Укусы рассвета - Бенаквиста Тонино. Страница 22
— Будь добр, повтори, что ты сказал!
— Слушай, я хотел бы выразиться яснее, но я и сам пока многого не понимаю; короче, мне необходимо туда вернуться.
— В застенок?
— Да. Впрочем, никакой это не застенок. Молчание.
— Необходимо, говоришь? Что же это значит — необходимо? Слушай, может, они подсадили тебя на героин?
— Не болтай ерунды!
— А может, ты влюбился в своего надзирателя? Снова молчание.
— Или тебя загипнотизировали, Бертран, они манипулируют твоим сознанием? С такими психами все возможно, ведь вот встретил же я вампиров.
— Перестань!
После длинной паузы я разразился хохотом, который болью отозвался в голове и боках.
— Ну конечно! Наконец-то до меня дошло… Бертран, ты просто гений… Я не спец в психологии, но теперь все ясно: если один из нас перестанет бояться заключения, весь их шантаж полетит к черту. Какая тонкая мысль! Великолепный блеф — сбить с толку тюремщиков, требуя отправки в тюрьму. Замечательно!
— Это не совсем так, Антуан. Просто у меня там тоже наметился кое-какой след. Повторяю: я еще не могу тебе все объяснить, я и сам пока в тумане. Но если мне представится возможность разыграть одну карту, я это сделаю. Кажется, я нашел выход, пока сидел там.
— Выход?
— Ну, в общем, один вариант, слишком хороший, чтобы оказаться правдой. Но для этого тебе придется найти Джордана. Да, именно так. Это необходимо. И теперь я прошу тебя, Антуан. Ты должен найти этого психа и сдать его старику; ты сделаешь это для меня, исключительно для меня, Антуан!
И он повторил после долгой паузы:
— Для меня.
— Что-что? Ну-ка скажи еще раз! Да это просто глюки, дружок, я сейчас тебя разбужу, этого не может быть…
— Я слишком много выиграю на этом.
— Господи, что же они с тобой сделали? Чего наобещали? За кого ты их принимаешь? Они же тобой играют, как марионеткой, а ты, придурок несчастный, им веришь!
Короткая пауза.
— В то утро ты сказал, что готов на все, что ты задохнешься, сидя взаперти. Ты это говорил, нет?
— Да, я так сказал.
— И еще ты говорил, что готов на все что угодно.
— Да, я и это сказал.
— Так найди Джордана.
И он торжественно протянул мне руку.
У меня не хватило жестокости оставить эту руку висеть в воздухе.
Он крепко пожал мою.
А потом вышел, даже не взглянув на меня, и сделал знак старику занять свое место в машине.
Я чувствовал, как меня медленно захлестывает ледяная волна одиночества.
— Признайте по крайней мере хоть одно, Антуан: я оказался прав, сделав ставку на вас. За двое суток вы достигли неизмеримо большего, чем те кретины, которых я нанимал.
Я помолчал; моя рука невольно потянулась к израненной шее.
— То, что вы говорите, отдает вонючим лицемерием, но, к сожалению, верно.
— Бертран не обладает вашей закалкой. У него полно других достоинств. Бездна обаяния. Он мне очень нравится. Его ждет блестящее будущее. Но он абсолютно не способен проявить упорство, каким отличились вы. Его талант в другом. И все то время, что он проведет на свободе, пропадет впустую. А вы уже взяли след, Антуан. И поэтому мы сменим правила игры. Я еще никогда не был так близко к Джордану, как сегодня. И я могу многое сделать для вас.
— Что вы ему наобещали?
— У него свои мечты, Антуан… Но вы-то, вы сами? К чему вы стремитесь? Что я могу обещать вам?
Поразмыслив, я спросил:
— Сколько?
И несколько вульгарным жестом потер палец о палец, намекая на деньги. Старик удивленно поднял брови.
— Вас привлекает богатство? — Да.
— Этого я не ожидал, хотя… Ну, скажем… сколько пожелаете.
— Желаю вон тот магазин на углу площади.
— «Van Cleef et Arpels»?
— Да, прямо под ключ.
Он колебался, не понимая, шучу я или нет.
— А впрочем, на самом деле я хочу гораздо больше. Я хочу вновь стать человеком. Снова полюбить солнце и день. Хочу жить нормально, как прежде, и забыть все это дерьмо. Поселиться в деревенском захолустье, ложиться с курами, вставать с петухами, кормиться с огорода, в положенные часы, запивать еду водой из колодца, обрести утешение в Боге. В общем, снова стать человеком. А теперь мне пора на работу.
Мне почудилось, что сейчас он опять расхнычется. Только не из-за меня. Я понял, что он думает о ком-то гораздо более дорогом и близком.
