Заговорщица - Зевако Мишель. Страница 15

— Монах? — с удивлением произнес Генрих, взглянув на письмо. — Да еще монах ордена якобинцев? Я ни одного монастыря не забыл в своих благодеяниях. Что же до якобинцев, так они получили столько золота… даже д'Эпернон растратил меньше, а уж он тратить умеет… Я знаю их настоятеля Бургиня: веселый человек, с ним приятно поболтать, и в такое темное и опасное дело он ни за что не влезет… Что вы об этом думаете, матушка?

— Ваша доверчивость меня просто потрясает, — с упреком произнесла Екатерина. — Вы говорите о королевских благодеяниях… Бедное дитя! Разве вам неизвестно, что за добро часто платят ненавистью? Легче пощадить того, кто занес над тобой кинжал, чем того, кто осыпал тебя милостями. Вот вы создали орден Белого братства кающихся. Каждого члена этого братства вы щедро наградили или одарили, и что же?.. Они все явились сюда вместе с Гизом, в рядах его сторонников.

— Клянусь Богом, вы правы, матушка! — задумчиво проговорил король. — Какой-то Жак Клеман… Этому-то я что сделал? Ах, матушка, что говорить о народе и о вере, если в королевстве осмеливаются поднимать руку на монарха!

— Если на монархов осмеливаются поднимать руку, — уверенно ответила Екатерина, — они обязаны защищаться. Защищайтесь же, сын мой! Вы правильно сказали, что Шартр слишком близко от Парижа. Готовьтесь выехать в Блуа. Там, в старом замке, укрывшись за его мощными стенами, решетками, укреплениями, рвами, вы сможете спокойно подумать о том, как спасти веру и народ… да и свой престол тоже. А пока надо во что бы то ни стало разыскать этого монаха, если он, конечно, еще в Шартре… разыскать и наказать… наказать жестоко, чтобы другим неповадно было!..

Генрих улыбнулся: ему понравилась идея выследить и наказать преступника — поохотиться за кем-нибудь король любил.

— Будьте спокойны, матушка. Если он еще в Шартре, ему от нас не уйти. Я на него натравлю троих молодцов, превосходно владеющих шпагой. Они еще и не таких зверей отлавливали… А тут всего лишь монах…

Генрих распрощался с матерью и вышел.

Королева осталась одна. Она в задумчивости потерла лоб тонкими, словно из слоновой кости выточенными пальцами.

— Жак Клеман… — прошептала Екатерина. — Где-то я это имя слышала… давно, очень давно… Что за Клеман?.. Надо разобраться. Схожу-ка я к Руджьери!

Королева быстро миновала свои покои и вышла на лестницу. Екатерина поднялась наверх, под самую крышу особняка Шеверни. Там, в узкой комнатке, за столом, заваленным бумагами, сидел человек. Охватив голову руками, он то ли читал, то ли грезил о чем-то. Читатели уже встречались с этим персонажем в начале нашего повествования — астролог Руджьери сильно постарел, часто болел, но все еще не прекращал поисков философского камня. Как одержимый стремился он к заветной цели, а она все ускользала от него… философский камень… а с ним и эликсир вечной жизни!

Руджьери поднял голову, увидел королеву и улыбнулся. Он любил Екатерину; их судьбы были связаны неразрывно: судьба королевы, правившей от имени сына всем государством, и судьба астролога, царствовавшего над миром грез и видений.

— Ну что, Ваше Величество? — спросил Руджьери, отодвигая бумаги. — Вы видели Луаня? Он вполне излечился и чувствует себя здоровым, как в те дни, когда увивался за прекрасной герцогиней де Гиз… впрочем, кое-что в нем изменилось: Луань теперь люто ненавидит ее мужа, Генриха де Гиза… Думаю, если герцогу и суждено погибнуть, то, скорее всего, от руки Луаня.

— Руджьери, сегодня меня не интересуют ни Гиз, ни Луань, — глухо проговорила королева. — Руджьери, хотят убить короля…

— Неужели вас это удивляет, мадам?

— Хотят убить моего сына… Они хотят разбить мое сердце. Ты знаешь, в Генрихе — смысл всей моей жизни. Я столько выстрадала… Последняя крестьянка в королевстве не пролила столько слез в своей жалкой хижине, сколько пролила их я в своем роскошном дворце… Но мне было даровано утешение — мой сын! Если Генриха убьют, что станется со мной?

Руджьери встал из-за стола и медленно прохаживался по комнате.

