Тайна королевы - Зевако Мишель. Страница 23

И, помолчав, Кокнар добавил:

— Впрочем, сударь, чтобы рассеять ваши сомнения, я сейчас вам все расскажу.

— Хорошо, — согласился Вальвер; его ясные глаза сурово смотрели на Ландри Кокнара. — Но раз уж ты решил исповедаться, прежде скажи мне: нет ли у тебя на совести иных грехов, в коих тебе хотелось бы сознаться?

Ландри Кокнар надолго замолчал, видимо, роясь в памяти; когда он вновь заговорил, слова его прозвучали просто и убедительно:

— Я отнюдь не святой, в этой жизни мне пришлось заниматься всем понемножку, и я не слишком обижаюсь, когда меня называют висельником. Так что сами понимаете, сударь, что у меня на совести почти все грехи, в коих может быть повинен отщепенец вроде меня. Но если говорить о серьезных преступлениях, то мне не в чем себя упрекнуть. Впрочем, я уже говорил вам, что некогда готовился стать клириком, отчего, наверное, и сохранил больше почтения к наставлениям нашей святой церкви, чем многие люди моего сорта. Увы, сударь, нищета, следовавшая за мной по пятам, вынуждала меня быть не слишком-то щепетильным. Да я и не скрываю этого. Но все же есть вещи, которых я не могу сделать. Плохо это или хорошо — судить не мне. Я таков, какой я есть, и другим быть не могу.

— Что ж, послушаем, в чем состояла твоя измена, — строго сказал Вальвер и, не удержавшись, улыбнулся.

Поняв, что его сотрапезник, прежде чем приступить к рассказу, нуждается в подкреплении сил, Вальвер до краев наполнил его стакан. Ландри Кокнар залпом выпил его, настороженным взором окинул зал и пригнулся пониже, чтобы никто, кроме Вальвера, не смог услышать его слов. Молодой человек также склонился над столом. Приглушенным голосом Ландри начал свой рассказ:

— В те времена, когда любовницей Кончини — то есть, я хочу сказать, одной из его многочисленных любовниц — была некая знатная дама… очень знатная и очень высокопоставленная…

— Флорентийка? — с любопытством спросил Вальвер.

— Нет, сударь, она была иностранкой, — без запинки ответил Ландри Кокнар и продолжил повествование:

— …случилось некое событие, которое, впрочем, нетрудно было предугадать: дама понесла от Кончини. Оба любовника были этим крайне недовольны, однако делать нечего; им пришлось смириться с происшедшим. Не знаю уж, как это ей удалось, но высокородная красавица сумела скрыть от всех свое положение. Одному Богу известно, кто ей в этом помогал. И вот, окруженный глубокой тайной, ребенок появился на свет. Те, кто был посвящен в эту историю, ожидали, что он родится мертвым, ибо с самого начала делали все, чтобы получилось именно так. Но он родился живым, крепким, горластым, — словом, он хотел жить. Это была девочка, сударь, — такая миленькая, хорошенькая и красивая, какую только можно себе представить. Сам Господь сотворил ее на радость родителям. Теперь слушайте внимательно, сударь, ибо сейчас речь пойдет о моем предательстве. Едва малютка успела выйти из материнского лона, как ее отец протянул ее мне и приказал, чтобы я, привязав ей на шею камень потяжелее, бросил крошку со Старого моста в воды Арно.

— Какой ужас! — задыхаясь от гнева, воскликнул Вальвер. — Но я уверен, Ландри, ты не стал исполнять такой чудовищный приказ!

— Конечно, нет, сударь. У меня не хватило духу на это злодеяние. Вот тут-то я и совершил предательство.

Вальвер облегченно вздохнул, наполнил стаканы — теперь уже оба — и, словно подражая Ландри Кокнару, залпом выпил свой.

— Что же ты с ней сделал? — затем спросил он.

— Прежде всего то, о чем не подумал ее отец. Перед тем как утопить ее — ибо, сударь, я не намерен ничего от вас скрывать и поэтому к стыду своему должен признаться, что поначалу был готов выполнить поручение Кончини, — так вот, перед тем как утопить малютку, я отнес ее в церковь Санта Мария дель Фиоре. Не правда ли, я поступил правильно? Нельзя же было отправить ее душу вечно блуждать в чистилище. Я попросил окрестить ее. Крещение было совершено по всем правилам, в приходской книге сделали должную запись. Я при свидетелях объявил ее дочерью Кончино Кончини и неизвестной матери. Я же дал ей имя, похожее на имя города, где она родилась: Флоранс. И я, Ландри Кокнар, стал ее крестным отцом. Это все записано в церковных книгах, сударь,

— Флоранс! Какое красивое имя! — восторженно воскликнул Вальвер. — Ландри, я начинаю лучше думать о тебе!.. А что было дальше?..

