Сага - Бенаквиста Тонино. Страница 47

– Да.

– Этот Дюрьец живет в Париже? – Да.

– Тогда я советую вам ближайшие несколько недель провести где-нибудь на другом конце света. Ликвидировать человека – значит ликвидировать и проблему. Я понятно выражаюсь?

Совегрэн больше не размышляет.

– Поступайте, как считаете нужным.

Неожиданно Сталлоне застывает на месте, глядя на зеркало.

Молчание.

Он на мгновение закрывает глаза и задерживает дыхание.

Из соседней комнаты доносится «Стоп!», и Сталлоне издает победный клич, как на спортивном чемпионате.

Совегрэн слышит какие-то голоса за перегородкой.

Из комнаты выбегают Жером и Лина и бросаются с поздравлениями к актеру.

– Я знала, что он будет великолепен! – восклицает Лина. – Как правило, двойники не умеют играть, но Джереми занимался на актерских курсах.

Жером с глубочайшей признательностью пожимает руку Джереми.

– Знаете, в какой-то момент я даже поверил, что все происходит на самом деле!

– Вы очень любезны, однако преувеличиваете…

– Ни капли! Особенно, когда вы произносили эту фразу «Вернитесь на землю… Вернитесь на землю…». Прямо, как в «Рэмбо».

– Вы обратили на это внимание? Я долго над ней работал.

– Кроме того, мне очень понравилось, как вы играете с очками. Где вы позаимствовали этот жест?

– В «Танго и Кэш».

– О да, конечно!

Совегрэну кажется, что все это происходит не с ним. Оператор и звукорежиссер тоже выходят из соседней комнаты. Лина приглашает зайти артистов, сыгравших роли секретаря и Спилберга, чтобы поздравить их с успехом.

– У меня было двенадцать Сталлоне, но чтобы найти Спилберга, понадобилась уйма времени. К счастью, я встретила Стюарта.

В номер заходит официант, катя перед собой тележку с шампанским. Через две минуты торжество в разгаре.

Совегрэну протягивают бокал, но он отказывается.

Никто не обращает на него внимания.

Все обращают на него внимание.

Совегрэн пытается поймать взгляд Жерома, и тот наконец подходит к нему.

– Есть одна вещь, Совегрэн, которую я не понимаю. Как вы могли клюнуть на фразу: «Главное – зрелище, то, что весь мир видит на экране. А о том, что происходит за кулисами, никто не обязан знать…». Вы действительно поверили в этот идиотизм?

Совегрэн изо всех сил старается сохранить спокойствие.

– Это так же бездарно, как самый бездарный гангстерский фильм. Вы самый бездарный сценарист в мире, который ничего не соображает в логике положений. Неужели такая звезда, как Сталлоне, опустится до уровня Аль Капоне? Даже в тридцатые годы это бы не прошло. Голливуд этим не занимается. Ключи от королевства всегда находятся в руках адвокатов.

– Тем более, что Слай действительно отличный парень и не впутывается в подобные делишки, можете спросить у Джереми.

– Что вы хотите?

– Я получил пленку, доказывающую, что вы украли у меня «Борца со смертью», не говоря уже о том, что дали согласие на мое убийство. И это могут подтвердить перед любым судом, от Парижа до Лос-Анджелеса, шесть свидетелей.

– Я спрашиваю, что вы хотите.

– Не больше, чем граф Монте-Кристо в книжке Дюма. Я хочу, чтобы на мое имя были переписаны все контракты и чтобы мне были возвращены все выплаченные вам гонорары. Я хочу, чтобы вы во всем сознались перед продюсерами и Сталлоне. Я хочу, чтобы вы полностью возместили мне затраты по этой постановке, – кстати, чудовищная сумма для пятиминутного фильма. Наверняка, самая дорогая в мире короткометражка. Но она того стоила. Представьте, сколько раз я буду прокручивать этот маленький шедевр!

Совегрэну хотелось бы сказать что-нибудь. Ухмыльнуться. Принять высокомерный вид. Уйти, сохранив достоинство, но ему это не удается.

Жером смотрит ему вслед.

– Шампанское можете отнести на мой счет.

2. Матильда

Матильда на мгновение задерживается перед зеркалом, в последний раз окидывая себя взглядом. Никогда еще она не казалась себе такой красивой.

