Нострадамус - Зевако Мишель. Страница 25
Нострадамус вскрикнул.
— Вы любили ее?
— Да, — хрипло продолжал принц. — Мы умирали от любви к ней!
— Вы и ваш брат?
— Я и мой брат! Мы любили ее так, что из-за этого смертельно возненавидели друг друга. И наконец ее передали нам в руки…
— Передали вам в руки?! — в ужасе переспросил Нострадамус. — Кто? Кто сделал это! Говори!
— Нам выдали ее два человека, которым мы за это щедро заплатили, два преданных нам человека…
— Назовите их имена! — взревел Нострадамус.
— Гаэтан де Роншероль и Жак д'Альбон де Сент-Андре.
Нострадамус поднял к небу пылающий взгляд. Ужасное проклятие зародилось в его душе и едва не сорвалось с губ.
— Продолжайте, — потребовал он. — Что вы сделали с ней, когда она попала к вам в руки?
— Поскольку она нам сопротивлялась, нам пришлось, обвинив ее в колдовстве, бросить в тюрьму Тампль.
Нострадамус стоял неподвижно. Он был похож на призрак. Вот только из глаз этого призрака беззвучно катились слезы. Франсуа в ужасе почувствовал, как эти слезы, падая ему на руку, обжигают кожу… И продолжил:
— Иногда я сам, а иногда мой брат… Мы спускались туда, в подземелье… Несколько раз мы приходили вместе… И, поскольку она все еще продолжала сопротивляться, я приказал, чтобы ее подвергли пытке…
— Пытке! — рыдал Нострадамус, впиваясь ногтями себе в грудь, чтобы эта боль помогла умерить другую, внутреннюю. — Пытке! Боже мой! Мучить саму красоту, саму слабость! И вы говорите, что любили ее! Любили — и не сжалились над ней!
Франсуа с похоронным видом покачал головой. Нострадамус бросил на него кровожадный взгляд и хрипло, едва слышно прошептал:
— Продолжайте, и пусть Господь пошлет мне достаточно сил, чтобы я смог выслушать вас до конца!
— Микстуру! — задыхаясь, попросил Франсуа. — Я умираю…
— Продолжай! — не слушая его, выкрикнул Нострадамус.
Этот крик словно пробудил в дофине новые силы, он снова заговорил:
— Узницу не пытали…
Нострадамус вздохнул с облегчением, даже — с радостью. Его взгляд стал менее кровожадным. Инстинктивным движением он приблизил к губам больного склянку с противоядием. Но в этот момент Франсуа заговорил снова:
— Ее не стали пытать, потому что в день, когда палач спустился к ней в подземелье, чтобы отвести в камеру пыток, да, именно в этот ужасный миг на свет появился ее ребенок…
Дикий крик раздался в спальне дофина. Нострадамус выпрямился, отступил от кровати. Ему показалось, что все, что у него внутри и что вне его, небо и земля, тело и душа — все, все с грохотом сотрясается и перемешивается в катаклизме. Страшное содрогание прошло по его телу от головы до пят. Судорожно сжатые губы исторгли жуткий стон. Франсуа в испуге смотрел на целителя.
— Кто вы? — бормотал он. — Я хочу знать, кто вы! Почему вы плакали? Почему кричите? Почему мой рассказ так сильно действует на вас?
— Вы сказали, — не отвечая, прошептал Нострадамус, — вы сказали, что ее ребенок родился на свет…
— Да, я так сказал.
— Ребенок Мари? Вы уверены? Вы говорите, что у Мари родился ребенок?
— Да. Он родился прямо в камере, в тот день, о котором я вам рассказывал. Сын…
— Сын, — машинально повторил за принцем Нострадамус, и на этот раз голос его прозвучал так жалобно, что страх в сердце дофина уступил место сочувствию.
Но почти сразу же им овладело какое-то полусознательное опьянение, и, будто в бреду, с жутким, замогильным хохотом он сообщил:
— Сын моего брата Анри!
Хрип, вырвавшийся из груди Нострадамуса, услышавшего эти слова, напоминал последний вздох умирающего, недобитого зверя. А Франсуа все с тем же злорадным хохотом продолжил:
— Сын моего брата! Она, так долго сопротивлявшаяся мне, не устояла перед ним! Она отдалась ему!
— Отдалась… — еле слышно прошептал Нострадамус.
— Да! Да! Моему брату Анри! Тому, кто отравил меня! Теперь вы наконец понимаете, почему Анри приказал выпустить ее из Тампля? Свою любовницу…
— Он приказал выпустить ее, — с трудом ворочая языком, повторил Нострадамус.
