Драгоценности Медичи - Бенцони Жюльетта. Страница 28

Вдруг наступила полная тишина, потому что шум двигателей умолк. Затем они заработали вновь: капитан принял решение вернуться назад в надежде спасти пилота. Пройдя две-три мили на полной скорости, корабль сбавил ход и медленно приблизился к месту, где самолет нырнул в волны, не оставив по себе никаких следов. Пассажиры парохода затаили дыхание, и на какое-то мгновение всем показалось, что надежды больше нет. Однако «Иль-де-Франс» упорно продолжал поиски. Уже наступали сумерки, когда с передней палубы раздался возглас:

– Вот он! Я его вижу...

Со своего места Альдо не видел ничего, кроме спасательной шлюпки, которую проворно спускали на воду. Мгновение спустя послышались крики:

– Его спасли! Он жив!

– Хвала Господу! – выдохнула дама в сером, оказавшаяся рядом с Альдо. – Бедняжка Дороти не пережила бы этой катастрофы.

– Вы с ней знакомы?

– Мы с ней даже родня. Ее зовут Дороти Пейн, она принадлежит к одной из наших лучших нью-йоркских фамилий, но летчик, ее жених, это француз по имени Пьер Лэр, сын богатейшего торговца хлопком... [20]

Баронесса говорила об этом самым естественным тоном, как будто знала своего соседа с давних пор, но при этом не смотрела на него, и Альдо с удивлением отметил про себя, что нигде не видно Жиля.

– Что вы сделали с моим другом Вобреном? – спросил он.

– О! Он побежал на мостик к капитану, но, полагаю, опытный моряк в его советах вряд ли нуждался. Это настоящий джентльмен! Повернуть такой большой корабль ради столь незначительного типа!

– Должно быть, он думает, что любая человеческая жизнь имеет ценность и нужно делать все возможное, чтобы спасти ее. Но вы правы, путешествовать на пароходе, которым командует такой человек, это большое счастье. А теперь мне, наверное, следует представиться...

Она засмеялась, и, несмотря на волнующий низкий голос, смех у нее оказался заразительно веселым:

– Не стоит труда. Я уже спросила нашего друга. А вот моего имени вы не знаете!

– Я сожалею об этом с того момента, как увидел вас.

– Ах, как галантно это было сказано! Что ж, меня зовут Полина Белмонт, полгода назад я стала вдовой барона Франца фон Этценберга и теперь возвращаюсь домой, в Нью-Йорк.

Бешеные аплодисменты заглушили ее слова: молодого летчика, мокрого до нитки и завернутого в одеяло, подняли на борт. Двое матросов тут же понесли его в лазарет, где его должен был осмотреть врач. Сил у него хватило лишь на то, чтобы помахать своей невесте, которая снова плакала – на сей раз от счастья.

Тем временем вернулся Вобрен. Он был слегка уязвлен, увидев, что баронесса и Морозини беседуют как старые знакомые, но постарался ничем этого не показать. Его настолько переполнял энтузиазм, что места для более мелких чувств не осталось:

– Что за человек наш капитан! Какое хладнокровие, какая элегантность! Он меня вежливо выпроводил, но я на него не сержусь. Он составляет чудную пару со своим кораблем. [21] Быть может, нам пора подготовиться к ужину? – добавил он, предложив руку баронессе, которая покачала головой:

– Идите без меня! Я схожу узнать, как себя чувствует Дороти, и побуду с ней. Впрочем, никто и не переодевается для первого после отплытия ужина!

– А я так надеялся пригласить вас! – воскликнул Вобрен с гримасой разочарования. – Мы оба, разумеется! – добавил он так поспешно, что вызвал у Морозини улыбку.

– У вас будет масса времени, чтобы сделать это! И, полагаю, вам есть что рассказать друг другу, раз вы так давно не виделись.

– Это неплохая мысль, – тут же согласился Жиль. – Кажется, на борту две звезды и еще несколько известных лиц, которые в первый вечер не покажутся. Можно будет спокойно поговорить....

– Вот оно что! – прошептал Альдо, провожая взглядом Полину фон Этценберг, которая направлялась к лестнице. – Как приятно иметь такое средство для исцеления! Полагаю, ты опять влюбился? Должен признать, что твой выбор заслуживает всяческого одобрения.

