Укус Змея - Зайцев Михаил Георгиевич. Страница 14

И еще телка-санитарка говорила, мол, спустя двое суток у пациента начнется жесточайшая ломка, дескать, волком взвоет. Однако больного волка сквозь проделанную в двери дырочку пацаны на внутреннем посту не увидели. Ну мандраж у мужика, ну голову плохо держит, меж тем сидит, не падает и по трубе цепью стук-стук стучит. А чего стучит?.. А хер его знает...

Один из соглядатаев побежал в «Ласточку» звать старших. Оставшийся приоткрыл дверь и крикнул:

— Слышь, Стукач?! Слышь, чувак?! Долбозвонить кончай, да? Щас бугры нарисуются, побазарите, да?

— Пи-ить... — застонал в ответ поднадзорный. — Да-а-ай пи-и-ить, сдохну...

И с губы поднадзорного по двухдневной щетине на подбородке побежала струйка крови.

— Едрены пассатижи! Чувачок, ты давай кончай загибаться, да?! Ты потерпи, щас бугры придут.

— Пи-и-ть дай! — Только что сидел поднадзорный и вот завалился на бок, кровавая струйка потекла теперь по щеке. — Надо мне! На-а-адо... Подых-х-а-аю...

— Еть твою! Напряги, блин... — Соглядатая и самого затрясло. А если реально чувачок без воды ласты склеит, а? Кого Крокодил крайним назначит, а?

Мандражирующий соглядатай откликался на погоняло Гвоздик. Лет ему было двадцать от роду, в шоблу Крокодила его взяли недавно, и больше всего на свете боялся он облажаться.

— Чувак, ты терпи, а? Слышь, ты?.. — Гвоздик от всей души позавидовал напарнику, который сейчас бежит к «Ласточке».

— Уби-иваешь меня! Пи-и-ить! Да-а-ай...

Блин! Ни хера Крокодил не оставил инструкций на тот случай, если поднадзорный попросит... Да какое, на хер, «попросит»? Если он, типа, загибаться начнет без воды.

— Bo-оды, сука!!! Воды да...й... — Чувачок дернулся и затих. Лежит на обоссанном матрасе, на спине. Левая клешня цепью обмотана. Открытые глаза остекленели. Изо рта течет красное.

Как только чувак замер, так Гвоздика отпустило — все равно в не успел напоить терпилу. Который, кажись, дуба таки врезал, окочурился...

Как только Гвоздика отпустило, так вдруг — во подляна! — терпила тыкву приподнял, повернул мордой к Гвоздику, взгляд его стал осмысленным, и чувачок внятно так, вкрадчиво произнес:

— Парень, у меня ноги онемели, рук уже не чувствую. До прихода твоих начальников доживу, но при них точно сдохну, тебя проклиная за то, что не спас меня, воды не дал.

Засада, блин! У Гвоздика аж в груди защемило от жалости. Не к терпиле, конечно, а к себе, любимому. И Гвоздик сорвался, побежал опрометью наверх, на свежий воздух.

Где, блин?! Где взять воду? Из лужи, блин? А в чем нести, блин? В ладонях?.. Блин, во подляна...

Гвоздик выскочил на строительный двор-свалку и увидал братков, что несли там дежурство. А главное, увидал бутылку с пивом в руках у Шрама.

— Бутылку давайте! — заорал Гвоздик. — Чувак загибается.

— Тихо ты! Ша, молодой, — рявкнул тридцатилетний Шрам. Его, понятно, почему нарекли Шрамом, — рожа у него наискосок располосована. Рожа героическая, но в натуре он заработал увечье по пьяни, упав фейсом на осколки стакана с недопитым портвейном.

— Чего такое? — спросил напарник Шрама, лысый, как бильярдный шар, парень по кличке Чернобыль. С ним и его кликухой совсем другая история — пацан лишился волос, отслужив трешник на подлодке.

— Чувак пить просит, — ответил запыхавшийся Гвоздик, ища взглядом подходящую лужу. — Типа, без воды сдохну, говорит.

— Разводит, — авторитетно заявил Шрам.

— У него кровища из пасти потекла, — добавил Гвоздик. — Сдохнет реально, и мне отвечать, да?

— А от пива он не сдохнет? — Шрам с сомнением посмотрел на свою ополовиненную бутылку.

— Мудаки, бля. — Чернобыль полез в карман, вытащил пачку купюр. — Гвоздик, держи бабки, дуй шляпкой вперед, вона, к палаткам, возьми воды без газа.

