Дезире - Зелинко Анна-Мария. Страница 109

Я вздрогнула. Вошел Виллат.

— Мы не слезали с коней день и ночь, — пробормотал он. Его лицо было изрезано морщинами усталости, пробившаяся борода поседела пятнами.

— Мы проиграли битву!

— Мы выиграли битву, — подхватил Розен. — Его высочество лично взял Лейпциг. В то время, как в одни ворота в Лейпциг входили войска Его высочества, Наполеон выехал из города в другие ворота. Его высочество сражался в первых рядах до конца битвы.

— А почему вы не отступаете с французской армией полковник Виллат?

— Я военнопленный, Ваше высочество.

— Пленный Розена?

Тень улыбки прошла по лицу Виллата.

— Да, если можно так выразиться. Его высочество приказал мне не идти в бараки пленных, он приказал мне немедленно возвращаться в Париж и быть возле вас, Ваше высочество, пока… — он удержал слезы.

— Пока?

— Пока войска неприятеля не войдут сюда.

Вот, значит, как! Одинокий офицер, проделавший долгий путь от поля боя до моего дома, плачет у меня в прихожей!..

— Господа, пойдемте в кухню. Я сварю вам кофе.

— Я разбужу кухарку, Ваше высочество.

— Зачем, граф Розен? Я умею варить кофе. А вы будьте так добры, разожгите огонь.

Розен неумело засунул в очаг несколько толстых поленьев. О, аристократия, аристократия!

— Сначала надо положить лучинки, Розен, иначе огонь не разгорится. Помогите ему, Виллат. Я предполагаю, что граф Розен никогда в жизни не разжигал очага.

Когда кофе был готов, Виллат стал рассказывать:

— Сражение происходило 17 и 18 октября. Утром 19 октября Бернадотт вошел в Лейпциг.

— Жан-Батист здоров? Вы видели его, Виллат? Он здоров?

— Вполне. Я видел его собственными глазами в самом пекле. Ведь перед воротами Лейпцига было действительно пекло, мадам. А Бернадотт был все время там и был здоров и очень энергичен.

— Вы говорили с ним, Виллат?

— Да. После. После поражения, мадам.

— Победы, полковник Виллат, победы! Не искажайте событий! — Розен почти кричал.

— Как он выглядел, Виллат? Я хочу сказать… после?

Виллат пожал плечами и уставился на масляную лампу, горевшую на столе.

— Виллат, как он выглядел?

— Он поседел, мадам.

Кофе был горьким. Я забыла сахар. Я стала искать его в шкафу. Мне было стыдно, что я не знаю, где он хранится. Потом я нашла сахар и поставила сахарницу на стол.

— Ваше высочество сварили прекрасный кофе, — сказал Розен с чувством.

— Так же всегда говорил мой муж. Раньше я варила ему очень крепкий кофе, когда он работал ночью. Расскажите мне все, что вы знаете, граф.

Розен рассказывал, а Виллат поправлял его, когда ему казалось, что Розен очень уж преувеличивает успехи союзников и умаляет достоинства французов. Потом рассказывал Виллат.

— Наши войска пытались отступить в сторону Эльстера. Их преследовали казаки.

— А император?

— Император надеется удержать фронт по Рейну. Если это не удастся, он попытается защитить Париж.

Виллат помолчал.

Я облокотилась о стол и закрыла руками глаза. Фронт по Рейну… Как прежде, когда они все взялись за оружие, чтобы удержать фронт на Рейне. Когда они его удержали, Жан-Батист стал генералом.

— Тысяча чертей! Кто это хозяйничает на кухне? О, простите, Ваше высочество… — мой главный повар постепенно переходил от гнева к удивлению. Служанка открыла ставни. Серый рассвет вползал в окна. Я задрожала от озноба.

— Ваше высочество, чашечку шоколада, — предложил повар. Я отказалась. Кто поддержал меня, когда, встав со стула, я пошатнулась? Это Виллат, мой пленник.

— Ступайте в ваши комнаты, господа. Вы найдете их такими, какими оставили, — предложила я моим героям. Затем я потребовала тряпку для вытирания пыли. Растерянная служанка с реверансом подала мне крахмальную салфетку. Видимо, так она представляет себе тряпку для вытирания пыли у наследной принцессы. Я взяла салфетку и пошла в комнату Жана-Батиста.