– Разве она не великолепна? – вздохнул антиквар с таким чувством, что Альдо понял: ужин пройдет под аккомпанемент восхвалений прелестей красавицы-американки.

– Изумительна! И давно ты с ней знаком?

– Неделю. Я встретил ее в «Бёф-сюр-лё-Туа», куда привел одного клиента из Швейцарии. Она была там с друзьями, а мой клиент, оказывается, хорошо ее знал. Он представил нас друг другу.

– Овдовела полгода назад и появилась в «Бёф-сюр-лё-Туа»? Тебе не кажется, что с мужем распростились весьма поспешно?

– Он пил, как лошадь, и в пьяном виде поднимал на нее руку. Учитывая, что он всегда был под парами вина или шнапса, она, как ты понимаешь, не слишком о нем жалеет. Вместе с тем одевается она только в серое или в белое. Но что это с тобою сталось, отчего ты так придирчив? Надеюсь, у тебя все в порядке? Я имею в виду Лизу!

– В полном порядке. Она готовится подарить мне третьего ребенка, а сейчас должна быть в Австрии вместе с близнецами. Однако не могу отрицать, что стал несколько подозрительным. Не без причины...

– Ты мне расскажешь об этом за ужином! Пойдем вымоем руки, выпьем по стаканчику и вперед...

К парадным помещениям парохода в стиле чистейшего ар деко вела монументальная мраморная лестница с полированными медными перилами и зеркалами на стенах, соединявшая простоту линий с самой утонченной роскошью. Интерьеры создавались величайшими мастерами своего дела: Рюльману принадлежал общий салон, называемый также Чайным, со стенными панелями из светлой древесины ясеня, прошитыми полосками посеребренной бронзы; Ричарду Бауэнсу – громадный холл; Сю и Мару – Большой салон с его канапе, накрытыми обюссанскими коврами, на которых были изображены самые прекрасные дворцы парижского региона – Версаль, Шантийи, Ментенон, Нуайон; Анри Пакону – Большая кофейная терраса и Курительная комната трех уровней. Повсюду были великолепные украшения из кованого железа Раймона Сюба, громадную столовую Пату с потолком в три уступа освещали сто десять светильников Лелика из янтарно-желтого стекла, в середине ее возвышался удивительный фонтан Навара – пирамида из золотых и серебряных цилиндров. Именно около этого фонтана расположились Морозини и Вобрен, посетив предварительно бар со стенами красного дерева, уже заполненный американцами, которые жаждали воспользоваться благами страны, избавленной от ужасов сухого закона.

В столовой далеко не все места были заняты. Многие дамы, не только знаменитости, предпочли заказать ужин в каюту, чтобы получше подготовиться к завтрашнему появлению. Удобно устроившись в красивых креслах из сикоморы, обтянутых переливчато-зеленой тканью Веронезе, оба друга с наслаждением углубились в изучение столь же разнообразного, сколь превосходного меню – при этом каждый клиент мог дополнить его по своему усмотрению, заказав любимые блюда. Вобрен доверился рекомендации метрдотеля: ему принесли взбитые яйца с трюфелями и вино, которое он выбрал.

Как и предвидел Альдо, большая часть ужина была посвящена баронессе Полине, превозносимой ее воздыхателем до небес. Морозини узнал – хотя это уже было ему известно! – что она из Белмонтов, стало быть, принадлежит к одной из лучших нью-йоркских фамилий, а также – вот об этом он даже не подозревал! – что она талантливый скульптор, хотя еще не получила признания, прежде всего, разумеется, со стороны родственников, явно не одобрявших столь эксцентричных склонностей.

– Это не имеет значения, – радостно сообщил Вобрен. – Она совершенно независима, особенно после того как овдовела, у нее есть собственный дом и мастерская на Вашингтон-сквер, а состояние ее покойник не успел растратить. Но могу тебя заверить, что вещи она создает просто изумительные! Без преувеличения! Мне бы хотелось устроить ей выставку в Париже...

Так все и шло вплоть до десерта, когда несколько выдохшийся антиквар вновь проявил интерес к присутствию своего друга Альдо на пароходе. Тот был уже изрядно раздражен и потому изложил свои намерения в самых общих чертах: он разыскивает гарнитур из сокровищницы Медичи и одновременно надеется положить конец преступной деятельности лица, скорее всего, и завладевшего этими драгоценностями.