— Дальше я заметил, как хороша эта малышка, и сомнение закралось в мое сердце. Казалось, сударь, она понимала, какую участь ей готовили. Своими крохотными ручонками она хватала меня за усы и смотрела на меня голубыми, будто ясное небо, глазками, словно хотела сказать: «Я не причинила тебе никакого зла! Почему же ты хочешь убить меня?» Я был потрясен. В довершение ко всему она вытянула губки, как это делают все младенцы, когда ищут материнскую грудь, и тихонько захныкала — о сударь, так жалобно, так грустно, что у меня все внутри перевернулось… Как сумасшедший я бросился в ближайшую лавку, купил молока, всыпал в него добрую горсть сахара и накормил девочку. Наевшись, она улыбнулась мне — наверняка именно так и улыбаются ангелы в раю — и мирно заснула у меня на руках. Только тогда я обнаружил, что, сам того не замечая, стал ее укачивать. Вот, сударь, в чем заключалось мое предательство.

— Ты славный малый, Ландри! — мягким тоном произнес Вальвер. — А что случилось потом?

— Вы и сами, я думаю, понимаете, что я не мог оставить ее у себя…

— Да, мужчина не в силах превратиться в кормилицу. К тому же у нее был отец, этот негодяй Кончини. Рано или поздно он бы узнал, что его дочь жива, и забрал бы ее к себе. А потом отдал бы тому, кто без колебаний выполнил бы его жестокий приказ.

— Совершенно верно, сударь. Именно это я и сказал себе. И тут же подумал об одной женщине, которая, как и я, была родом из Франции. Она неплохо относилась ко мне, и я решил, что ребенку у нее будет хорошо. К тому же я знал, что из-за какой-то весьма щекотливой истории ей надо было срочно покинуть Флоренцию и пределы владений великого герцога Тосканского. Поэтому я без колебаний отдал ей мою маленькую Флоранс, которую успел полюбить всем сердцем. Уверяю вас, сударь, что сделать это мне было нелегко, но ведь вы понимаете, что я поступил так только ради блага малышки.

— Да, — согласился Вальвер, жадно ловивший каждое слово Ландри Кокнара, — нельзя было оставлять ее в городе, где негодяй-отец легко мог бы найти ее. А за пределами Тосканы и уж тем более за пределами Италии ей ничего не угрожало… Ты все сделал правильно, Ландри, в твоем положении ты не мог поступить иначе.

— Я рад, сударь, что заслужил ваше одобрение, — с гордостью в голосе ответил Ландри Кокнар. — Но уж если я обещал рассказать вам обо всех своих прегрешениях, то надеюсь, вы не станете возражать, если я закончу эту историю?

— Говори, Ландри, говори, — разрешил Вальвер.

— Так вот, сударь: женщину-француженку звали Ла Горель. Она слыла корыстной и скупой особой. Решив наказать себя за то, что я чуть не совершил омерзительный поступок, я отдал ей все деньги, врученные мне Кончини в качестве платы за мое преступление. Тысяча дукатов, сударь, — для меня это была немалая сумма. Но поверьте, дай он мне в десять раз больше, я все равно не смог бы оставить деньги себе. Это золото жгло мне руки. Итак, монеты, заплаченные за убийство ребенка, помогли его спасти. Благодаря им Ла Горель смогла покинуть Италию и увезти с собой малышку. Вот и все, сударь. После этого меня охватил панический страх — я боялся, что Кончини раскроет мой обман. Если бы мне грозил только удар кинжалом, я бы, наверное, остался у него на службе: место было хорошее, и я много зарабатывал. Но были еще подземные камеры, куда меня могли швырнуть по приказу Кончини. Ужас перед медленной смертью в сырых подвалах мрачного здания, именуемого Барджелло, превозмог все прочие соображения, поэтому, едва представился подходящий случай, я бежал от Кончини. И с тех пор, как уже говорил вам, не вылезаю из нужды. Возможно, Господь решил таким образом наказать меня за преступление, совершенное в мыслях и едва не сотворенное на деле.