— Да. Это естественно. Он хотел, чтобы его любовница и его ребенок находились рядом с ним.
Нострадамус покачал головой с трагическим спокойствием. А Франсуа говорил и говорил:
— Теперь вы понимаете, почему я совершил преступление? Вы понимаете, почему, когда она вышла из тюрьмы, я проследил за ней? Почему набросился на нее, когда она собиралась идти к моему брату? Почему я ударом кинжала поверг ее к своим ногам?
Нострадамус наклонился к больному.
— А ребенок? Его вы тоже убили?
— Ребенок? Какой ребенок?
— Сын Мари! Сын вашего брата!
— Нет! Нет! Этого я не убивал! Его передали в руки…
— В чьи? Чьи руки? Говорите же! Говорите! Я требую!
— Его отдали человеку… человеку, которого звали… Не помню… А! Человека, который унес ребенка, зовут Брабан-Брабантец…
Дофин был очень бледен. Его голова металась по подушке, смех перемежался с рыданиями, крики со стонами, жалобы с угрозами… Бред перешел в самую омерзительную форму: все смешалось — ненависть, страсть, ужас, жажда мести… И Нострадамус слушал стенания принца, которые странным образом перекликались со стенаниями его собственной души.
«Всемогущее Небо! — рыдала его душа. — Вот, оказывается, почему прервалась связь между мной и ею! Она отдалась другому! Ее сын… Сын Анри! О господи, разве такое возможно? Господи, если бы я мог пасть здесь сраженным… Мари! Сын! Прощай, прощай, молодость, прощай, любовь, прощай, доверие! Вот как открылся для меня седьмой круг ада, вот как открылись огненные двери, на которых кровью пополам со слезами написаны роковые слова: ТЫ ВОЗНЕНАВИДИШЬ!»
— Ко мне! — вдруг отчетливо произнес Франсуа. — Я умираю! Скорее! Противоядие! Скорее, о, скорее!
Нострадамус скрипнул зубами. Весь пылающий, как ангел мести, он склонился к агонизирующему дофину и показал ему флакончик. Тот попытался дотянуться до склянки.
— Противоядие? — хрипло переспросил Нострадамус. — Да вот оно! И мне нужно только вылить несколько капель тебе в рот, чтобы ты был спасен!
— Да! Да! Да! Скорее! — тяжело дыша, умолял принц.
— Спасен! Понимаешь? Ты будешь жить! Ты станешь королем! Королем Франции! Самой прекрасной страны в мире! Вся слава, все могущество, все власть, все наслаждения — все это в одном малюсеньком флакончике!
— Скорее! Дайте! — требовал дофин.
— Смотри! — произнес Нострадамус таким ужасным голосом, что дофин почувствовал, как страх снова затопляет его душу и леденит мозг.
Нострадамус отступил от кровати на несколько шагов, держа бутылочку с противоядием в зажатом кулаке.
— Боже! — заикаясь, пробормотал Франсуа. — Кто вы? Кто вы?
— Ты хочешь знать, кто я? Хорошо, я скажу тебе это. Я — супруг Мари. Той самой, которую ты приказал бросить в темницу Тампля, той самой, которую обесчестил твой брат, той самой, которую ты убил! Смотри!
— Супруг Мари… Ах… — лепетал дофин. — Я…
Больше он ничего не смог сказать. В это мгновение флакончик, сжатый могучей рукой, раскололся, со звоном упали осколки, драгоценная жидкость, смешавшись с кровью Нострадамуса, пролилась на ковер… Франсуа, задыхаясь, метался на постели. Нострадамус подошел к нему, протянул свою окровавленную руку, положил ладонь на лоб принца и, трепеща, страшным голосом, в котором звучала жгучая ненависть, произнес:
— Умри! Умри, проклятый! Умри первым и дожидайся в аду, пока за тобой туда последуют те, кто еще падет под ударами моей ненависти: Жак д'Альбон де Сент-Андре, Гаэтан де Роншероль и Анри, будущий король Франции!
Агонизирующий корчился в конвульсиях. На мгновение эти спазмы вроде бы даже оживили его. Но вот он успокоился, затих… Тогда Нострадамус подошел к двери, открыл ее и холодно сказал тем, кто томился ожиданием в прихожей:
— Господа! Его Высочество дофин Франции был приговорен к смерти самим Господом, поэтому я не спас его. Господа, Его Высочество дофин Франции мертв. Отведите меня в мою темницу.