Вальпургиева ночь - Завозова Анастасия Михайловна. Страница 43
Я застонала и уронила голову на колени. Кошмар продолжался и набирал обороты…
Клотильда тем временем серьезно готовилась к боевым действиям. Тяпнув для храбрости еще пару кубков, она так треснула мощной дланью по столу, что с люстры на стол посыпались свечки. На грохот прибежала бабка с колом в правой руке и обкусанным соленым огурцом в левой. Я сообразила, что таким образом в семье было принято подзывать, слуг. Правда, Готфрид делал это железным штырем, а Клотильда обходилась собственными силами.
— Че барыня изволят? — неожиданно ласковое подползла бабка к Клотильде.
— Марфушка, сколько у нас верных людей? — серьезно спросила барыня.
— А нисколько, барыня, — порадовала Клотильду бабка. — Всех, кого можно, сестрица ваша с батюшкой подкупили, а кого нельзя — родня барина озолотила. Я и сама, че грех таить, взяла деньжат и от сестрицы вашей, и от баринова братца… Когда еще такой случай подвернется?
— Продолжай брать! — проинструктировала бабку Клотильда. — С Иульки дери побольше, мне половина, как и договаривались.
Бабка согласно закивала, смачно хрустя огурцом и деликатно пододвигая себе кувшинчик с тминной. Я только репкой туда-сюда вертела, слушая странный диалог. Да, похоже, тут и без меня ситуация напоминает плохо срежиссированный детский утренник с буйными нянечками, пьяными гномами и тихо фигеющими под елочкой детками (в роли деток — мы с Мишкой, она ревет, а я — вся такая в стандартном коричневом костюмчике — праздник порчу…).
Меж тем Клотильда давала бабке ценные указания. Та тянула самогошку, как Хемингуэй кальвадос, и старательно кивала рогатыми концами завязанного на лбу цветастого платочка.
— Всех—сюда! Перво-наперво Иульку с батюшкой, потом Готфридову родню, няньку его полоумную не зови, нам только ее разговоров о прадеде-крестоносце не хватало. Слугам накажи, пусть деньги берут, я все равно не дам, а вздумают меня предать, узнают, какова я в гневе. Да особо отметь, что Иулька меня во сто раз хуже будет.
— Все исполним, матушка, не сумлевайся! — Бабуля уже махнула руками на всякий этикет и тянула тминную из горла, вытащив из подола соломинку. Во дает, старая! Последний раз я такое шоу видела только на выпускном вечере — наша физкультурная Баба-с-Веслом зажигательно откалывала твист на раздаточном столе школьной столовой, не выпуская из рук бутылку «Столичной» с засунутой в горлышко трубкой от тонометра — гуманитарной помощью из медпункта…
Бабка сноровисто догрызла огурчик, посипела, водя пустой соломинкой по донышку, и вздохнула, как бы невзначай покосившись на соседний кувшин.
— Иди, иди, Марфушка! — поторопила ее Клотильда.
Марфушка встала из-за стола и споткнулась об валявшегося рядом Готфрида.
— А с барином-то че?
В ответ послышалось уже знакомое:
— Унесите…
Вернувшиеся стражники, уже ничего не спрашивая, ловко вынесли Готфрида и пару-тройку кувшинчиков, чтоб тому не скучно было при пробуждении.
Наконец мы с Клотильдой остались одни. Повернувшись ко мне, она еще раз поддернула грудь, посопела и церемонно представилась:
— Я, как вы уже, видимо, поняли, хозяйка этого замка, госпожа Клотильда Фусшнель. Могу я узнать ваше имя?
Ну что-что, а врать, изобретать и выдумывать моя тыковка умеет быстро. Я чопорно кивнула деве бубенцами:
— Аполлинария фон Кузнецофф к вашим услугам.
— Вот и прекрасно, — обрадовалась Клотька (ну слишком долго тянуть Клотильду!). — Видите ли, милая Аполлинария, в нашем семействе сейчас назревает бо-ольшая ссора, так что присутствие независимого свидетеля, который при случае расскажет все, как было, и не опорочит мое честное имя, нам очень кстати.
— Э-э… мэ-э, — замычала я, не зная, что и сказать. Быть понятой, звать милицию, замывать кровь, давать показания, подписывать протоколы — это как-то не в моем стиле…
Клотильда угрожающе сложила ручки на мощной груди:
— Или вы хотите отказаться?
— Ню-ню! — замотала я головенкой, сообразив, что Клотильда меня в тесемку изомнет и на платье бантиком повесит, если откажусь…
— Вот и славно! — Хозяюшка вытащила себя из-за стола и зашлепала к двери, напоследок кинув: — Вам бы лучше спрятаться куда-нибудь! В гневе моя сестра брызгает ядом на несколько метров, аки змеюка африканская…
Я послушно скорчилась на Широком подоконнике, задрапировавшись тонковатой для тронного зала занавесочкой. Ладно, в крайнем случае сойду за комнатное растение…
— За кактус! — съязвил высунувшийся из противоположной стороны ниши Ула. — А если будешь так громко общаться сама с собой, то за говорящий кактус!
— Ой! — вздрогнула я от неожиданного явления духа из стены. — Ула!!! Тебе что, слава мумии, которая «Байки из склепа» ведет, покоя не дает?! Что ты выскакиваешь без предупреждения, как пьяная Снегурка из шубки?!
— Ну спасибо! — надул губки кучерявенький мой. — Я тут тружусь, сведения собираю, потею ради тебя, и что? Меня сравнивают с этой клонихой, с этой… непонятной мороженой штучкой-дрючкой!
— Ого-го! Горячие шведские мальчиши ломят в бой?! — завопила я. — Ты чего на Снегурку-то наехал, кошель балтийский? У вашего Санта-Клауса вообще свиты нет!
— А вот и есть! — торжествующе ответил Ула. — У него — гномики и волшебные олени!
— Вот извраще-энец! — подивилась я.
Ула привычно надулся, я захихикала. Все шло по плану. Не знаю, с чего уж мой Помощник такой обидчивый — прям слова не скажи, сразу губешки корежит, сопит, надувается… Я хотела выяснить, что за проблемы у малыша были со Снегуркой, но — вспомнила, что есть дела и поважнее. Ладно, вопрос о Снегурке, равно как и наболевший — о происхождении эпатажных штанишек, — пока что оставим.
— Что ж, Ула Храпотыкович, давайте перейдем непосредственно к делу, — начала я, но Ула педантично меня поправил:
— Моего папу звали Храфн, а вовсе не Храпотык, если уж тебе угодно меня звать на славянский манер!
Ну да, я же помнила, что там было что-то такое… сопяще-храпящее, похожее на запущенный гайморит или отрыжку. Вслух я, конечно, ничего такого не сказала, чтобы духа до истерики не доводить, а всего лишь исправилась: