Трубка снайпера - Зарубин Сергей Михайлович. Страница 64

И трубку слоновой кости с крестиками и точками на остове не удалось сохранить. В последние дни боев на Земландском полуострове потерял её снайпер. В кармане гимнастёрки была, упала на немецкую землю. Горячий был момент, и только после боя стал искать Номоконов дорогой мундштук с золотыми колечками. Не нашёл, наверное, землёй завалило или испепелило разрывом. И следа не осталось.

Забывалась война, увлекал труд. Было много забот о семействе. В 1947 году колхозники поздравили Семена Даниловича с пятым сыном — Василием. Потом новая радость — опять родился сын, Ванюшей назвали. Вскоре опять большая прибавка в семье случилась: дочери Люба и Зоя родились! А потом опять сын появился — Юрка! Пришлось делать большую пристройку к дому.

Принял на себя Семён Данилович ещё одну обязанность.

Недобрым был день, когда, возвращаясь с фронта, завернул демобилизованный снайпер в село, где жили Санжиевы. Некому было отдать немецкую пулю, сразившую Тагона.

Сообщили односельчане, что война нанесла старинному охотничьему роду Санжиевых большой и непоправимый урон. Вскоре после гибели Тагона, в зимнюю вьюжную ночь, спасая колхозный скот, трагически погибла его жена, член партии Бальжит Санжиева. На разных фронтах смертью храбрых пали братья Тагона: Дутар, Митуп и Болот — также снайперы, сверхметкие стрелки. Не вынес горя отец, которого звали в народе богатырским охотником — он трудился в колхозе до 80 лет, и, получив вести о гибели всех своих сыновей, скончался. За месяц до Дня Победы умерла старушка-мать…

А сынишка Тагона остался в живых. Только неизвестно, где ходит круглый сирота. Куда-то убежал после смерти бабушки, исчез…

Побыв с недельку дома, отправился искать парнишку Семён

Номоконов: новый огромный крюк сделал по агинской степи —вёрст на шестьсот. Шёл по следу маленького Жамсо. От улуса к улусу, от юрты к юрте. Все же разыскал сиротку, обласкал его, обогрел, привёз в свой дом, отправил в школу. Дал себе слово: вырастить достойного продолжателя геройского рода.

Позже показал Номоконов сыну Тагона тяжёлую немецкую пулю, когда подрос парнишка, стал пионером. Тогда и фронтовую книжку прочёл Жамсо; новый батька достал её из полевой сумки.

Понял Номоконов: мысленно поклялся в этот час мальчишка, что будет эта дружба вечной, бессмертной.

Старший сын Семена Даниловича, Владимир, вылечился после тяжёлого ранения, демобилизовался из армии, вернулся в село. Ушли в тайгу отец и сын, долго говорили о боях, о Балтийском море, которое обоим довелось увидеть, о планах на будущее. А потом в весёлую минуту соревновались. Первым выстрелил пятидесятилетний отец — в самый центр далёкой мишени попал. Долго целился сын, нажал на спусковой крючок и, осмотрев мишень, сказал «есть». Две пробоины светились рядом, соединялись красилками. И тогда поверил Семён Данилович, что крепко дрался за Родину сын, тоже был грозой для врагов.

Больше не стали тратить патронов.

Сыну Прокопию не пришлось быть снайпером: зачислили его на боевой корабль Тихоокеанского флота. Тёплым осенним днём приехал в таёжное село стройный, черноусый, крепкий моряк, артиллерист-зенитчик. И с ним ходил в тайгу на охоту Семён Данилович, слушал рассказы о морях и дальних странах: в Китай и Индонезию плавал сын. А на боевых учениях и он — специалист первого класса, как записано в документе, — тоже метко стрелял.

Несколько ран принёс с войны старший сын. Не испугался он трудностей, не стал искать «тёплого» места. На животноводческую ферму пошёл работать, скотником. Прокопий стал лесообъездчиком. Женились они, привели в дом отца молодых жён, и у Семена Даниловича появились внуки. Жили все вместе. Дружно играли во дворе со своими маленькими племянниками их однолетки — дяди Вася, Ваня и Юра.

Зашёл однажды в дом Номоконовых незнакомый человек и, осмотрев стены, сказал:

— Нам сообщили, что вы укрыли после демобилизации винтовку. Где прячете?

— Это как? — удивился Номоконов. — За дверью она, гляди.

— Закон знаете? — строго сказал приехавший. — Придётся привлекать к ответственности.

— За что?

— За незаконное хранение оружия.

Полез в сундучок Номоконов, долго рылся в нём, перебирал бумажки. Вот она, справка с печатью и росписями, хорошо, что не выбросил.

— Даже через границу разрешили!

Взял справку человек из районного центра, прочёл, усомнился:

— Что за особые отличия у вас?

— Стало быть, имеются.

Опять полез Номоконов в сундучок, достал узелок, бережно развязал. Фуражка, погоны старшины, орден Ленина, орден Красного Знамени, два ордена Красной Звезды, медали. Посмотрел приехавший на реликвии воинской славы, нахмурился:

— Почему не носите? Так и получается… Не знают в селе о ваших наградах.

— Знают, — строго сказал Номоконов. — Из нашего колхоза, которые живыми вернулись с войны, каждый имеет награды. Бережёт народ ордена, ценит, кровью заплатил за них. А я так… По праздникам наряжаюсь, редко. Ты походи по селу, поспрашивай. Со стороны вроде обыкновенные люди в нашем селе, а по боям да трудовым делам — памятник им надо тесать из камня! Я что… Говорили как-то на собрании. Много героев вышло из нашего села, а предателя ни одного не нашлось. И оружие нам прятать ни к чему.

Не простился приехавший, куда-то исчез, а потом снова пришёл.

— Вы хоть уберите подальше подарок… Не положено оружие иметь… Раз нет охотничьей бригады — нельзя!

Снял с гвоздя винтовку Номоконов, вынул из дула тряпицу, решительно протянул:

— Забирай. Это после войны, когда голодно было, я на охоту ходил. Коз приносил людям, которые землю пахали, сено косили. Как им без мяса? Себе мало что брал — потрох. Обыкновенно я живу, гляди. Напрасно кто-то позавидовал, пожаловался. Перед взятием Кенигсберга получал эту винтовку, как память оставалась. С десяток фашистов убил из неё, салют давал, а потом на Хингане действовал. Ладно бьёт: зря не бросайте, жалейте.