— Злодеи! — воскликнула Екатерина, и в голосе ее послышалась звериная ярость. — Прежде они пытались умертвить королеву, но сейчас решили затронуть ее материнские чувства. Если они поднимут руку на Генриха, я так отомщу, что о возмездии матери за смерть сына будут помнить в веках… Это Гизы, Руджьери, помяни мое слово. Гизы! Лотарингцы и Бурбоны в последние годы отравили жизнь всей королевской семье… Господи, до сих пор я боролась лишь за то, чтобы удержать французский престол, но теперь я буду драться, спасая жизнь любимого сына!

— Не думаю, что к подобным средствам прибегает король Наваррский, — заметил астролог. — Это не в его вкусе.

— Гизы, за этим стоят Гизы! Я уверена… Наняли какою-то монаха…

— Монаха?

— Да, какого-то якобинца. Покушение должно было состояться сегодня, но, похоже, убийца в последний момент испугался. Однако в следующий раз, боюсь, его рука не дрогнет… А если этот убийца откажется, Гизы найдут другого… Но меня пугает не только это… Руджьери, имя монаха я когда-то слышала, правда, давно, очень давно… Где?.. Когда?.. У тебя прекрасная память, ты должен вспомнить и помочь мне…

Королева нервно мяла в руках письмо о готовящемся покушении. Руджьери взглянул на нее с удивлением.

— Монаха зовут Жак Клеман… Тебе это имя что-нибудь говорит?

Астролог вздрогнул; бледность залила его лицо. Словно молния блеснула в глазах Руджьери, блеснула и тотчас же погасла. Он подошел к королеве и взял ее за руку,

— Вы сказали, что вашего сына хочет убить человек по имени Жак Клеман? — произнес Руджьери, и в его голосе послышались страх и сострадание.

— Да, Жак Клеман…

Астролог выпрямился и твердо проговорил:

— В таком случае, мадам, вам есть чего бояться… Да, пришел ваш час… берегите, берегите короля!.. Трепещите, Екатерина! Примите все меры предосторожности, глаз не спускайте с сына. Пусть вино, воду, хлеб, фрукты, подаваемые вам на стол, сначала пробуют слуги! Никого не допускайте к себе, разве только самых надежных, проверенных людей. Правда, не знаю, поможет ли это…

— Руджьери, ты пугаешь меня?!. Но кто же он, этот монах?

— Я пугаю вас, Екатерина? Погодите, сейчас вам действительно станет страшно… Вы узнаете, кто он. Его не подсылали Гизы, и гугеноты тут тоже ни при чем… он действует сам по себе. Этот человек еще при жизни как бы принес себя в жертву: он жив, но считает себя мертвым. Если он решится поразить вас или короля, ничто его не остановит! Он мстит, мадам, мстит за свою мать, которую вы зверски убили… Вспомните, Екатерина: любовника Алисы де Люс звали Клеман… а ее сына зовут Жак Клеман. Монах Жак Клеман — сын Алисы де Люс!

Королева застыла в неподвижности, взгляд ее остановился, она в отчаянии прижала руки к сердцу. Потом из груди Екатерины исторгся глубокий вздох:

— Сын Алисы де Люс! Значит, мой сын… мой сын обречен!

Королева застонала, покачнулась и неверными шагами двинулась к двери. Руджьери молча проводил ее взглядом и глубоко задумался. Через несколько минут он очнулся, нашел на столе коробочку, достал оттуда пилюлю (видимо, какое-то укрепляющее средство, что он сам для себя приготовил) и проглотил ее. Потом астролог накинул плащ и вышел из комнаты.

Внизу, в просторном вестибюле расположились человек тридцать дворян, которые болтали и смеялись; у ворот дома несли охрану солдаты. Когда появился Руджьери, смех и шутки тут же смолкли; все молча расступились, пропуская астролога.

Руджьери не обратил ни малейшего внимания на то, какое впечатление произвело его появление. Он, похоже, искал кого-то взглядом в толпе. Наконец астролог заметил Шалабра:

— Господин де Шалабр, я хотел бы с вами поговорить. Пригласите также ваших товарищей.

Шалабр подозвал Сен-Малина и Монсери, и все трое последовали за астрологом. Они вышли из дома и остановились во дворе.

— Господа, — обратился к ним Руджьери, — я знаю, что вы — преданные слуги Его Величества короля… Мне также известно, что вы отважны, предприимчивы и до безрассудства бесстрашны. Вам ничего не стоит проткнуть человека кинжалом или шпагой…