Наследие чародея - Зеттел Сара. Страница 56
Глава 10
Медеан разглядывала тучного человека, стоявшего перед ней на коленях на черно-белых мраморных плитах аудиенц-зала. Ярко-желтые шелковые портьеры, которые были призваны создавать в зале солнечную и гостеприимную атмосферу, придавали желчный оттенок и без того болезненному лицу посетителя. Из-под головного убора, расшитого драгоценными камнями, стекали капли пота.
— Нижайше благодарю Ваше Величество за любезно предоставленную аудиенцию, — отдуваясь, прохрипел он.
Медеан кивнула и жестом приказала слуге принести стул.
— Присаживайтесь, лорд-мастер Уло, — произнесла она, опускаясь в квадратное кресло с резными ножками в форме орлиных лап, сжимающих плоды граната. Кивок фрейлинам — и секретарь приказал им отвернуться и не прислушиваться к дальнейшей беседе. — Я вас слушаю.
Гость не без труда поднялся на ноги и уселся на резной стул с мягкой обивкой, жалобно скрипнувший под этим грузом.
— Царственная госпожа! Я прибыл сюда, чтобы доказать свою преданность трону Вечной Изавальты. Я здесь, чтобы покорнейше просить вас прислушаться к моим словам. Я…
Медеан нетерпеливо взмахнула забинтованной рукой, прерывая неуемный поток красноречия:
— Ближе к делу, лорд-мастер. Вы ведь знаете, я не слишком терпелива к посланникам из Казатана.
У Медеан и вправду от одного вида этого человека зачесались руки под повязками, но она пока не ощущала необходимости говорить ему об этом.
Сделав над собой усилие, человек выпрямился.
— Госпожа, я принес вам вести о заговоре и заговорщиках.
Медеан сидела недвижимо, как камень, пока Уло заливался соловьем и делал большие глаза. Он в красках поведал ей о том, как лорд-мастер Храбан, узнав об аресте делегации из Казатана, послал ему, Уло, письмо, из которого он и узнал о заговоре. О том, как он, внутренне содрогаясь от отвращения, вел переписку с Храбаном. И наконец о том, как Храбан подговорил его участвовать в этом предприятии и пригласил в Спараватан на встречу с другими мятежниками и с Анандой.
— Кто они? — прорычала Медеан.
Уло опустил взгляд перед лицом взбешенной императрицы:
— Капитан Низула из Хастинапуры и лорд-мастер Пешек. Есть и другие, но их имена мне пока неизвестны.
Одно из имен отозвалось болью в сердце Медеан.
— Пешек? И Пешек тоже?!
Уло опустил голову еще ниже.
Весь мир в глазах Медеан подернулся красной пеленой. Не помня себя от ярости, она вскочила с кресла, схватила Уло за воротник и рывком подняла на ноги.
— Да как ты смеешь! — заорала она на дрожащего толстяка. Ладони пронзила жгучая боль, но это были пустяки по сравнению с яростью, обжигающей душу. — Как смеешь ты приходить сюда с такими сказками!
— Прошу вас… Нижайше умоляю… — Все его подбородки тряслись мелкой дрожью. — Я только хотел предупредить мою царственную госпожу об опасности.
Из заплывших глазок Уло скатилась слеза.
— Пожалуйста, Ваше Величество…
Медеан отпустила воротник лорд-мастера и попятилась, прижав руку к губам. Уло, тяжело дыша, рухнул на стул. Медеан стиснула подлокотник. Как болят руки… О боги-боги, как больно! Но он не должен этого видеть. Медеан сделала глубокий вдох и почувствовала запахи мяты и шафрана, которые ее врач использовал для припарок. Нельзя так распускаться. Это жирное ничтожество не должно видеть императрицу дрожащей. Нельзя позволить ему разносить повсюду слухи о ее слабости…
Медеан выпрямилась с четкостью солдата, встающего по стойке «смирно», и нащупала связку ключей на поясе. Холодный металл немного остудил обожженную кожу.
— Это серьезное обвинение, лорд-мастер Уло. Какие доказательства вы можете представить?
Уло шумно вздохнул и ссутулился. Затем, очевидно придя к какому-то решению, он расправил плечи и стал хоть немного походить на дворянина.
