Заговорщица - Зевако Мишель. Страница 36

— Это вы, — враждебно сказала цыганка, — помню, вы говорили мне о епископе.

Фауста в удивлении отшатнулась, ибо не предполагала, что безумная безумна не всегда, но затем вновь обратилась к цыганке:

— Леонора де Монтегю, я действительно разговаривала с вами о епископе. Это я отвела вас к нему, в тот дом… но я думала, вы еще любите епископа…

— Епископ умер, — глухо произнесла Саизума. — Как я могу любить мертвого?.. А потом, любить епископа — тяжкий грех. Если вы любите епископа, сударыня, вас отправят на виселицу…

Фауста задумалась; ей хотелось заставить Леонору все вспомнить, хотелось оживить ее бедный мозг. Ей требовалась Леонора де Монтегю, а не безумная цыганка Саизума. Фауста давно отвела несчастной важную роль в собственных чудовищных замыслах.

Папесса Фауста I собиралась мстить! Она должна была победить и восторжествовать над своими врагами, над всеми… в том числе над Фарнезе и Пардальяном.

— Значит, вы думаете, епископ умер? — снова спросила принцесса.

— Конечно! — уверенно ответила цыганка. — Иначе меня бы уже не было в живых…

— Может, вы и правы… Но послушайте, бедная женщина, вы столько вынесли…

— Вы меня жалеете? Нет, не может быть! Неужели есть Божье создание, пожалевшее и цыганку?

— Я сочувствую вам всей душой, но, по-моему, сострадания мало, надо попробовать облегчить чужое горе…

— Мое горе велико, мне помочь нельзя… спасибо, что хоть пожалели… Какая вы красавица! — восхищенно произнесла Саизума. — Конечно, у такой красавицы и душа добрая!

— Леонора, когда-то вы были прекрасней меня! Вы и сейчас хороши! Но вы так измучены! Вы больше не верите в счастье… Однако знайте, я могу сделать вас счастливой!

— Я не Леонора, я — цыганка Саизума, я брожу по свету, гадаю по руке. А счастье… я и слова-то такого не знаю…

— Ты — Леонора, Леонора! — настаивала Фауста. — И ты будешь счастлива. А теперь слушай: епископ умер, он больше не причинит тебе зла… Но есть на свете один человек, который ищет Леонору, потому что любит ее.

— Ищет… — равнодушно повторила Саизума.

— Да, ищет. Он любил тебя, и ты его любила. Вспомни! Вы любили друг друга, и он до сих пор обожает тебя и разыскивает по всему свету.

— Как его имя? — так же равнодушно спросила цыганка.

— Жан…

Саизума вздрогнула, словно кто-то из далекого прошлого окликнул ее.

— Жан? — прошептала она. — Да… наверное… я слышала это имя…

— Жан, герцог де Кервилье! — с нажимом произнесла Фауста.

Цыганка побледнела, встала и наклонила голову, словно вслушиваясь и пытаясь уловить какой-то далекий голос. Потом она подняла на Фаусту глаза, в которых читалась смутная тревога.

— Как, вы говорите, его зовут? — опять спросила Саизума.

— Жан де Кервилье, человек, которого ты любила!

Фауста говорила властно и уверенно.

— Он собирался жениться на тебе. Вспомни же, ты любила его и любишь до сих пор! Одно имя герцога де Кервилье заставляет тебя трепетать. Вспомни же, Леонора!

Саизума подошла поближе к Фаусте. Она внимала словам итальянки так, как внимают своему внутреннему голосу. То, что говорила Фауста, удивительно соответствовало ощущениям Саизумы. Принцесса схватила обе руки цыганки, стараясь внушить безумице собственные мысли.

— Вспомни же, — настаивала Фауста, — вспомни, как ты ждала его, как счастлива была когда-то… ты стояла на балконе старого дворца Монтегю и ждала…

— Да, да! — прошептала цыганка.

— Помнишь, он обнимал тебя и целовал, так что ты почти теряла сознание. Он клялся в вечной любви, и ты верила ему.

— Да… да… — простонала Саизума.

— Ты вспомнила? Все это правда, Леонора де Монтегю! Жан Кервилье любил тебя без памяти. Рок разлучил вас, но он страдал так же, как страдала ты… Я это знаю, он сам мне все рассказал — и о своей любви, и о своих муках. Он всегда любил тебя! Любил и искал… Скажи, ты хочешь увидеть его?

