Кто-то другой - Бенаквиста Тонино. Страница 1

Тонино Бенаквиста

Кто-то другой

ПРОЛОГ

В тот год, впервые за долгое время, Тьери Блен решился взяться за ракетку с единственной целью — встретиться с собой прежним: прекрасным игроком, который хоть никогда и не участвовал ни в каких турнирах, но все же заставлял понервничать самых талантливых теннисистов. С тех пор механизм начала разъедать ржавчина, удар ослаб, да и вообще бегать за маленьким зеленым мячиком казалось как-то странно. Для очистки совести Тьери достал свою старую, не слишком сильно натянутую ракетку Snauweart, парочку мячей Stan Smith, несколько других реликвий и с опаской направился в ближайший к дому спортзал «Фейан». Уладив все формальности, он спросил охранника, не знает ли тот кого-нибудь, кому нужен партнер. Охранник кивнул ему на высокого человека, размеренно посылавшего мячи в стену.

Николя Гредзински уже две недели ходил в спортзал, но пока не чувствовал себя ни в форме, чтобы сыграть с опытным игроком, ни достаточно терпеливым, чтобы отбивать удары новичка. На самом деле Гредзински не мог признаться себе в том, что его вечный страх перед противостоянием проявлялся и здесь, в эти два часа еженедельных занятий спортом, — он видел логику военных действий даже в самых мирных проявлениях. Когда незнакомец предложил Гредзински обменяться парочкой мячей или даже сыграть сет, для Николя это оказалось возможностью наконец-то выйти на корт. Чтобы оценить уровень соперника, Николя задал несколько вопросов, на которые Блен ответил довольно сдержанно, после чего они оба направились к корту номер четыре. С первых же разогревочных мячей к Тьери вернулись, казалось бы, забытые ощущения: запах войлока новеньких мячей, комочки красновато-коричневой земли под ногами, скрип струн ракетки после первых ударов. Пока было еще рано говорить о чем-нибудь другом — о чувстве мяча, об определении расстояния, позиции, пружинистой упругости ног. Единственной задачей было отбить мяч. Во что бы то ни стало. Ему нужно было завязать разговор, вспомнить значения слов, даже если первые фразы были не те, из которых складываются знаменитые речи или хотя бы сентенции.

Удар справа у Гредзински всегда был красноречив, а вот левый что-то подкачал. Он всю жизнь был каким-то напряженным, поэтому Николя решил не использовать его при атаке и предпочитал сбиться с курса, чтобы на свой страх и риск в конце концов отбить справа. Получалось неплохо, так что со временем эта слабость органично вписалась в игру и стала отличительной чертой его стиля. Всего через несколько мячей он уже нагонял время, потерянное при атаке, и его удар слева снова обретал тот щелчок запястья, который шел вразрез со всеми общепринятыми нормами, но в большинстве случаев оказывался эффективным. Гредзински сам удивился, когда предложил сыграть матч — хоть он и боялся соревнования, но уже успел представить себе, как героем выходит из окопа и несется на врага. «К тому все и шло», — подумали оба. Для Блена это была единственная возможность прояснить ситуацию, а для Гредзински — разорвать вечные узы, мешавшие ему воспринимать теннис как то, чем он был в первую очередь, — как игру.

Первые удары были скорее галантными, без фиоритур, каждый хотел пересмотреть свой арсенал перед решающей битвой. Своими длинными ударами справа, удерживающими Блена у задней линии корта, Гредзински пытался сказать примерно следующее: «Я могу трепаться так несколько часов подряд». На что Блен отвечал: «Как пожелаете», собранный и терпеливый, перемежая удары справа и слева. Проиграв свою подачу при счете 4/2 в первом сете, он решил перейти к главному — невпопад усиливая удар, он ясно давал понять: «Может, хватит болтать?» Гредзински волей-неволей пришлось согласиться, сухо послав мяч на 15/0. И беседа становилась все оживленнее. Постоянно выходя к сетке, когда ему возвращали подачу, Елен отвергал все предложения противника короткими ударами: «Не обсуждается!», «Дудки!» и даже «Зря!» и «Фиг вам!», ударяя по мячу навылет. Тактика оказалась удачной, и первый сет он выиграл со счетом 6/3. Гредзински оказался крепок задним умом — только когда он отирал пот со лба, воспользовавшись моментом, когда они менялись сторонами, ему пришло в голову, как надо было ответить на все эти категоричные выпады. Он решил продемонстрировать это двум-трем любопытным, что собрались поглазеть у их корта.