— Говорят, у Вашего Величества есть свои способы видеть насквозь сердца людей и читать в них, словно в раскрытой книге. — Он вновь неуклюже бухнулся на колени и склонил голову. — Если Ваше Величество соизволит применить их к моей недостойной особе, то вы убедитесь, что я говорю чистую правду.
Медеан пристально взглянула на Уло. Дрожь его прошла, словно вместе с абсолютным смирением лорд-мастер обрел и абсолютную уверенность в себе. Тут и без всякого колдовства ясно, что он не лжет.
Пешек… Как же он мог пойти против нее? Еще один друг, которому она доверяла, теперь потерян, украден Анандой. Медеан хотелось завыть от тоски.
Скольких еще она потеряет? Скольких она может позволить себе потерять?..
С этой мыслью пришло и решение.
— А если бы я заглянула в ваше сердце, — сказала она, возвращаясь в кресло и складывая перевязанные руки на коленях, — какую причину для такого смелого разоблачения я бы там увидела?
Уло поднял голову, и в его глазах мелькнула робкая надежда.
— Моя царственная госпожа увидела бы, что я лишь желаю освобождения моих управляющих и делегатов.
«Ах, вот в чем дело».
— Один из которых, насколько я помню, приходится вам младшим братом.
Уло кивнул.
— Хорошо. — Медеан повысила голос и щелкнула пальцами, чтобы секретарь записал то, что она сейчас скажет: — А теперь оставьте меня. Возвращайтесь в свое имение. Вас известят о моем решении в течение двух недель.
На долю секунды Уло осмелился заглянуть в ее глаза, но тут же опустил взгляд, и Медеан милостиво простила ему эту бесцеремонность.
— Мои благодарности и мое почтение, Ваше Величество.
Медеан жестом отпустила лорд-мастера и даже не заметила, как он удалился. Все ее мысли были обращены к Пешеку. Он вспомнился ей таким, каким был в те времена, когда Медеан только-только узнала его. Ей нравилось это воспоминание. Пешек был тогда стремительным и безрассудным, его решительное лицо то и дело озаряла белозубая улыбка, которая превращалась в свирепый оскал, когда предстояла серьезная работа. Медеан вспоминала, как Пешек, покрытый потом и пылью битвы, спускался с гор, где его отряды отвлекали войска ее мужа, Каачи, от активных действий против Хун-Це, которые могли обречь Изавальту на погибель. Именно эта война выпустила на волю Жар-птицу…
«Но потом он всегда был предан Аваназию. С какой стати он будет верен мне теперь, когда Аваназий мертв? — Медеан сжала руку в кулак, не замечая боли. — Да хотя бы потому, что я его императрица!»
Сровнять с землей его владения за эту измену, да что там — всю волость! Выжечь дотла Казатан за то, что оттуда пришла эта весть. Они все поплатятся за свои происки! Нет, она не даст им развалить империю. Она не позволит им вновь поставить государство под угрозу.
«Выпусти меня! — шептал голос Жар-птицы. — Выпусти меня, и я сожгу их всех!»
Медеан откинулась в кресле. Рука все еще болела. Когда же наконец вернется Вэлин и вылечит её? Когда он привезет Бриджит Ледерли и все то, что она для нее значит?
— А что еще ты сожжешь?
«Тебя! Выпусти меня, и я сожгу тебя и все, что у тебя есть».
Медеан снова подняла голову. Как это просто: освободить Жар-птицу — и пусть сгорят Пешек и Храбан, за то что пошли против нее. Пусть сгорит Уло, за то что принес ей такие вести.
Но когда птица улетит обратно к своим хозяевам, в Сердце Мира, — что тогда? Что будет с теми, кто по-прежнему предан Изавальте? Нет, она останется верна своему долгу. Она будет выполнять свой долг даже в Землях Смерти и Духов, и никто не собьет ее с этого пути.
Медеан раскрыла ладонь и посмотрела на повязку. Надо хорошенько все обдумать. Теперь она точно знает, что заговор против нее существует. Но просто послать солдат и арестовать заговорщиков нельзя: к сожалению, Ананда преуспела в своих кознях. Если сейчас обрубить руки, которые сжимают направленное против нее оружие, — им на смену придут другие. И даже если Ананду официально арестовать и судить — она станет святой мученицей для тех, кто верит ее обманчивой доброте, станет вдохновляющей идеей для отступников, которые замечают лишь то, что вдовствующая императрица постарела раньше времени.