Саизума вырвала руки из ладоней Фаусты и заслонила ими лицо, словно яркий свет ослепил ее. Она была взволнована, тело ее сотрясали конвульсии. В мозгу проносились обрывки воспоминаний, смутные образы становились все четче, воссоздавались яркие сцены прошлой жизни… Имя Жана Кервилье, произнесенное Фаустой, словно факелом высветило темные закоулки ее памяти.

Фауста смотрела на несчастную с пристальным вниманием. Потом она решила, что настала пора продолжать.

— Слушай же: если ты пойдешь со мной, клянусь, вскоре ты встретишься с тем, кого любила!

И Саизума послушно побрела за этой женщиной, сумевшей подчинить ее своему влиянию. Цыганка так и не вспомнила, кто такой Жан де Кервилье, она не знала, почему ей так хотелось увидеть этого человека, но одно его имя вызывало в ее душе сладкое томление.

Фауста вошла в заброшенный павильон на территории обители, Саизума последовала за ней.

— О! — воскликнула цыганка. — Здесь я видела епископа.

Она озиралась вокруг, но павильон был пуст.

— Да, — подтвердила Фауста, — именно здесь ты встретилась с ним, потому-то ты и бродишь у стен монастыря… вот и сегодня я увидела тебя сидящей на камне у самого пролома… ты смотрела на этот дом… ты все еще надеешься…

— Нет, нет! — закричала Саизума. — Не хочу видеть епископа, пожалейте, пожалейте меня!..

— А Жана де Кервилье ты хочешь встретить?

Улыбка осветила лицо безумной:

— Хочу… но я его не помню… хотя, наверное, когда-то знала… он был такой молодой, красивый… и так ласково смотрел на меня… и речи его были такие нежные…

— Клянусь, скоро ты увидишь его!

— Когда? Скоро?

— Да… через несколько дней… никуда отсюда не уходи!

— Нет, нет, не уйду… ни за что не уйду!

— Слушай меня внимательно, Леонора! Ты увидишь не только Жана де Кервилье… ты встретишься и с дочерью, с твоей дочерью.

Леонора удивленно посмотрела на свою собеседницу.

— Моя дочь? Но у меня нет дочери… правда, однажды два дворянина сказали мне о какой-то девочке… Но я не поверила им…

— Два дворянина? — встревожилась Фауста.

— Ну да… но этого не может быть… у меня нет дочери!

— Однако, Леонора, ты ведь вспомнила Жана де Кервилье. Его имя и его образ запечатлены в твоем сердце.

— Может и так! Мне кажется, я действительно знала человека, которого так звали… и он всегда жил в моем сердце.

Вдруг цыганка тревожно оглянулась по сторонам и взмолилась:

— Тише, сударыня, тише! Не произносите больше это имя… Войдет мой отец — услышит… Что я ему скажу… придется поклясться, что в моей спальне никого нет!

— Да… это было бы ужасно! Но, Леонора, если старый барон узнает о твоем секрете, будет еще ужасней!

— Секрет? Какой секрет? — пролепетала Леонора. — Разве я что-то скрывала от отца?

— Скрывала… от всех, кроме Жана де Кервилье…

Внезапно Саизума закрыла лицо ладонями, и из груди ее вырвался крик:

— Маска! — простонала она. — Красная маска! Знак моего позора! Я ее потеряла! Как, как спрятать мой позор?! О, прошу, сударыня, не смотрите на меня… вы не знаете… и никогда не узнаете…

— Знаю! — резко оборвала ее Фауста. — Я знаю о твоем позоре, и о счастье твоем тоже знаю! Ты скрываешь свою тайну от отца, но возлюбленному ты ее открыла… Ты ждешь ребенка, Леонора!

Саизума вскинула голову — на лице ее читалось неподдельное изумление:

— Ребенка? Не понимаю.

— Ты ждешь ребенка — вот твоя страшная тайна, и Жан все знает, ведь он собирается жениться на тебе!

— Да, да… — простонала несчастная, — не дай Бог отец услышит… Но, сударыня, мое дитя, моя крошка… я уже люблю его… мы поженимся, и у ребенка будет имя… имя гордого рода…

— Дочь, у тебя родилась дочь! Вспомни же, сделай усилие. Вспомни, Леонора… огромная площадь заполнена народом… толпа, звонят колокола, священник поддерживает тебя… ты еле идешь, потом на площади…

— Виселица! — вскричала Саизума. — Виселица! Смерть! Пощадите, пощадите дитя, что вот-вот должно родиться!

У несчастной подогнулись колени, и она ничком упала на холодный каменный пол. Фауста, ни на йоту не отступая от своего адского замысла, бросилась к ней и заставила подняться: