Трубка снайпера - Зарубин Сергей Михайлович. Страница 28

— Здесь быстрота решит, — твёрдо сказал Поплутин. — По очереди, с ведущего начну!

— Ваши действия, Семён Данилович?

— Надо заднего сперва, — подумал солдат. — Так, однако, лучше. Тогда всех можно свалить, раз бревно несут.

— Почему?

— Ну как же… Иначе разбегутся. Сам таскал, поди? Поднимать тяжело, на плечо бревно давит, задних людей не видать. Фашисты подумают, что запнулся ихний товарищ, упал. Сразу не бросят. Тут уж — действуй, остальных бей. Может, так лучше?

— Да, конечно, — согласился лейтенант. — Недавно один ваш товарищ упустил редкую цель. Не так действовал в подобной обстановке, поторопился. Переднего уложил, а остальные за бревном укрылись, уползли. Уже здесь, в блиндаже, обдумал, со мной поделился. Обещал поправку внести, если опять встретятся фашисты с брёвнами.

— Это я, — сказал Канатов, и все обернулись к нему.

— Ничего товарищи, — продолжал Репин. — Научимся. И теорию усвоим, и ценные, жизненные навыки возьмём на вооружение. Обстановка такая — приходилось уничтожать врагов кто как может. Теперь есть время для учёбы, вырвали. Скоро будем решать тактические задачи, нам приказано приготовиться к этому. Ваши наблюдения верные. По данным разведки, на переднем крае врага происходит смена. Истрёпанная в боях немецкая дивизия отводится в тыл. Свежая, недавно сформированная, направлялась к Ленинграду. Сюда ей пришлось завернуть, к болотам. Спеси и бахвальства у захватчиков — хоть отбавляй. Но все переменится. Сегодня было легко — завтра станет труднее. А это очень интересно, я не изучал, не слышал… Винтовка фашистского убийцы, «насторожённая» на его же голову; сработала безотказно. Я, Семён Данилович, посоветуюсь с командирами. Вроде бы и этот способ борьбы подходящий.

После занятий Номоконов решил поговорить с Юшмановым. Неужели не понял таёжный человек, почему много фашистов выходило к роднику. Нет, не за трупами такой оравой, не за водой, не из-за ночного выстрела из «насторожённой» винтовки… Неужели не заметил, проглядел? Худо это — пропадёт. Меткий человек лежал на нарах, задумчивый, спокойный. Номоконов прилёг рядом с ним и тихо, чтобы не слышали другие, заговорил:

— Берёзу возле родника замечал? Хугур глядел, догадался? Али пропустил?

— Чего?

— Гм, — опешил солдат. — Кажись, и якуты ставят… Однако городским ты сделался, отвык от тайги… Это я берёзу гнул, гриву вешал. Потому и приманулись фашисты к убитому. По нашему так: святое место объявил, никому нельзя трогать. А фашисты думали, поди, что за штука?

— Святое место? — приподнялся старший сержант. — Согнутая берёзка? Конечно, заметил! Думал, что старая отметка у родника, мирная. Вот оно что… Так это вы ночью, над убитым фашистом?

— Тише, командир, погоди, — оглянулся Номоконов. — Всем не сказывай, потом… Шаманом признавали, обманщиком…. А я так… Однако среди фашистов верующие есть, чумные. Всякое глядели, поди, в тёплых местах, а про наши навыки не знали. Разговаривать зачнут, шептаться, то да се… Пусть думают, что шаман ходит. Я много волоса на олочи припас, а остальное там, на берёзе оставил. Долго будут глядеть, стрелков наводить. Снимут — опять повешу, — слезая с нар, говорил Номоконов. — Все время пугать надо, обманывать.

Лейтенант сидел за столиком, что-то писал, и, выждав, когда карандаш перестал бегать по бумаге, Номоконов сказал:

— Погоди маленько, командир, дело есть. Это, который фашист меня ударил, опять явится. Так знаю. Однако я назад пойду, обратно, ловить буду, скрадывать. Убью — обязательно новый приползёт.

— Ложитесь и отдыхайте, — мягко сказал Репин. — У меня тоже есть дело. Завтра вы получите очень важное задание. Здесь, на месте, в этой избе. А сейчас — спокойной ночи.

— Напрасно, лейтенант, — заторопился Номоконов. — Погоди, слушай. Приманка там, хугур. Про это не осмелился…

— Слышали, что я сказал? — нахмурился Репин. — Вам непривычно в этой обстановке, трудно… А давайте всё-таки по-военному. Как надо отвечать командиру?

— Я хотел для пользы, — пожал плечом Номоконов. — А раз сердитый, чего ж… Слушаюсь, лейтенант.

— Вот так лучше, — снова начал писать Репин. — И ещё меня зовут — товарищ.

Ночью Номоконов проснулся от мягкого прикосновения чьей-то руки. Возле нар стоял лейтенант Репин, озабоченный, хмурый, и надевал телогрейку.

— Пойдёмте вместе.

— Куда?

— Здесь, недалеко, — ответил Репин, подвешивая к поясу гранату. — Дубровин не вернулся, надо посмотреть… Только что позвонили…

Сон как рукой сняло. Мгновенно оделся Номоконов, взял винтовку. По лицу командира он видел, что случилась беда. Во время занятий поглядывал лейтенант на часы — ждал ещё одного стрелка. Наверное, важную цель заметил Дубровин, ещё на денёк остался — в особых случаях, если требует обстановка, это разрешалось. Так подумали… «Неужто пропал?» — вспомнил Номоконов человека с добродушным круглым лицом, который первым приветствовал его в блиндаже и свою большую ладонь протягивал. Чего глядеть ночью на снайпера, затаившегося на позиции? Что случилось? Кто донёс?

Быстро шёл командир взвода по широкому заболоченному лугу, брёл по воде, раздвигал руками камыши, ничего не объяснял. За озерком остановился Репин, свернул вправо, вышел на пригорок. Над лесом вспыхнула далёкая ракета. Номоконов прилёг, лейтенант опустился на колено. Снова все погрузилось в ночной мрак, и лейтенант жутко ухнул «филином».

«Смелый и учёный, — ласково подумал солдат о своём командире. — Хорошо идёт, все места своих стрелков знает, за всех беспокоится. Попробуй в этом болоте разберись». Лейтенант привстал, нетерпеливо шагнул вперёд: вдали послышался тревожный крик ночной птицы.

— Этак нельзя, — зашептал Номоконов, схватив командира за полу телогрейки. — Кругом слушай, терпи.

— Санитары там, — спокойно сказал Репин. — Свои. Зачем собрались санитары возле сидки снайпера? Что делают?

На бугре замаячила тень, и, легонько свистнув, лейтенант смело пошёл вперёд, остановился.

— Миной, — равнодушно заговорил человек, сидевший на земле. — Перед темнотой ударили, у всех на глазах. Прошёл немного и упал. За бугром подобрали. Мёртвый.