Наследник волхвов - Зайцев Михаил Георгиевич. Страница 36

Волк остановился на расстоянии нескольких человечьих шагов от Игната, вжавшегося в ствол до боли в лопатках. Волк перестал выть и опустил морду. Желтые глаза зверя смотрели в расширенные зрачки беспомощной жертвы. Волк оскалился, показал жертве желтоватые, блестящие от слюны клыки. Волк не был галлюцинацией! От него пахло зверем, логовом, лесом. В свалявшейся на загривке шерсти застрял сухой репей, лапа выпачкана подсыхающей грязью, сосновые иголки зацепились за шерстинки хвоста. Совершенно непохожий на картинки из книжек про животных, ничего общего с волками из голливудских ужастиков про оборотней. Дикий зверь, настоящий, реальный до тошноты. Зверь готовился прыгнуть и располосовать клыками человеческое тело.

Игнат зажмурился, стиснул зубы, прекратил дышать. «Скорей бы, – мелькнула быстрая, как вспышка падающей звезды, мысль. – Сначала меня, потом Витю. Сначала порвет горло, потом выест требуху: желудок, кишки, печень. Завтра николаиты уберут огрызки веревок, устроят кострище на речном обрывчике, разбросают вокруг пустые консервные банки и послезавтра вызовут ментов, которые запротоколируют факт нападения дикого зверя, составят опись вещей погибших в совершенно исправной «Ниве», опросят крестьян и выдвинут единственно возможную правдоподобную версию: на москвичей, свернувших к речке, дабы учинить пикник, напал волк. И плевать на заявления биологов, что, дескать, волки на людей не нападают. Эксперты подтвердят: волчара скушал москалей. Возможно, Федю найдут в «ловчей яме», в чаще, мертвым. Следователи легко придумают, каким образом Федор Васильевич угодил в яму – отлучился, мол, с берега речки, вернулся, глядь: дружков зверь доедает, Федор – за автомат, зверь – в лес, Василич – за людоедом, бежал, бежал и навернулся в яму. Посочувствуют следователи Феде и заведут на него посмертно уголовное дело о незаконном ношении оружия и спецсредств...»

Игнат держал глаза закрытыми, но он услышал прыжок зверя, услышал шлепок об землю передней лапой, проскальзывание задних. Игнат откинул голову, подставляя яремную вену звериным клыкам. Сердце зло ударилось о ребра, ожидающие удара волчьих лап, и тут же, в такт удару сердца, прозвучал выстрел.

Честное слово, Игнат услышал свист пули, хотя и пролетела она не возле уха, а значительно ниже, услышал чмоканье, с которым пуля вошла в плечо зверя... или как там называется то место, где волчье туловище плавно превращается в лапу. Игнат разжал веки и увидел, как зверя опрокинуло на бок, как он, поджав раненую лапу, прыгнул вторично, но уже в другую сторону, в сторону опушки.

Вдогонку зверю просвистел рой пуль, автоматная очередь. Однако ни одна смертоносная капля не попала в хищника. Вздрогнули потревоженные пулями сосенки, волчья туша, нырнув за пулями вслед, взлохматила темно-зеленую массу подлеска и скрылась, оставив кровавый след на ковре из пожелтевших иголок. Вопреки штриховке сумрака, Игнат разглядел пунктир крови на мякоти земли.

Сзади, за спиной Игната, за толстым сосновым стволом – шумный всплеск. Некто или нечто плюхнулось в речную воду.

Конечно – некто! Некто прыгнул с другого, пологого берега реки, карабкается на обрыв, в воду летят комочки земли, камушки. Некто взобрался и бежит, пробегает рядом с сосной Игната, в лицо Сергачу брызнуло влажным холодом с его пятнистых мокрых одежд.

