Завтра Была Война - Зеликов Иван Николаевич. Страница 17

— Поздравляю, господин, Раджан. Вы здоровы!

— Как я здоров? Не может быть, ведь ещё вчера я был болен, или вы наконец-то смогли найти причину «болезни», а теперь исцелили меня за несколько минут, продержав в заточении месяц?

— Господин, Раджан, такова политика нашей клиники. Больные узнают о своём выздоровлении за несколько минут до выписывания. Это даёт им очень сильный эмоциональный всплеск, что помогает быстро вернуться к нормальной жизни. Пока что, мы не получали ни одной жалобы.

— Видимо, жалобы было подавать уже некому. — Не удержавшись, съязвил Раджан, однако, каменное лицо доктора, осталось таким же неизменным, словно он был не человеком, а всего лишь статуей, которую искусный скульптор обрёк на вечную улыбчивость.

— Надеюсь, вы будете так же довольны, как и все остальные наши клиенты. А сейчас, позвольте, я освобожу вас от плён, которые удерживали ваши сломанные кости вместе. Думаю, эти путы не слишком вас тяготили. — С этими словами доктор вынул из кармана какое-то устройство, похожее на авторучку, провёл им в воздухе вдоль изгибов тела Раджана, и тут же, словно кокон с бабочки, с Раджана сползла полупрозрачная, но очень прочная плёнка, стягивавшая до этого его грудь и конечности. Тот тут же соскочил с койки и чуть не упал, на подогнувшихся, отвыкших от ходьбы ногах, но доктор поддержал его со странной для такого низенького человека силой.

— Вы поосторожнее, а то опять что-нибудь себе сломаете, хотя теперь после лечения ваши кости намного крепче. Кстати, одеться вам тоже не помешает. — Только тут Раджан заметил, что чуть позади доктора стоит одна из медсестёр, держа в руках стопку одежды, и чуть ли не давится от смеха. Раджан поскалил зубы ей в ответ, наготы он никогда не стеснялся, и начал потихоньку одеваться. — Надеюсь, мы вам больше не понадобимся, — врач величественным жестом указал рукой на дверь, которая тут же распахнулась, открывая тёмный проход, который тут же постепенно стал освещаться до самых выходных дверей.

— Я тоже на это надеюсь, — опять уколол Раджан, направившись к выходу. Оказалось, что больница находилась за городом, на территории какой-то усадьбы, так что нужно было пройтись по аллее мимо нескольких фонтанов и скамеечек, на которых чинно сидели благообразные старички. Как ни странно теперь, когда душная, прямая и стерильная зелень больничных стен отошла назад, ожила, разорвалась, стала зеленью травы и листвы, она исчезла и из его мыслей. Теперь из всей больницы Раджану вспоминался только доктор, которому лучше было бы работать комиком на телевидении или швейцаром, открывать двери. Больно уж театрально у него это получается. Тут Раджана посетила весёлая мысль, что доктор на самом деле и был комиком-актёром, ведь он же ничего по лечению не сделал в его присутствии и на анатомические вопросы отвечал крайне неохотно, к тому же наплёл много всякой чуши, видимо понадеявшись на малую осведомлённость больного. Посмеиваясь такой забавной политике клиники, Раджан направился к воротам, отмечая, что не такая уж и это и дурацкая политика. Вот и сейчас он совсем не чувствует зла на эту больницу, где его наверняка продержали лишние две недели в абсолютном одиночестве, наедине со своими мыслями. Сейчас он мог только радоваться живому, хотя очень резкому, солнечному свету, живой траве, живым людям.

Мысль о живых людях пришла к Раджану как-то мимоходом, безо всякой логики, и он даже не успел удивиться глупости этой мысли, как увидал одного из живых людей, окружавших его последние три недели. От арки ворот, из которых он только что вышел, отделилась женская фигура и робко, невообразимо долго, хотя их разделяла всего лишь несколько шагов приблизилась. Раджан стоял спиной к женщине, потому услышал лишь звук осторожных шагов, а когда почувствовал знакомый аромат духов, уже знал, кого он увидит обернувшись. Однако он не спешил разворачиваться, а всё смотрел вдаль, туда, куда уходила дорога на Лос-Анджелес. Женщина тоже не спешила начинать разговор, но через минуту всё-таки решилась:

