Дети против волшебников - Зервас Никос. Страница 8

Глава 5

Дети как национальное достояние

Слава Богу, история наша завязалась. И читатель, должно быть, с нетерпением ждёт, когда же на сцену явится добрый герой. Может быть, это будет боевой подполковник Воздушно-десантных войск Виктор Телегин, о котором мы упомянули выше? Или усатый боец-аквалангист с подводной лодки «Амур», которая с каждой минутой, с каждой прочитанной страницей продолжает неуклонно и скрытно приближаться к Стамбулу?

Любезный читатель, не требуйте героя прежде времени. Возможно, в этот миг он упражняется в стрельбе из подводного ружья или отрабатывает парашютный прыжок с небоскрёба. Сейчас выясним. Гм. Видимо, мы выбрали неудачный момент для подглядывания. Неужели наш герой целится из рогатки в серебристую вывеску московского офиса НАТО? Нет-нет, он не хулиган! Должно быть, герой просто задумал очередную невинную шалость.

Заметим, что в день, когда Лео Рябиновский зачаровал несчастную Надиньку, герой нашей истории не ведал ровным счётом ничего ни об академии Мерлина, ни о курсе наступательной магии, ни о великом профессоре фундаментального ведовства по имени Гендальфус Бенциан Бендрагон Тампльдор. Что же касается меня, гражданина Греческой Республики Никоса Зерваса, вашего покорного слуги и автора этой книги, то утром 1 сентября 200… года я уже немало знал о том, что творится на острове Лох-Хоррог. Ровно год назад, поверив рекламе и пойдя на поводу у собственных несмышлёных детей, я совершил страшнейшую ошибку своей жизни. По доброй воле (да ещё заплатив несколько тысяч евро за допуск к приёмным экзаменам) я отправил 14-летнюю дочь Кассандру и 12-летнего сына Ставроса на учёбу в престижный иностранный колледж. Вы угадали. Мои дети уехали учиться в Мерлин.

Прошёл год. К началу следующего, 200… учебного года я уже понимал, что почти бессилен вернуть Касси и Ставрика домой, ибо дети успели получить достаточную дозу сильнейшего мыслительного яда. Возможно, бедняжки успели даже подписать заявление о том, что не желают возвращаться обратно в Грецию, ко мне, в родной дом, потому что я их якобы бью и подвергаю разного рода унижениям. Моя бессмысленная борьба против академии Мерлина, война, которую я пытался вести на страницах двух-трёх греческих газет, не приносила и не могла принести результата. Признаюсь, я начал паниковать.

Родители других подростков, попавших на учёбу в академию магии, об опасности не подозревали. Напротив, некоторые призывали своих детей продолжать «научную карьеру» на оккультном поприще… Я был близок к отчаянию, я обратился к услугам лучшего в Афинах частного детективного бюро. Эти милые люди, поначалу столь уверенные в своих силах, взялись изучить вопрос — но на следующий день уведомили, что отказываются браться за это дело. Они ничего не стали мне объяснять…

На моё счастье, далеко-далеко к северу от моей родины, от древних развалин афинского Акрополя добрый доктор Савенков созвонился со старым генералом Еропкиным. И уже через час после этого телефонного разговора начальник Отдела борьбы с деструктивными культами Федеральной службы безопасности России генерал-полковник Севастьян Куприянович Савенков деловито взбегал по ступенькам огромной лестницы на верхний этаж старого министерского дома, выстроенного на закате сталинской эпохи.

Доктор Савенков был живой легендой Лубянки — ни тени дзержинской нервозности, ни пятнышка подвальной чекистской плесени. Не верилось, что неунывающий, остроумный господин, похожий на обрусевшего немца, каждый день ровно в восемь распечатывал дубовую дверь генеральского кабинета в старом здании ФСБ и усаживался в кожаное кресло руководителя крупного отдела. Случалось, примерно раз в полгода, что к мнению Савенкова прислушивались на самом верху. Впрочем, даже самой маленькой фотографии президента в кабинете Савенкова не было — зато на видном месте висел живописный холст, изображавший двух благодушествующих чеховских помещиков с удочками да наливочками, при дымящем самоваре.

