Вальпургиева ночь - Завозова Анастасия Михайловна. Страница 19

Мы вылезли из-под земли аккурат на улице Козодоева, как я и обещала Мишке. Она не разрешилг мне намалевать что-нибудь на стене для будущих поколений, даже моя слезная мольба о том, что моим будущим детям нужен будет повод для гордости мамочкой, не прокатила. Ну и ладно! Она, Миха, у нас такая! Идейная!

Вообще-то улица Козодоева не самое приятное место для прогулок, особенно ночью. Фонарей нет и в помине, они здесь долго не задерживаются — лампочки тут же бережно выкручивают, а столбики сдают в пункт приема цветного металла. На всю округу один участковый Кукуев, который вылезает из-за, а точнее, из-под рабочего стола только затем, чтобы доковылять до ближайшего магазинчика за водкой. Так что, сами понимаете, линять отсюда надо было побыстрее.

Но слово «быстрый» к Михе никогда не относилось. Вот и сейчас она застыла прямо над дырой в земле, откуда мы выползли, и сосредоточенно размышляла о смысле жизни, не меньше. Так, сейчас она окончательно в себя откатится, а мне что делать? Сесть в позу лотоса, растопырить пальцы и унестись в нирвану? Ну уж нет! Поэтому я заорала подруге в самое филологическое ухо:

— Мишка! Если слышишь — пошевели копытами! Если будешь шевелить ими ближайшие метров триста, будет тебе счастье!

Миха встрепенулась, ну прям как мой Вася, когда его от монитора отковыриваешь, и обиженно заявила:

— Я не глухая — вовсе не обязательно так орать!

— Отнюдь! — вежливо не согласилась я, вспомнив еще одно слово из лексикона дикторов телеканала «Культура». — Отнюдь, Михайлина Микаэловна! Если вас периодически не встряхивать, так и будете чакры в нирвану растопыривать, а у нас сейчас не та ситуация! Короче, гребем отсюда, и мобильнее!

Миха, конечно, еще тот стоп-кран, зато покладистая. Вот и сейчас она продемонстрировала готовность следовать за мной, и мы резво, то есть насколько позволял Мишкин темперамент, зашагали приблизительно по направлению к городскому рынку (оттуда до дома рукой подать). Но не успели мы проковылять и ста метров, как сзади послышался уже-до тошноты знакомый стук копыт. Мы застыли на месте, как две паралитички, внезапно вытащенные из-под капельницы. Даже моргалось с трудом. Мишаня побелела, как свежеснесенное яичко, и, кажется, опять всерьез подумывала о том, чтобы расплакаться. Я же разъярилась.

Мать моя женщина, бабуля-коммунистка! Мы, Кузнецовы, никогда не показываем задницу врагу, а, идем напролом, готовые накостылять ему в чихальник, чтоб жизнь раем не казалась! Мне — убегать?! Мне, чемпионке города по боксу?! Мне, в первом раунде отправившей Борю Боровкова по кличке Боров в такой нокаут, что в себя он пришел только потому, что боялся умереть, не оставив завещаниях! Мне бояться какого-то помешанного толкиениста на кобыле?

А чувак уже колоритно вырисовывался впереди.. Мишаня окончательно застыла и отъехала в себя. Ничего, сейчас это нам на руку! Может, в обморок грохнется — вообще круто будет!

Так вот, приближается этот крутой, как яйцо, перец к нам, двум простым девчонкам. Ой, а понту-то, как у моей двоюродной тетки, когда ей в перестройку удалось оторвать итальянские сапоги! Весь из себя парнишка в черном, плащик сверху навешен на худые ключицы (отличный скелетец, кстати, в анатомичке из него могло бы получиться прекрасное наглядное пособие). Мордан из серии «сладкий и гадкий», волосенки зализаны. На личике улыбочка, ну-у, чувак небось прется от сознания собственной значимости! Сейчас мы ему врежем по раздутому самомнению! И я бесстрашно бросилась исполнять задуманное!

Не успел этот кобелино что-то проквакать, как я хватанула его за плащик и с силой дернула. А силы— то мне не занимать, поэтому прибалдевший пацан черной кучкой рухнул к моим кроссовкам, задергав запутавшимися в стременах ножонками. Для верности я приложила-таки чувака по самомнению (детей ему усыновлять теперь придется), выковыряла его из стремян и потащила как трофей к Михе. Кобыла растерянно затопотала сзади.

Миха как стояла скульптурой «Плач эстонских детей», так и продолжала стоять, испуганно таращась на мои подвиги.

— О! — Я свалила субтильную матерящуюся тушку к ее ногам. — Гля, какой урка на сивке-бурке! Че с ним делать будем? Отметелим в бессознанку или с родителями знакомиться поведем?

— Только не с родителями! — провыл пленник.

— Молчать, отстоище, когда женщины разговаривают!

Но у Михи, кажется, пропал дар речи, поскольку, кроме невнятного кряканья, я от нее ничего не добилась. Чувак продолжал хвалиться красноречием, только все как-то странно, вроде: «Подлые бабы, вам не одолеть меня! Я послан такими силами, одно только упоминание которых повергнет вас в трепет!» Мне надоело слушать это вольное переложение Толкиена, поэтому я легонько съездила парнишке ногой по зубам. Тот оказался понятливым и затих.

Вообще-то я очень миролюбивая по натуре, перевожу старушек через дорогу, стараюсь не хамить в ответ кассирам и продавцам, хоть они этого частенько заслуживают, даже оставила в живых всех моих бывших учителей, эту кучку садистов и маньяков. Но если меня разозлить, как вот сейчас, то во гневе я страшна. Вася обычно в такие моменты старается изобразить дискету и заползти в дисковод.

Я задумчиво глянула на пытающегося выпрямиться пацанчика. Ишь как старается, мормышкин хвост! Только я плащик-то ногой придерживаю, а ножки у меня ой тяжеленькие!

Кобыла подгребла сзади и тоже заинтересованно уставилась на старания своего бывшего наездника, потом вдруг коротко заржала — ну точь-в-точь загоготала, сплюнула (ей-богу, сплюнула!) и неспешно затрусила прочь, помахивая хвостом.

— Эй, куда? — истерично завопил мальчуня, порываясь бежать за ней. Но раздутое теперь уже в прямом смысле самомнение не давало мобильно передвигаться, поэтому крутой наш, скрючившись, повалился на землю.

Тут пришла в себя Мишка. Задумчиво попинав носком ботинка нашего бывшего преследователя,она растерянно вопросила:

— Простите, а вы кто?

Чувак горделиво распрямился и выдал:

— Я — охотник за ведьмами!

Мишка как-то странно хрюкнула. Не будь я такой тупой, то сказала бы, что звучало это как-то подозрительно.