— Зачем вы так пристально всматриваетесь в дорогу? Вы ждёте её? — низковатый для такого возраста, но от этого более чувственный голос звучал удивительно спокойно. — Зря, она не придёт. — Раджан развернулся, про себя решив не ввязываться в разговор, и вопрошающе взглянул в лицо девушке. Та выдержала его взгляд и, сверкнув своими тёмно синими глазами, снова продолжила. — Ведь вы всё время ждали её в больнице, а она не пришла. Она вас совсем не любит! — Тут голос ей изменил, последнюю фразу она произнесла, чуть ли не криком. Она сделала движение ему навстречу, может быть, хотела поцеловать или обнять, но Раджан об этом так и не узнал, так как она тут же отпрянула и скрылась за воротами больницы быстрее молнии. Он стоял, долго глядя ей в след, не зная, что же лучше сделать, понимая, что догонять и продолжать разговор, было бы верхом глупости, но с другой стороны слова самой же Фелис про историю Брахмы и Мохини, не давали ему покоя. Просто уехать сейчас было бы правильно, но как-то совсем уж неприлично, если не подло. Его размышления были прерваны неожиданно, когда около него притормозил автомобиль, в котором Раджан не без удивления узнал собственную машину. Из машины вылез человек в ливрее и, практически копируя недавний жест доктора, произнёс:

— Карета подана, господин Раджан. Надеюсь, здесь вас больше ничего не задерживает.

— Да, конечно, считайте, что я уже уехал, — Пробормотал Раджан. Тяжело опустился в кресло и дал полный газ. Сейчас он хотел лишь как можно дальше оказаться от госпиталя, а по возможности поближе к Фелис или, хотя бы, к её дому. Как бы ни банальна была фраза этой простушки-медсестры (а может быть, не такой уж простушки, может все женщины, не имеющие практически никаких шансов, цепляются за обвинение соперницы в равнодушии, как за соломинку, хотя, мужчины наверняка не исключение), но она обожгла его изнутри. Одно дело думать, строить предположения что случилось, а совсем другое услышать полностью сформулированное утверждение из уст другого человека, пусть даже и такое абсурдное.

Громко взвизгнув тормозами, автомобиль остановился напротив до боли знакомого коттеджа. Игнорируя дверцы, Раджан выпрыгнул из машины, стрелой взлетел на крыльцо. Но тут вся его решительность испарилась. Он никак не мог поднять рука и дёрнуть за верёвку звонка, что был повешен над дверью, обычно Раджан всегда посмеивался над этим анахронизмом, однако, сейчас верёвочка, казалось, связывала ему руки. Раджан так и представил, как после мелодичного перезвона в дверном проходе явится, подобно злому духу вызванному неосторожным запретным заклинанием, полуобнажённый красавец, и, смерив его взглядом, улыбнётся. Раджан отогнал наваждение и со всей силы дёрнул за верёвку, чуть не оторвав её. Удар гонга раздался, разорвав, казалось бы, в абсолютной тишине и… ровным счётом ничего не произошло, но этот звук отрезвил его. Раджен дёрнул ещё несколько раз для верности и стал ждать, обычно Фелис заставляла себя ждать очень долго. «Кто там так ломится?! Сейчас открою,» — этот родной, живой голос заставил сердце Раджана сжаться, но он резким усилием воли заставил его биться равномерно. Отворившая дверь, Фелис была в халате, вся розовая, видимо, как всегда сидела в ванной. Увидев Раджана, она тихо охнула и бросилась ему на шею, но тут же отстранилась и шагнела назад в дом, явно с намерением захлопнуть дверь.

«Что они все сегодня, с ума посходили?» — удивился Раджан, настолько успокоившийся, что уже получил способность удивляться. Но тело действовало быстрее мысли, руки рванулись вперёд и мёртвой хваткой вцепились в дверную ручку, а губы зашевелились так, чтобы выдохнутый из груди воздух прошелестел единственное слово «Фелис». Но Фелис, казалось бы, не услышала его, она развернулась, словно в трансе добрела до дивана и зарыдала, уткнувшись лицом в жёсткую обивку. Раджан подошёл к ней, сел рядом и заговорил:

— Фелис, ты сердишься на меня? Извини, я не мог появиться раньше, я лежал в больнице, — сейчас Раджан чувствовал себя кругом виноватым, хотя, совсем недавно, лёжа в одиночестве, называл себе совсем других виновных. Ведь, если смотреть объективно, он легко мог дать Фелис знать, однако, ждал активности от неё. — Но теперь я никуда не уйду, если ты сама меня не прогонишь. Теперь я останусь с тобой столько, сколько ты позволишь.