмаленными скатертями, эстрада для музыкантов, свободное пространство для танцев. На стенах в массивных рамах копии полотен Ильи Глазунова. В одном углу скульптура олимпийского медведя. В другом – советский цветной телевизор «Радуга». На экране массивного ящика беззвучно спорят герои знакомого с детства телефильма «С легким паром». По начищенному паркету снуют пожилые официанты в блестящих ботинках, черных брюках и белых рубашках с галстуками-бабочками. И официантки – толстые злобные тетки с высокими прическами, в кримпленовых платьях. Посетители «Шалмана» удачно вписывались в атмосферу ностальгии по ушедшей эпохе. Солидные, строго одетые мужчины тихо беседуют с моложавыми дамами, скрывающими морщинки под толстым слоем косметики. Сразу два столика занимает компания совсем юных ребят, косящих под стиляг образца 73—81-го годов. Патлы до плеч, потертые джинсы, рубахи со скругленными воротниками и рисунком «огурец» на шелковой ткани. И, конечно же, тут и там в ресторанном зале блистают золотыми зубами плохо выбритые, пузатые и поджарые, пьяненькие и не очень кавказцы.

«Агдам», как планировала Марина, заказать не удалось. Все запасы портвейна оказались выпитыми, равно как и бычки в томате оказались съеденными. А сервелат на закуску нашелся. Из горячего взяли гуляш – Марине и биточки – Иннокентию. Пили «Вазисубани» – сухое вино, вошедшее в анналы памяти под сленговыми вариантами названия: у Марины – «Возись у бани», у Кеши – «Возьми зубами». Марина с Кешей, чокнувшись, выпили по бокалу, зажевали малоградусную светлую жидкость колбасой и принялись за теплое мясо, когда на эстраду вышли музыканты.

– Вас приветствует вокально-инструментальный ансамбль «Веселые гитары», – объявил, подойдя к микрофону, пузатый солист с обвислыми усами и глубокими залысинами, поправляя розовое жабо. – Как всегда, мы начнем наше выступление с популярной песни «Увезу тебя я в тундру».

Хиппующая молодежь зааплодировала. Нестройно зазвучали три электрические гитары, барабанщик выбил дробь, резанул по ушам аккорд синтезатора, и солист хрипло заголосил про Крайний Север, про оленей, про северное сияние.

Волосатые молодые люди в потертых джинсах повскакивали с мест, побежали к эстраде и запрыгали по паркету, подпевая солисту. На некотором расстоянии от молодежной компании закружились в танце дяди и тети, которым в год Московской Олимпиады было примерно столько же, сколько сейчас самым юным посетителям «Шалмана». Изрядно выпивший золотозубый грузин занял пространство меж двух поколений танцующих и, презрев музыкальные ритмы, принялся отплясывать лезгинку.

– Можно прэгласыт тваю даму? – оглушительно прозвучало возле самого уха Иннокентия. Прозвучало настолько неожиданно, что Кеша вздрогнул.

Громкая музыка не позволила услышать, как сзади подошел одинокий кавалер, как нагнулся, облокотившись на спинку Кешиного стула, как вздохнул, набирая в легкие побольше воздуха, чтобы прокричать в ухо Иннокентия вежливо-пьяную просьбу. Прокричать так, чтобы заглушить голосом музыку, чтобы и Кеша услышал, и Марина догадалась, о чем речь, и за соседними столиками поняли, в чем дело.

Вздрогнув, Кеша повернул голову. Увидел сытое лицо неопределенной кавказской национальности. То ли грузин, то ли чечен, а быть может, и хачик. В генотипе южан Иннокентий разбирался слабо. И возраст смуглых пришельцев с залитых солнцем земель определять не умел. С одинаковой вероятностью нацмену, возжелавшему танцевать с Мариной, могло быть и тридцать, и сорок, и пятьдесят лет. Высокий, плечистый, большеголовый кавказец. Рубаха черная, пиджак белый, штаны кожаные, коричневые, туфли из шкуры крокодила. Колоритный, запоминающийся дядя. Когда вошли в ресторанный зал, Иннокентий его заметил. Кавказец в туфлях из крокодила и в белоснежном пиджаке одиноко сидел за крайним у входа столиком, мимо которого прошли молодожены. Кеша, прихрамывая, и Марина под руку с мужем, слегка покачивая бедрами. Тогда, миновав кавказца-одиночку, Иннокентий едва ли не физически почувствовал его откровенно похотливый взгляд, исследующий стройную спину жены. Усевшись затылком к глазастому кавказцу, Кеша через минуту о нем забыл. Иннокентий привык к заинтересованным мужским взглядам, словно рентген обследующим его спутницу. И к удивлению в глазах встречных самцов, когда, визуально ощупав Марину, они удостаивали презрительного внимания Кешино щуплое хромоногое тело, Иннокентий также успел привыкнуть. Но пока что ни разу заинтересованные Мариной и озадаченные ее хромым кавалером незнакомцы мужского пола не заходили далее игры «в гляделки».

– Потанцуем с тваэй дамой, да? – продолжал наседать на несколько опешившего Иннокентия кавказец. – У тэбя нога больной, а дэвушка танцэват надо, я ее потанцую, да?

– Я не танцую! – поспешила вмешаться Марина. Беззаботная улыбка, доселе придававшая ее миловидному лицу особую прелесть, исчезла. Щеки покраснели, брови нахмурились.

– Э-э-э, жэнщина, тэбе нэ спрашивают, да?! – обиделся кавказец. – С твоим мужчином говорю, да! Разрэшит – будэш танцеват, скажэт – будэш цэловать, да! Паслюшай, хромой, ты гдэ такой строгий шлюха снял, а? Сколько ей платишь, а? Продай ее мнэ. Сто долларов даю, она больше нэ стоит...

Марина схватила со стола полный бокал и выплеснула вино в смуглую небритую рожу.

– Билядь! – заорал кавказец, сморщившись, одной рукой схватившись за мокрое лицо и резко дернув другой, которой держался за спинку Кешиного стула.

Иннокентий упал вместе со стулом. Свалился на пол, больно ударившись плечом, рядом, стукнувшись о паркет, упал стул.

– Убью, билядь! – Кавказец толкнул стол. Шаткий столик выдержал, не опрокинулся, но ополовиненная бутылка «Вазисубани» повалилась набок и покатилась по белой скатерти.

Позабыв про Кешу, южанин шагнул к Марине, размахнувшись, залепил девушке звонкую пощечину.

– Ке-е-ша!!! – завизжала Марина дурным бабьим голосом.