— У меня свои есть, — отказался молодой от подачки, и только пятки засверкали, припустил к ларькам. Убежал довольный, ведь Чернобыль вроде как разделил с ним ответственность за несанкционированные и не оговоренные бригадиром действия.

Глядя вслед Гвоздику, Чернобыль пихнул Шрама в плечо.

— Пошли вниз, прошвырнемся. Поглядим, как там этот, на цепи который, коньки отбрасывает.

— Сбрендил? Нам Гена велел тута торчать.

— Так ведь форс-мажор. — Чернобыль знал много непонятных Шраму слов. Человек со шрамом всегда обижался, если лысый человек использовал незнакомую лексику, но старался вида не подать, да не всегда получалось.

— Сам такой, — огрызнулся Шрам и присовокупил совершенно не к месту: — Заколебал!

— Хер с тобой, золотая рыбка. Торчи здесь, а я пойду в подвал слажу. Чао-какао, сын Франкенштейна.

— Сам ты еврей! Ответишь, понял?

Удаляющаяся спина Чернобыля красноречиво пожала плечами...

... В узилище к умирающему Гвоздик вбежал — пяти минут не прошло. Однако умирал в подвале уже не чувак на цепи, а пять минут тому назад вполне здоровый Чернобыль. Точнее — мог умереть в любую секунду по воле чувака-симулянта.

Чернобыль в отрубе, без памяти, лежал на матрасе чисто петух, которого имеют в очко. Чувачок лежал сзади, прикрываясь телом Чернобыля. На виске у Чернобыля бухла здоровенная шишка. Костяшки кулака симулянта, на которые ранее была намотана цепь, расцарапаны. Ясный перец, ударом этого утяжеленного цепью кулака чувак вырубил брателу. Вырубил, уложил, накинул петлю из цепи на шею Чернобылю и в том же кулаке держит цепугу внатяг, в любой момент легко пережмет братишке горло, в любую секунду кислород ваще перекроет.

Но мало ему железной петли! Самое страшное в левом кулаке у чувака! Связка ключей Чернобыля в левой руке! Гвоздик узнал ее по брелоку в виде подводной лодки. И допер, что симулянт, нокаутировав братишку, обшмонал его. Чего искал? Наверное, ствол, чтоб перестрелить цепи. А нашел только связку ключей, и вот самый длинный ключ, с фигурными бородками, сунул Чернобылю под веко. Реально, чуть нажмет на ключик и — стопудово! — выдавит братку Чернобылю глаз!

Пластиковая двухлитровая бутыль с питьевой водой шлепнулась на бетонный пол. Выронив бутыль, Гвоздик очертя голову побежал, полетел, поскакал наверх, на улицу. В голове у него откуда ни возьмись всплыла крылатая фраза из бессмертной «Бриллиантовой руки» гениального Гайдая: «На его месте должен был быть я...»

Змей слышал, как покатилась по полу бутыль, слышал, как убегает Гвоздик. Даже в его, Змея, состоянии трудно было не услышать затихающий трам-тарарам за приоткрытой створкой неформатной двери.

А состояние у Змея было, мягко говоря, не очень. И хорошо, что доверчивый болван убежал. Взяв в заложники лысого болвана, Змей вовсе не планировал вступать в переговоры с болваном доверчивым. Нечего силы тратить на говорильню с шестерками. И так на просьбы попить и взятие заложника потрачено почти все, что удалось аккумулировать за три часа дыхательных упражнений.

Болела губа, которую Змей прокусил, дабы окрасить кровью ложь-просьбу о глотке воды. Заболела голова, словно в ней раскалились извилины. Волосы, лоб, щеки вспотели. Держать петлю-цепь внатяг и ключ у глазницы лысого было тяжело, но никуда не денешься — надо!

Надо, ибо заложник в любую секунду может вернуться в сознание. Нокаутирующий удар из положения лежа кулаком, обмотанным цепью, получился так себе, на троечку.

Кстати, действительно, не помешал бы глоток воды — пустой желудок обрадовался бы и жидкости, лишь бы его наполнили.

Змей прикрыл глаза, расслабил все мышцы, кроме задействованных в удержании заложника. Усиливающаяся головная боль и рези в желудке мешали ему объективно оценить собственное состояние.

Лишь бы избежать обморока, остальное как-нибудь...

Вдох...

Выдох...

Прочь из тела-губки черные чернила немощи, прочь...

Вдох...

Выдох...

...Гена вошел в каземат, массируя кулак, пострадавший при знакомстве со скулой Гвоздика. Вошли Башка и Вася, встали по обе стороны от бригадира. Сзади за Крокодилом возвышался недобрый молодец Боров, сопел с высоты своих ноздрей, как будто с балкона.