Хлопнув дверцей машины, я увидел тех троих; они стояли, дожидаясь, когда я выйду, чтобы занять свои места. Я сказал боссу, чтобы гнал наличные. Конверт был готов, он тут же вынул его из кармана пиджака. Если там лежали такие же купюры, как в первый раз, сумма набиралась вдвое или втрое больше предыдущей.
Бертран даже не соизволил обернуться, когда машина сворачивала за угол.
Н-да, в самообладании мистеру Лоуренсу не откажешь.
Я вспомнил, как валялся у него в ногах и скулил, умоляя не оставлять меня в темнице. Молодец мистер Лоуренс. Сволочь!
В то утро, хныкая у его ног, я утратил что-то неизмеримо более ценное, чем свою дурацкую так называемую свободу. И у меня хватило глупости отшвырнуть это сокровище, проливая слезы испуга.
А вот он сегодня не стал меня умолять, нет. Слишком горд. Но по его тону я почувствовал, что у меня есть шанс стать собой прежним.
Я подозвал такси и велел доставить меня туда, где можно было спокойно и без риска дождаться вечера.
Итак, у меня снова только двое суток, час в час. Мириам дала мне телефон человека по имени Джонатан, главного редактора ежемесячника «Аттитюд», где работал Жан-Луи. С этим мне здорово повезло: Жана-Луи так просто не сыщешь. По той лишь причине, что Жан-Луи, в отличие от нас грешных, работает. Я познакомился с ним в самом начале своей тусовочной карьеры, в «Bains-Douches»; он постоянно ошивался там в баре, выведывая у бармена слухи, сплетни и последние новости, готовый в любой момент выхватить из футляра свой верный «Nikon» и поймать в объектив любую знаменитость, чтобы пополнить свежатинкой фотохронику «Пари-Нюи», «Неонов», а потом уж и своего родимого «Аттитюда». Так он ухитрился щелкнуть Ричарда Гира без очков, когда тот целовался с Боуи, который был, наоборот, в очках. И Рода Стюарта, чешущего у себя в промежности. И Элтона Джона за ужином с Ивом Сен-Лораном. И Лайзу Миннелли в потрепанном виде. Словом, звезд шоу-бизнеса. Хотя не брезговал он и аристократами-вырожденцами, и богатыми наследниками, и воротилами бизнеса — хозяевами жизни. Да и всеми прочими, кого заносила судьба в наш Город-Светоч. Помню свою первую встречу с ним: он нацелил на меня аппарат, я изобразил сладкую улыбочку, а он рявкнул: «Сгинь из кадра, кретин! » Я оглянулся: позади стоял Уильям Харт, уже готовый сказать «cheese». С тех пор мы иногда пересекаемся с Жаном-Луи, и каждый раз для меня это добрый знак, доказательство того, что я попал в нужное место. Не будучи друзьями, мы, тем не менее, относимся друг к другу уважительно, болтаем как хорошие приятели и обмениваемся сплетнями в ожидании звезд; а пару раз я давал ему наводки на крутые тусовки, о которых в его газете ничего не знали. Что не мешает ему, несмотря на долгое знакомство, привычку и взаимную симпатию, выбрасывать все снимки, на которых он ненароком запечатлел меня.
Сейчас я точно знаю, что он там. Именно там, внутри, за ограждением. Перед входом толпятся приглашенные: шикарно одетая, свеженькая публика, которая скоро утратит и шик, и свежесть. Главный редактор, выдавая мне адрес, только и сказал: «Ну, дерзай! » И дерзость, кажется, очень скоро мне понадобится, вкупе с хорошей долей везения.
Однако я принял некоторые дополнительные меры, узнав от него, что Жан-Луи сегодня дежурит у Диора, на показе осенне-зимней коллекции. В тех редких случаях, когда мы с мистером Лоуренсом пролезали на эти дефиле, нас ждало поистине королевское развлечение — ведь там собирается весь парижский бомонд. Жан-Поль Готье в Зимнем цирке — пару месяцев назад. Кристиан Лакруа в «Зените» — в прошлом году. И оба раза Бертран бросал меня, едва проникнув за первое ограждение, чтобы подобраться к гримерке, где переодевались топ-модели; что вы хотите, это заветная мечта любого существа мужского пола, которому хоть раз в жизни довелось пролистать журнал «Vogue». И, представьте, это ему удавалось. Он с самым невинным видом просматривал список участниц дефиле, выуживал оттуда имя какой-нибудь из девиц и, нацарапав его на бумажке, бежал за кулисы, крича, что несет ей срочную записку — якобы звонили из агентства. И проникал внутрь. И смотрел во все глаза. Наслаждаясь зрелищем, недоступным для простых смертных. Мне вот никогда не хватало наглости на такие эскапады.