Дезире - Зелинко Анна-Мария. Страница 58

Звуки органа нарастали. Исполнялась Марсельеза. Наполеон медленно приближался алтарю. Жозеф и Луи несли трен его пурпурной мантии.

Наконец Наполеон стал рядом с Жозефиной. За ним расположились братья и маршалы. Папа поднялся и начал мессу. Тогда Деспро подал незаметный знак маршалу Келлерману. Келлерман приблизился и подал корону Папе. Она казалась очень тяжелой, и Папа с трудом поднял ее своими маленькими руками.

В это время Наполеон сбросил пурпурную мантию с плеч. Братья подняли ее и передали Талейрану.

Орган замолк. Ясным и торжественным голосом Папа произнес формулу благословения. Потом он поднял тяжелую корону, чтобы возложить ее на склоненную голову Наполеона. Но голова Наполеона не склонилась. Руки в расшитых перчатках поднялись и легким движением завладели короной. Долю секунды Наполеон держал корону на вытянутых руках, затем медленно опустил ее себе на голову.

Не одна я вздрогнула в этот момент. Наполеон нарушил предусмотренный церемониал коронации и короновал себя сам. Орган ликовал. Лефевр подал императору шпагу Шарлеманя, Жан-Батист надел на него орден Почетного легиона, Бертье дал ему в руки державу, а Периньон скипетр. И, наконец, Талейран покрыл его плечи мантией.

Медленно император поднялся по ступеням. Жозеф и Луи несли трен и стали по бокам трона.

— Да здравствует и благословен будет император, — провозгласил Папа.

Потом Пий VII осенил крестом Жозефину и поцеловал ее в щеку.

Мюрат должен был протянуть ее корону Папе, но Наполеон спустился на несколько ступеней и протянул руку. И тогда Мюрат отдал корону не Папе, а Наполеону.

Впервые за этот день император улыбнулся.

Осторожно, очень осторожно, чтобы не помять прически, он возложил корону на детские кудряшки Жозефины. Потом он взял ее под руку, чтобы помочь взойти по ступеням трона. Жозефина сделала шаг, пошатнулась и чуть не упала назад.

Они бросили ее трен! Элиза, Полетт и Каролина. Они хотели, чтобы Жозефина упала, чтобы она была смешна в момент своего наивысшего торжества.

Но Жюли и Гортенс приложили все силы, чтобы поднять тяжелый трен. Наполеон крепко схватил Жозефину под руку и поддержал ее. Нет, она не упала. Она лишь покачнулась на первой ступеньке трона…

В то время как девушки из старой французской аристократии, девственницы, которые доставили столько хлопот Деспро, приближались к алтарю, неся восковые свечи, Папа с кардиналами удалились в капитул собора.

Наполеон с бесстрастным лицом сидел на троне рядом с Жозефиной. Он смотрел прямо перед собой полузакрытыми глазами.

Я стояла в первом ряду между Мюратом и Талейраном. Я пыталась представить себе, о чем может думать сейчас Наполеон. О чем может думать человек, короновавший себя. Я не могла отвести глаз от его застывшего лица.

Потом… потом я увидела, как дрогнул мускул возле рта. Он сжал губы и сдержал зевок. В этот момент его взгляд случайно упал на меня. Его полузакрытые глаза открылись, и он улыбнулся во второй раз за этот день. Не нежно, как улыбнулся он, когда короновал Жозефину, а беспечно, с легким юмором, как он улыбался когда-то…

Как когда-то, когда мы бегали взапуски и он уступал мне.

«Разве я не говорил тебе? — спрашивали меня его глаза, — тогда, возле изгороди. Только ты мне не верила. Как ты мечтала, чтобы я ушел из армии, и ты сделала бы из меня торговца шелком»…

Мы продолжали смотреть в глаза друг другу. Он сидел, охваченный горностаевым воротником, который доставал ему до ушей, с тяжелой короной на коротко остриженных волосах, и все-таки… все-таки один момент он был таким, как прежде!

Но воспоминание о герцоге Энгиенском привело меня в себя. И о Люсьене, которого первым услали в изгнание, и о Моро, и о других известных и неизвестных, которые последовали за ними…

Я заставила себя отвести взгляд, когда послышался голос президента Сената. Президент стоял перед Наполеоном и развертывал свиток пергамента. Положив одну руку на Библию, и подняв другую, император повторил за ним слова присяги. Голос его звучал холодно и ясно, как будто он отдавал приказ. Наполеон обещал французскому народу свободу религии, свободу политическую и гражданскую.