Когда здесь в последний раз вытирали пыль? Я смахнула пыль с зеркала и поразилась, какой необитаемой выглядела эта комната. Уже давно Жан-Батист попросил меня выслать в Стокгольм все портреты, все бюсты и все, что ему было дорого. Сейчас в этой комнате не осталось ничего милого его сердцу. Я открыла окно. Сад был такой, как обычно.

«Этот день такой же, как другие, — подумала я. — А русские, пруссаки и австрийцы перешли Рейн. Русские, пруссаки, австрийцы и шведы…»

— Не стой в капоте перед открытым окном. Ты простудишься. Что ты здесь делаешь? — спросила Мари.

— Я убираю комнату к приезду Жана-Батиста. Франция побеждена. Войска союзников идут к Парижу. Жан-Батист возвращается домой, Мари.

— И ему не стыдно? — процедила она сквозь зубы. Она сказала это чуть слышно, но я все-таки расслышала.

Мой дорогой всадник из сна! Мой бедный всадник на белой лошади!

Глава 46

Париж, последняя неделя марта 1814

У булочника говорят, что казаки насилуют женщин, даже старух. Это сообщила Мари.

— Они даже предпочитают старух, — уверяла она. — Эжени, не смейся надо мной!

— Нет, что ты! Казаки, вероятно, думают, что старухи приносят счастье.

— Какие глупости!

Я продолжала дразнить ее:

— Ты должна бы это знать, Мари!

Она рассердилась:

— Кто тебе это сказал?

— Виллат.

Она наморщила лоб.

— Эжени, спроси у шведского графа, правда ли это? Он ведь воевал вместе с казаками, он должен знать.

— Но мне неудобно его об этом расспрашивать. Наследная принцесса не должна знать, что значит «насиловать».

И в этот момент мы впервые услышил далекий гром.

— Гроза в марте? — удивилась Мари. Мы смотрели друг на друга.

— Пушки вблизи города, — прошептала я.

Прошло два дня. Пушки возле стен Парижа не умолкали ни на минуту. Город защищает корпус Мармона. Когда-то Мармон делал мне предложение… Что мне когда-то говорил о нем Наполеон? В Марселе. «Умница! Хочет сделать карьеру под моим руководством». Нет, Мармон не защитит Парижа, даже под руководством Наполеона.

Дрожит пол, пушки бьют так близко! Буду продолжать писать и, главное, не думать о Жане-Батисте! Жан-Батист продвигается вперед, как будто он не на войне, а на прогулке. Жан-Батист воюет с Данией, которая по приказу Наполеона все-таки объявила войну Швеции.

Из Киля Жан-Батист послал ультиматум королю Дании. Он предложил Дании отказаться от Норвегии, а взамен предложил компенсацию в миллион риксдалей.

Присланный из Киля пакет на имя графа Розена дошел к нам контрабандой. Дания уступила Швеции Норвегию, исключая Гренландию, Фарерские острова и Исландию. Что касается миллиона риксдалей, король Дании отказался от них. Он не продает Норвегию.

— Наследный принц Швеции и Норвегии, — задумчиво сказала я Розену. Я взяла карту и посмотрела, где Норвегия.

— А Гренландия? — спросила я. Розен показал большое белое пятно на карте.

— Ничего, кроме снега и льда, Ваше высочество.

Я очень рада, что датчане сохранили для себя Гренландию. От Жана-Батиста можно было ожидать, что он заставит меня жить на этом совершенно белом пятне…

Я записываю все это лишь для того, чтобы скрыть свое беспокойство. Жана-Батиста уже нет в Киле. Я не знаю, где он теперь…

Он исчез уже три недели тому назад. Он, кажется, был где-то в районе Рейна. Но он его не перешел. Его след можно проложить по карте до Льежа в Бельгии, Он был там, и граф Браге был с ним. А потом они исчезли. Никто не знает, где они. Многие говорят, что Наполеон, обескураженный и потерянный, обращался к Жану-Батисту за помощью. И что он поспорил с царем, который не хотел признавать границы Франции 1794 года. Парижские газеты пишут, что Жан-Батист сошел с ума. Мари и Иветт, правда, прячут от меня эти газеты, но кто-нибудь из прислуги постоянно приносит эти газеты в гостиную.

В одной статье даже говорится, что отец Жана-Батиста умер, сойдя с ума, что его брат тоже не в своем уме, нет… я просто не хочу повторять это! Тем более теперь, когда я не знаю, где мой Жан-Батист и что он делает.