Федор! Это был Федор. Еще свистела одинокая пуля, а Игнат уже знал, что стрелял Федор, выживший вопреки и наперекор, знал, но боялся себе в этом признаться, ибо уяснил – надежде свойственны подлоги и обманы, она, надежда, и сестра ее, госпожа Удача, похожи, суки, на ту женщину, которую Сергач собирался назвать своей женой, от которой сбежал, которая до сих пор числит себя в невестах и, небось, недоумевает, куда вдруг пропал безумно влюбленный женишок.

Врут, что от трагедии до фарса, как и от любви до ненависти, – всего один шаг. Врут! Сии аспекты бытия соседствуют и жмутся друг к дружке. Стоило Игнату вздохнуть, и первая стихийная мысль в башке, можно смело сказать – заново рожденного, вздорная, мелочная мыслишка с оттенком меланхолической досады, дескать, раз выжил, то еще предстоят выяснения отношений с невестой, с ее родителями, родственниками...

Игнат дивился собственной мелочности, проклиная себя за вопиющую неблагодарность к спасительнице Судьбе, а Федор тем временем врезался с разбега в иллюзорный массив опушки. Затрещали сухие ветки, заволновались пушистые массы юной лесной поросли, поглотив пятнистую спину, скрыв коротко стриженный крепкий затылок. Треск ветвей слился воедино с трескотней автомата. Треск и трескотня удалялись в лес. Минула вечность, равная нескольким сотням свирепых секунд, и все стихло. И сквозь шуршащие помехи леса пробился сильный голос Федора, уверенный и спокойный, с едва уловимыми запятыми одышки:

– Эй, вы, там, расслабьтесь. Все в норме.

Игнат повел шеей, взглянул на Фокина. Витька болтался в путанице веревок, забавно улыбаясь заткнутым галстуком ртом. Подобно Игнату, Витька расслабился, едва увидев, едва признав Федора. И, наверное, тоже думал о невесте.

Замечательно иметь старшего брата, вроде Федора – появляется блаженная возможность расслабиться, довериться более сильному и опытному, зная, что он тебя обязательно спасет, защитит либо отомстит за тебя. Обязательно отомстит!

Федор вышел из лесу. Богатырь с автоматом, в «разгрузке», с трофеем через плечо. В сгустившихся до черноты сумерках Игнату показалось, что на плече у Федора лежит волчья туша, когда же богатырь подошел поближе и опустил трофей наземь, Сергач увидел, что это староста.

– Убил? Федя, ты его застрелил, да?

– Жив заложник, дышит. – В руке спасителя возникло вороненое лезвие, нож аккуратно полоснул веревки, стиснувшие Игнату грудь. – В плече у гниды рана и шишка вместо заушного бугра, а в остальном – жив.

– Ха! И у меня за ухом шишка! Федя... прости, Федор...

– Да ладно! Зови «Федей», раз тебе так больше нравится. Разрешаю. – Штык-нож резанул узлы, задевая кору, бритвенной остроты лезвие крошило веревку на руках и ногах Сергача. – Долго ты, брат Сергач, с гнидой старостой политесы разводил. У меня палец на крючке затек.

– Ты все слышал?! Все видел?! Ты...

– Я на том бережку в засаде обосновался чуток позднее, чем Виктора к сосне привязали. Дерьмовый бережок, пологий, весь открытый, но и опасности оттуда не ждешь, в этом плюс. – Нож лихо орудовал, превращая змею-веревку в горсть веревочных червяков. – Не обижайтесь, ребятишки. Вам, понятно, не позавидуешь, довелось вам пережить не самые приятные в жизни моменты. С одной стороны, вы, мальчики, сами виноваты, с другой – без вашей детской самодеятельности и мне бы гнить в болоте. Не держите на меня обиду, мушкетеры, так было надо. Надо было досмотреть до конца, чем закончится комедия с оборотнем, прежде чем оказывать вам огневую и моральную поддержку. Жестоко, согласен, но вы – мальчики зрелые, и обошлось, слава богу, без инфарктов. Сергач, с остальными веревками сам справишься? Пойду освобождать Виктора. Справишься?

– Справлюсь, я в порядке. Иди...