Затем вернулись священники, чтобы проводить императорскую чету до портала собора.

В какой-то момент кардинал Феш оказался рядом с Наполеоном. Наполеон, смеясь, толкнул дядю скипетром. Но на круглом лице кардинала отразился такой ужас перед святотатственным жестом племянника, что Наполеон отвернулся, пожав плечами.

Через минуту он крикнул, обратившись к Жозефу, несшему трен:

— Жозеф, если бы отец видел нас!

Двигаясь к выходу вслед за Мюратом, я силилась разглядеть зеленый тюрбан турецкого министра, чтобы рядом с ним найти Этьена. Мои старания увенчались успехом. Этьен сидел с разинутым ртом и казался одуревшим от восторга. Он все смотрел вслед императору, хотя множество спин давно скрыли Наполеона от глаз его обожателя.

— Император не снимает корону даже ночью, в постели? — спросил Оскар, когда я укладывала его спать вечером в день коронации.

— Нет, не думаю, — ответила я.

— Может быть, она его согревает? — спросил Оскар задумчиво.

Жюли недавно подарила ему медвежью шапку, которая еще тяжела для малыша. Я не могла не засмеяться, но горло мне перехватила спазма.

— Греет?.. Нет, дорогой! Корона не греет ни Наполеона, ни никого другого. Как раз наоборот.

— Мари говорит, что людям, которые кричали на улицах «Да здравствует император!», заплатила полиция, — сказал мне Оскар. — Это правда, мама?

— Я не знаю. Не надо говорить о таких вещах!

— Почему?

— Потому что…

Я кусала губы. Я хотела сказать: «Потому что это опасно!» Но ведь Оскар должен говорить все, что думает. А с другой стороны, министр полиции выслал из Парижа людей, которые говорили то, что думали, и запретил им проживать не только в Париже, но и в близлежащих провинциях.

Не так давно мадам де Сталь, женщина, писавшая письма, лучший друг Жюльетты Рекамье, была выслана.

— Твой дедушка Клари был убежденный республиканец, — сказала я внезапно тихим голосом, целуя чистый лобик моего сына.

— Я думал, что он был торговцем шелком, — сказал Оскар.

Двумя часами позже я танцевала вальс впервые в жизни. Мой зять Жозеф, его императорское высочество, давал большой праздник. Были приглашены все иностранные принцы и дипломаты, а также все маршалы и Этьен, потому что он брат Жюли.

Когда-то Мария-Антуанетта старалась привить венский вальс в Версале. Но только аристократы, которых она принимала, выучили этот танец. Во время Революции, конечно, было запрещено все, что напоминало «Австриячку». Но сейчас нежный ритм тройного па, пришедший из вражеской страны, вновь просочился в Париж.

Я прилежно учила его когда-то у Монтеля, но никогда не танцевала. Жан-Батист, бывший до нашей женитьбы послом в Вене, стал учить меня. Он крепко прижал меня к себе и считал сержантским голосом: «раз, два-три; раз-два, три».

Сначала я почувствовала себя молодым рекрутом, потом голос Жана-Батиста сделался нежным, и мы закружились в бальном зале Люксембурга, в волнах света. Я почувствовала его губы на моих волосах.

— Император заигрывал с тобой во время коронации, раз-два, три. Я хорошо видел, — произнес Жан-Батист.

Мне кажется, что он отнесся к этому делу без души, — ответила я.

— К какому делу? К заигрыванию с тобой? — спросил Жан-Батист.

— Фу, противный! Я хочу сказать: к коронации!

— Он знает меру, девчурка.

— Но коронация должна была потребовать всех душевных сил, — настаивала я.

— Для Наполеона это была формальность. Он короновался и в то же время приносил присягу Республике. Раз, два-три!

Кто-то крикнул:

— За здоровье императора!

Зазвенели бокалы.

— Это твой брат Этьен, — сказал Жан-Батист.

— Давай танцевать, — прошептала я. — Пусть этот танец не прекращается никогда!

Губы Жана-Батиста опять прикоснулись к моим волосам. Хрустальные люстры разливали ослепительный свет и, казалось, тоже раскачивались. Весь зал кружился вместе с нами.