Конец лета - Зейдель Кэтлин. Страница 11

Эми обожала выступать в профессиональных шоу. Ей нравилось давать представления для зрителей, не думая о судьях. Она наслаждалась непринужденными товарищескими отношениями, царившими среди примерно дюжины лучших фигуристов, когда все они встречались во время турне, шоу или соревнований профессионалов. Ей нравилось наряжаться и фотографироваться. Она с удовольствием занималась благотворительной работой: вручала награды на Параолимпийских играх для инвалидов, перерезала ленточку при открытии банков крови, выступала в роли почетного председателя на бесчисленных благотворительных мероприятиях. Ни на каких больших грехах ее до сих пор не подловили. Ее не арестовывали за вождение в нетрезвом виде — потому что она редко делала и то и другое, ни одно благотворительное мероприятие с ее участием не оказалось мошенническим — потому что ни одно таковым не было. И хотя после ее Олимпиады прошло уже семь лет, никакая другая американская фигуристка не смогла занять ее место в сердцах зрителей.

Жила Эми в Денвере. Она вместе с Томми и Генри продолжала тренироваться у Оливера. Они построили свой собственный каток с саунами и бассейнами, балетным залом и — разумеется — тренажерным. Их жизнь была распланирована по дням. Профессиональные соревнования начинались в октябре, большая часть декабря отдавалась праздничным выступлениям. В январе и феврале они или летели за океан, или выступали на телевидении. Весны отводились большим турне по городам. Летом и в начале осени они работали над всеми новыми программами, которые должны были понадобиться им в течение следующего года. А в промежутках снимались для рекламы, находили возможность втиснуть в свое расписание выступления в телевизионных передачах, посещали банкеты, произносили речи, давали интервью, раздавали автографы и занимались благотворительной деятельностью.

Генри и Томми оба были геями, как и ее тренер, и ее художник по костюмам, и ее хореограф. По правде говоря, когда Эми выступала в любительском спорте, ей иногда казалось, что нормальных мужчин она видела только приезжая домой и встречаясь там с отцом, братом и зятем.

Но как профессионал она встречалась с разными людьми: агентами, спонсорами, специалистами по рекламе, бизнесменами, звукоинженерами и осветителями — и некоторым из этих мужчин она нравилась совсем не так, как Генри, Томми и Оливеру.

Эти мужчины приходили на тренировки и поджидали Эми у бортика, держа наготове воду и ее спортивную сумку. Они решали, куда поехать поужинать, и выясняли, как туда добраться. Они следили за тем, чтобы на катке и в гостинице все было в порядке. Они заботились о ней. И ей это нравилось.

В ответ они желали только одного — быть частью ее успеха. Слабые просто хотели своей доли внимания. Они всегда ухитрялись попасть вместе с ней на фотографии. Во время интервью стремились сесть рядом с ней и хотели, чтобы и им задавали вопросы. Им было необходимо, чтобы люди верили, будто они так же интересны, как она, так же значительны, как она.

Сильных внимание не волновало, они жаждали власти. Эми была той ступенькой, на которой они строили свою карьеру. Они занимались ее делами, были продюсерами ее шоу, имели дело с ее капиталовложениями. Они пытались изолировать Эми от ее тренера, агента, финансового советника.

И те и другие вредили ее карьере, — Эми, прошу тебя, — два года назад сказал Эми ее агент, — не могла бы ты во время этого турне не влюбляться?

— Что ты имеешь в виду — не влюбляться? — засмеялась она. — Разве это можно контролировать?

— В твоем случае, Эми, — да, можно.

Он, конечно же, был прав. Никого из этих мужчин она по-настоящему не любила, ей просто нравилось быть влюбленной. Поэтому она с этим покончила.

Но Эми чувствовала, что ей чего-то не хватало. Быть влюбленной — это так чудесно!

И Хэл и Гвен знали, что Хэл останется в Вашингтоне только на. весну. Он был связан словом провести лето на озере в Миннесоте — «это один из организующих принципов жизни нашей семьи — лето в Миннесоте», а осенью должен вернуться в Айову.

Но они были не из тех людей, которые позволяют обстоятельствам решать их судьбу. Гвен переезжала каждые три года своей замужней жизни, она может переехать еще раз. Она любила перемены. И если к тому времени, когда Хэлу надо будет уезжать, они не будут уверены в своих чувствах, то смогут писать друг другу, навещать, обмениваться посланиями по электронной почте, пока не перестанут сомневаться.

Однако в глубине души они уже были уверены. Сначала Гвен показалась Хэлу Афиной — холодной, бесстрастной богиней мудрости. Теперь он знал, что она — Веста, покровительница домашнего очага. Ее собственный дом был упорядочен, изящен и наполнен светом. Теперь он понимал, как манило, а затем успокаивало мужчину тихое тепло этого дома — после нескольких месяцев в темноте и тесноте подводной лодки.

Хэл полюбил Элеонору, потому что она была совсем непохожей на девушек со Среднего Запада, вместе с которыми он вырос. Ее сила духа, воля, независимость, ее сексуальная раскрепощенность казались ему почти мужскими, и он был заворожен. Но теперь он стал мудрее и понимал, что такие дух, воля и независимость могут явиться и в более традиционном женском обличье. А сексуальная раскрепощенность, которая нравилась ему в двадцать один год, теперь привлекала его меньше. Он знал, что у этого есть и своя обратная сторона.

В конце апреля ему нужно было съездить на уик-энд в Айову.

— Почему бы тебе не поехать со мной? — предложил он Гвен. — Увидишь дом, познакомишься с Фебой.

Феба была его старшая дочь, его дитя, ближе всех бывшее к матери. У Гвен тоже была дочь. Холли была ее старшим ребенком, и если Гвен и не любила свою дочь больше, чем сына, с Холли они были ближе.

И теперь она размышляла: если бы она умерла раньше Джона и Джон сблизился с кем-то, как она сблизилась с Хэлом, что должна была бы чувствовать Холли?

— Что ты обо всем этом думаешь? — уставилась на своего мужа Феба.

— Я думаю, что они собираются пожениться.

Джайлс Смит говорил как обычно мягко. Он принадлежал к типу крупных мужчин, с вечно взлохмаченными густыми волосами рыжевато-каштанового оттенка. Он казался мягким и податливым, почти как медвежонок, но глаза его светились сметливостью и умом. Иногда его взгляд на миг застывал, а затем стремительно перемещался с одного человека на другого, вбирая все, что происходило, понимая все.