Едва она входит в офис, как Виктор бросается к ней, берет за руку и прижимает к своей груди. Потом целует кончики ее пальцев.

– Перестань, а то это напомнит мне мои восемнадцать лет.

Он усаживает Матильду в кресло, но сам продолжает стоять возле нее.

– Почему ты так долго не отвечала на мои звонки? Я боялся, что ты на меня злишься.

– Мне казалось, я заслуживаю большего, чем сообщения на автоответчике. Если бы ты написал мне письмо, я бы наверняка отозвалась быстрее.

– Письмо? Ты же знаешь, я никогда не пишу писем.

– Вот именно. И поэтому я была бы тронута, что ты сделал для меня исключение. Никогда не могла понять, почему человек, столь требовательный к тому, что пишут другие, никогда не пытался писать сам.

– Думаю, я не ошибся в выборе профессии.

– Ни одного любовного письма. И это за двадцать лет. Ни одной записки, оставленной на краю стола: «До завтра, милая»,

– Зато я умею многое другое. Например, лучше всех заваривать чай.

– Да, разве можно забыть твой чай? Ты всегда заваривал его перед тем, как заговорить о моих рукописях. Если в твоем бюро витал аромат бергамота, я знала, что все пройдет хорошо. Если чай был слишком крепким, я готовилась получить порцию розог. А сегодня мы будем пить бурбон, тот, который ты держишь во втором ящике слева.

Он убежден, что она шутит.

– Ты пьешь?

– Уже нет, но мне это помогало, когда ты выгнал меня отсюда.

– Я никогда не хотел причинить тебе боль, Матильда.

– Я пришла не для того, чтобы говорить об этом. Расскажи, как поживают мои знакомые романистки с тех пор, как ты официально заявил, что все они носят имя Матильды Пеллерен?

– Ты не должна на меня за это сердиться. Ни один издатель в мире не удержался бы от такой рекламы. Тридцать два романа, написанных единственной женщиной-сценаристкой «Саги». Их расхватали в одно мгновение! Ты побила рекорды Барбары Картленд и Пенни Жордан, я продал права на переводы в двадцать семь стран, и во главе списка – США и Англия. Я продал шесть романов киношникам, а серию о Джейнис – телевизионщикам.

– Значит, двадцать лет моей жизни не прошли даром.

– И это все, что ты можешь сказать?

– У меня не было права голоса.

– Мы теперь богачи, Матильда.

Она некоторое время молчит, потом делает небольшой глоток виски.

– Как поживает твоя жена?

– Ты же знаешь, какую роль она играет в моей жизни и почему я на ней женился.

– Она подарила тебе двоих детей.

– Матильда!

Чтобы прервать разговор, он наклоняется и пытается поцеловать ее. Она его не отталкивает.

– Я никогда не найду мужчину, который целуется так, как ты, и который умеет ласкать так, как ты.

– Зачем тебе искать кого-то другого?

Он пытается обнять ее сильнее, но на этот раз она отталкивает его.

– Сядь, Виктор.

Это приказ. Он никогда не слышал такой твердости в ее голосе.

И подчиняется.

– Бедные Пэтти Пендельтон, Сара Худ, Эксель Синклер и все остальные. Я родила их, а ты похоронил. Может быть, ты и прав.

– Мы создадим отличную команду, ты и я. У меня есть грандиозные проекты.

– У меня тоже. Начну с того, что попрошу тебя немедленно оставить это бюро. Личные вещи тебе отдадут немного позднее.

– …?

– Знаешь, раньше я не умела придумывать себе псевдонимы, это ты находил их. Но сегодня настал мой черед. «Финеста», приобретшая 12 процентов акций издательства «Феникс», «Провоком», купивший 18 процентов, «Группа Берже» – 11 процентов и, наконец, «Ти-Маль-Да», что означает анаграмму моего имени, которой ты уступил 16 процентов. У тебя остается жалких 43 процента, и ты здесь больше не хозяин. Будешь уходить, оставь бурбон, он мне очень нравится.

Ошеломленный, Виктор пытается улыбкой ответить на улыбку Матильды. Она, не дрогнув, выдерживает его взгляд, сама удивляясь своему самообладанию.

– Мне совсем не нравятся такие шутки, Матильда.

– А я, став сценаристкой, терпеть не могу повторяться. Убирайся.