Сразу же начал подавать с середины задней линии, чтобы лишить противника возможности сильно разнообразить траекторию ответного удара, потом развлекся, отправляя мяч то в левый, то в правый угол площадки, доведя Блена до изнеможения, давая ему понять: «Я тоже — могу быть — стремительным — ты, чудак, — или невежда, — который хочет — выставить меня — кретином». Этот самый чудак попался на удочку и, задыхаясь, проворонил все удобные случаи. Некоторые из низко летящих над сеткой мячей Николя просто напрашивались на то, чтобы их услышали, их послание звучало немного странно: «Дайте мне вставить хоть слово». Второй сет походил на расправу, и, предположив это, члены клуба «Фейан» — игроки и просто зеваки — не ошиблись. Вокруг корта собралось уже с десяток зрителей, они аплодировали рискованным выпадам Гредзински и слишком редким ответам Блена, который проиграл этот сет. Однако у Блена было психологическое преимущество, которого всегда так не хватало Гредзински, спокойная убежденность в своей правоте, уверенность в своих выводах, заставлявшая его играть внутри поля, словно это было единственно верным решением. Ему удалось произвести впечатление на Гредзински, и довольно быстро диалог и ответы третьего сета привели к счету 5/2 с прицелом на победу. На помощь Гредзински пришло основное правило прикладной диалектики: ограниченный собеседник не переносит, когда ему отвечают его же аргументами. Поэтому он начал играть длинными эффектными ударами, словно решил перебить неисправимого болтуна. Как ни странно, Елен начал проигрывать после счета 5/3 и быстро дал себя обойти, так что в конце концов позволил Гредзински дойти до 5/5 с последующей подачей. Но у ракетки Блена оставалось еще несколько аргументов: он был из тех, кто никогда не врет, но и не говорит всего. Впервые он продемонстрировал прекрасный крученый удар слева, позволивший ему отразить подачу Гредзински, изумленно застывшего на линии коридора. Он ожидал всего, чего угодно, но только не такого подвоха со стороны своего соперника, который с самого начала матча играл элегантно, но абсолютно предсказуемо. Откуда взялся этот крученый удар слева? Это нечестно! Он должен был продемонстрировать его в самом начале игры, как высказывают глубинную истину, чтобы показать собеседнику, с кем он имеет дело. Третий сет закончился мучительным тай-брейком, и это было решающей схваткой. Продолжение показало, на что каждый из них способен, когда чувствует опасность. Блен три раза подряд ударил с лета, последний раз слишком сильно, Гредзински дал такую высокую свечу, что в ее траектории явственно читалось: «Такие рассуждения навсегда пройдут у вас над головой». Но он плохо знал своего соперника, который не боялся гасить свечи с задней линии, просто чтобы заставить побегать противника: «Господи, как же вы далеки от этого!» Гредзински бежал со всех ног, вернул мяч сопернику и замер у сетки: «Я здесь, здесь и останусь!» И остался, ожидая реакции того, кто заставил его бежать как оглашенного, того, кто ненавидит свечки даже в самой неприятной ситуации, считая их трусливой уловкой. Тьери сосредоточился и выудил из своей ракетки обводку, означавшую: «Я подрезал вас на лету». Первая слеза замутнила глаза Гредзински — он не только пробежал километры, чтобы в последний момент отбить этот смэш, но теперь его сразил самый унизительный отпор в этой чертовой игре — обводка вдоль линии. Окончательно добили его восхищенные зрители, начавшие аплодировать. Один из старинных членов клуба взобрался на судейскую вышку и провозгласил:

— Три-ноль, смена площадки.

Гредзински так и видел, как он разбивает свой Dunlop о голову этого несчастного идиота, но ему ничего не оставалось делать, как сменить стороны, о чем ему только что напомнили. Как все застенчивые люди, которые чувствуют себя униженными, он черпал энергию в своей самой черной обиде. А Блен радовался обретению самого себя, каким он был много лет назад — ловким, веселым и уверенным в себе в тяжелые минуты. С большим трудом он выиграл четвертое очко и с таким же напряжением проиграл следующее. Когда один говорил: «Я буду биться до последнего», другой отвечал: «Я буду вам достойным противником», но ни один из них не мог превзойти другого. Когда у каждого было по пяти, игроки обменялись последним взглядом перед решающим боем. Взглядом, в котором выражалось сожаление, что невозможно прийти к джентльменскому соглашению или для каждого выйти из дела с честью. Пробил момент истины, надо было пройти через это. Гредзински ослабил хватку, устало и бесхитростно отбивая мячи, и потерял следующее очко, проиграв таким образом весь матч. Его способ сообщить Блену, что «победа достается тому, кто больше ее желает».