В полуголодной, но счастливой молодости внук царского артиллерийского полковника и младший сын репрессированного военспеца Севастьян Савенков скромно служил лейтенантом в советских танковых войсках — в свободное время тайно читал статьи философа Ильина и занимался тайским боксом. Впоследствии, закончив Высшую школу КГБ, никого не расстреливал и за соотечественниками не шпионил. Предметом пристального изучения тогда ещё полковника С. К. Савенкова были таинственные причины неожиданного расцвета в СССР некоторых тоталитарных сект. Лет пять назад он защитил докторскую диссертацию по закрытой теме (по слухам, Дело касалось новомодной и очень богатой международной секты, сумевшей завербовать немало адептов в высших эшелонах российской власти).

Доктор Савенков был замечательно энергичен и сухощав. Что-то было в нём от русской борзой — такой же умница и глядит ласковым интеллигентом, а если надо, всегда наготове полная вафельница острейших зубов. Когда он слушал сводки новостей или вглядывался в лица подозреваемых на экране, его взор уподоблялся лезвию опасной бритвы. Однако Еропкин знал, что совсем по-другому смотрели эти умнейшие маленькие глаза, когда Савенков посиживал с удочкой на вербном берегу какой-нибудь тихой среднерусской речки. Они часами разговаривали о истории Московского царства, о природе средней полосы… О том, какие бывают особенные дни в конце бабьего лета: сухие, искристые, с летучими паутинками в воздухе.

Известно, что был он заядлым охотником. Понятное дело, такому сухому, жилистому да неутомимому в самый раз на зорьке мерять длинными ногами некоей — в серо-жёлтой клетчатой куртке, с «Манлихером» на плече, в компании любимого сеттера. А ещё Савенков баловался тем, что иногда писал стихи… но об этом — кроме надёжного Самоварыча и благоверной супруги доктора Савенкова — уж точно никто в мире не догадывался.

Итак, доктор Савенков без малейшей одышки взбежал на пятый этаж, надавил кнопку на косяке и с радостью услышал, как внутри большой генеральской квартиры задребезжал старый знакомый звонок. Генерал-полковник Еропкин распахнул дверь. Поймав налетевшего радостного Савенкова, сдавил его в объятьях, причём лицо Савенкова несколько побледнело, но приятельской улыбки не утратило.

Что же касается генерала Еропкина, он отнюдь не улыбался. Напротив, старый вояка был весьма печален, если не сказать подавлен. Грустный, он предложил доктору Савенкову тапок, проводил в гостиную, собственноручно налил чаю, пошёл искать второй тапочек, вернулся с победой, сел рядом на диван и немного сбивчиво, но очень искренне рассказал доктору о беде, которая приключилась с ненаглядной внучкой Надинькой.

— И что, вообще не улыбается? — быстро спрашивал доктор Савенков, чиркая в блокнотике.

— И не смеётся? А как аппетит? А гулять ходит?

— Куда там гулять, — вздыхал генерал Еропкин, и седые бакенбарды его обескураженно раздувались. — Словно окаменела вся, лежит на койке, даже не шелохнётся. Как мёртвая, только глазами моргает. Даже в цирк отказывается идти. И ещё, страшно сказать: перестала щенка вымаливать.

— У-у, брат ты мой, это серьёзно, — кисло протянул доктор Савенков. — Прямо царевна Несмеяна из сказки.

— Да уж не говори, доктор, тут всем не до смеху, — грустные седые усы генерала опустились ещё ниже. — И ведь что странно: проболталась, будто её какой-то юный волшебник заколдовал.

Доктор Савенков перестал чиркать в блокноте и полыхнул на генерала узкими очковыми стёклами:

— Прости… Юный кто?

— Юный дед Пихто! Не перебивай, сейчас расскажу. Выпускник школы такой специальной, недавно появилась в Шотландии, ядрить-колотить эту чудесную страну вместе со всеми ихними волшебниками! Как же она называется-то, школа эта распроклятая… Такое трупное название… Ты мне давеча по телефону его сказал. Вот, ядрёна-мудрёна, не вспомню. Дохлин? Нет. Труплин, Мертвин…